Тео ласково повел ладонью вдоль линии моего позвоночника.
– То, что ты коришь себя за содеянное, доказывает, что ты не монстр.
– А вдруг я им и явлюсь, Тео? Вдруг Клэр права?
Он покачал головой:
– Ты не такая.
Он произнес это столь уверенно. Столь убедительно. Столь неоспоримо. И я поверила ему. Мне это было необходимо как воздух. Я доверилась ему. Это было нужно моей совести, которая рвала и метала в ужасе от происходящего.
– Прошу прощения, что прерываю, но кровь все еще капает – надо бы обработать рану, – подал голос Матье и неуверенно потупил взгляд в асфальт, словно пытался показать всем своим видом, что не слышал нашего разговора.
– Мне надо везти ее в травмпункт? – обращаясь к нему, спросил Тео.
Фармацевт медленно покачал головой и сделал глубокий вдох:
– Просто надо обработать: порез глубокий, но не настолько.
Де Лагас кивнул и выпустил меня из объятий. Я села напротив Матье, подавая ему руку. Тео полез во внутренний карман пиджака за бумажником. Он достал пару купюр, при виде которых глаза парня полезли на лоб.
– Спасибо за помощь.
– Я не возьму, – резко сказал тот и недоверчиво покосился на Тео, а затем заглянул мне в глаза: – Ты точно хочешь уехать с ним? Может, все-таки вызовем полицию?
Я посмотрела на де Лагаса. Он не напрягся: ноль эмоций, ноль реакции. Он просто продолжал стоять там и смотреть на меня, оставляя выбор за мной.
– Ты уверена в нем? – прошептал Матье, явно беспокоясь. Он аккуратно обрабатывал мою рану, терпеливо ожидая ответа.
– Да, – просто ответила я, глядя в пронзительные голубые глаза… Что-то в них изменилось. По его лицу пробежала тень сомнения.
– Как знаешь… я закончил, – сказал Матье и выпустил мою руку.
Я поднялась и, бросив последний взгляд на него, попрощалась.
– Спасибо. – Я неловко махнула перевязанной рукой и села на пассажирское сиденье «ауди».
Фармацевт остался на зеленой лавочке и проводил меня взглядом. Не имею ни малейшего понятия, что за мысли роились в его голове. Должно быть, это был самый странный вечер в его жизни.
В салоне пахло кожей и дорогим парфюмом. Тео хлопнул дверью и, нажав на педаль газа, сорвался с места. Между нами повисло молчание. Рука болела, и эта боль отвлекала от плохих мыслей. Улицы расплылись за окном, превращаясь в один большой блик света от фонарей. Начался дождь, маленькие капли размазывались по стеклу. Де Лагас продолжал молчать, но я чувствовала исходящее от него напряжение и недовольство. Смена настроения насторожила меня.
– Ты был чем-то занят? Я отвлекла тебя? – тихо поинтересовалась я.
– Я был на ужине в честь победы нового мэра – ничего интересного, – подал он голос.
– Тогда почему ты злишься?
Он крепче стиснул руль, но на вопрос не ответил.
– Давай адрес своего парня – думаю, будет лучше оставить тебя там, – резко сказал он.
Я нахмурилась:
– Моего парня?
– Габриэль – или как его?
– Он не мой парень.
Тео сжал челюсть:
– Не люблю, когда мне врут.
Он не смотрел на меня, а я впилась взглядом в его профиль.
– Я никогда тебе не вру, – твердо произнесла я. – С чего ты вообще решил, что мы с ним вместе?
Я начинала злиться, и если с другими я всю жизнь пыталась обходить острые углы, подавлять эмоции, скрывать их, то от Тео не хотелось. Казалось, только рядом с ним я могу позволить себе полноценно чувствовать, не пытаясь слепить из себя идеальное подобие человека.
– Может, потому что он целует тебя на глазах у всей школы, а? – прямо спросил он и бросил на меня один из своих снисходительных взглядов, как бы подчеркивая свое равнодушие.
– Ты был там? Ждал меня после школы? – застывая на месте, спросила я.
– Ты исчезла на две недели. Нигде не появлялась. Не дала о себе знать… Я не знал, что думать. – Он запнулся, словно жалея о сказанном.
– Клэр сказала маме, что я была на наркоманской вечеринке, и меня наказали. У меня забрали телефон и ноутбук. Сегодня я планировала после школы зайти к тебе домой.
– Габриэль отвлек? – с иронией спросил он.
Мне стало мерзко от того, что он мне не верит. Стало гнусно, что он говорит со мной таким тоном. Он затормозил на красный свет, и, недолго думая, я открыла дверь и вышла из машины. Находиться рядом с ним не хотелось. Играть в игры, взвешивать каждое слово, что-то доказывать и тем более оправдываться – не было сил.
– Ниса! – крикнул он мне вслед, и я обернулась.
– Да катись ты к черту!
В этот момент я заметила кусок наклейки на пассажирском сиденье. Это были наклейки диснеевских персонажей. Те самые, что Габриэль наклеил мне на папку. Я моргнула и медленным движением оторвала кусок от кожаного сиденья. В руках у меня остался розовый бочонок Винни-Пуха.
– Моя папка… – растерянно прошептала я.
На дороге послышались громкие гудки.
– Сядь в машину, – потребовал Тео.
Но я не могла сдвинуться с места.
– Ты украл мою папку?
Выражение его лица было громче всех слов. Не веря в происходящее, я громко хлопнула дверью и побежала как можно дальше от него. В голове не укладывалось, как он мог так поступить со мной. Холодные капли рассекали воздух и барабанили по мне. Одежда быстро промокла, но я не могла остановиться.
– Ниса! – Он догнал меня и резко потянул назад, моя спина стукнулась об его грудь.
– Пусти. – Я попыталась вырваться, но он крепко удерживал меня.
– Куда ты бежишь?
– Подальше от тебя! Подальше от всех! Я хочу убежать от своей жизни, ясно?
Тео повернул меня к себе. Свет от фонаря освещал его лицо.
– Как ты мог украсть ее? – закричала я на всю улицу, силясь сдержать слезы.
И его ответ выбил весь воздух из моих легких.
– Мне нужна была частичка тебя, Ниса. – Признание слетело с его губ, а в глазах бушевала буря. – Я, как ненормальный, не находил себе места две недели. Я спал под твоими окнами. Думал, поймаю перед выходом… Я нашел твой номер и звонил. Но телефон был выключен. Я сорвался с важного ужина, стоило мне услышать твой голос! – выкрикнул он.
Было видно, что он жалеет о сказанном. Признание давалось ему нелегко.
– Сегодня я увидел, как он целует тебя… – В его взгляде что-то поменялось – его заволокла темная пелена. – И я понимаю, что он подходит тебе гораздо больше. Но когда я смотрю на тебя, я забываю, что ты девочка, которая обклеивает свою папку детскими картинками, Ниса. Я вижу в тебе… – Он запнулся и неловко опустил голову – его маска треснула, и ему было не по себе.
– Свое отражение? – шепотом спросила я. – Тот же голод? Ту же борьбу? Те же оковы? То же желание? – Я смотрела ему в глаза. – Я не понимаю, почему испытываю подобное к тебе. Но рядом с тобой…
Я не могла закончить эту фразу. Не было слов, чтобы объяснить, что я чувствую рядом с ним. Рядом с ним все вокруг теряло смысл. Не было ни Клэр, ни моих ужасов, ни упреков мамы, ни чувства вины. Он словно исцелял меня одним своим присутствием. Одним взглядом голубых глаз. Одним ласковым прикосновением.
Он аккуратно погладил меня по щеке.
– Ты меня совсем не знаешь, – хрипло произнес он.
Я доверчиво, словно щенок, прильнула к его ладони.
– Знаю, – эхом ответила я.
Глупая. Детская. Наивность.
Глава 19
В САЛОНЕ СТОИТ УДУШАЮЩЕЕ молчание. Машина гонит по автостраде – мы уже давно выехали за пределы Парижа и мчим в неизвестном мне направлении.
– Какие вы неразговорчивые, – пыхтит Альбери, – хотите, поведаю вам кое-что интересное?
– Я весь внимание, – сквозь зубы выплевывает Огюст.
Коллекционер откидывается на спинку сиденья и начинает свой рассказ:
– Одной из самых главных проблем в фальсификации картины является кракелюр[27]. Понимаю, что вы знаете об этом больше меня, но благодаря вам я расширил свои знания… – Он улыбается своей отточенной до совершенства улыбкой. – Масляная живопись сохнет очень медленно. Для полного высыхания требуется по меньшей мере полвека. Только вдумайтесь: пятьдесят лет! Долго же придется ждать, чтобы продать фальшивку, да?
– Расскажи нам то, чего мы не знаем, – скучающим тоном бросает Огюст.
– Где твои манеры? – отчитывает его Альбери. – Просто поддерживай беседу, друг мой. Так вот, на чем я остановился? – Он щелкает пальцами. – Ах да, кракелюр! Все знают, что это естественный и обязательный процесс. Многие фальсификаторы пишут на очищенном от прежнего изображения холсте, тщательно сохраняя каждую трещинку первоначальной подмалевки. А для того чтобы добиться надлежащего затвердения красок, они используют особые масляные краски, которые в специальной печи при температуре 105 °C затвердевают через два часа настолько, что их не берет даже обычный растворитель. Да, Огюст?
Тот кивает и добавляет:
– Но и это еще не все… на протяжении веков на поверхности картины накапливается пыль, которая въедается в малейшие трещинки живописи, Альбери. Поэтому, после того как высохнет слой лака на картине, я в далеких восьмидесятых годах покрывал полотно тонким слоем китайской туши, – с умным видом говорит мой ментор. – Тушь просачивается в трещины, затем мне нужно лишь смыть остатки с помощью скипидара. Та, что осталась, и создает видимость въевшейся пыли.
– Да вы гений!
– Это весьма старый способ. Сейчас же нам на помощь пришли компьютерные технологии и специальные лаки. Все стало значительно проще.
– Мне любопытно… неужели воссоздавать старое тебе нравится гораздо больше, чем творить новое? – Альбери задумчиво постукивает по подбородку.
– Все дело в цене, – подмигивая ему, говорит Огюст.
Автомобиль резко сворачивает с главной дороги и мчит по узенькой улочке. За окном темно, судя по пейзажу, мы находимся среди лесов и полей. Скорее всего, наши тела закопают где-то здесь же.
– Мы почти на месте, – сообщает нам Альбери.
Машина останавливается перед высокими железными воротами, створки которых медленно открываются нам навстречу.