– Надеюсь, вам у меня понравится. Давно не встречал гостей, даже немного нервничаю, – ухмыляясь, с иронией произносит он.
Под шинами слышится хруст гравия, когда мы въезжаем на частную территорию. В окнах двухэтажного мануара[28] темно, лишь молочный свет луны освещает красивый особняк, вдоль кирпичного фасада которого тянется плющ, заползая на маленькие кованые балкончики.
– Беренис, Огюст, представляю вашему вниманию мое фамильное гнездышко! – провозглашает Альбери и выпархивает из машины.
Мы с Огюстом переглядываемся.
– На выход, – гремит шестерка коллекционера, дулом указывая на дверь. – Быстро.
Огюст первым выходит, а я сбрасываю невыносимые туфли и ступаю босыми ногами на камни.
– Этот дом построил еще мой прапрапрапрадед, – вводит нас в курс дела Альбери.
– Слишком много «пра», – ехидно замечает Огюст.
– Смейся, смейся, друг мой. Скоро будет не смешно, – понизив голос, предупреждает коллекционер и открывает перед нами массивные двойные двери. – Прошу! Чувствуйте себя как дома!
Мои босые ноги ступают на холодный мрамор. Тусклый свет освещает просторный холл и крутую лестницу, ведущую наверх.
– Я смотрю, ты не из болтливых, – сузив глаза, говорит мне Альбери. – Или же от страха язык прикусила? – самодовольно шутит он.
Я выпрямляю спину и бросаю на него снисходительный взгляд. Если уж умирать, то с достоинством.
– Мой язык все еще при мне, – ровным тоном произношу я.
– Это пока, – не раздумывая отвечает Альбери и смотрит на меня таким веселым взглядом, что мне становится не по себе. – Я бы хотел провести вам экскурсию! Но дом большой, это займет время, а терпения у меня мало. Предпочитаю сразу перейти к самому интересному.
– Да уж, не томи нас, – огрызается Огюст.
Коллекционер хохочет.
– Смотрю, тебе не терпится! Следуйте за мной, – командует он.
Мы следуем приказу, а за нами как тени следуют его люди. Я ощущаю их цепкие взгляды на себе и покрываюсь мурашками от осознания: один неверный шаг – и в меня полетит пуля. Альбери проводит нас в кабинет. Комната, отделанная в стиле ампир: жесткий, колючий декор, созданный Наполеоном и столь ценимый мужчинами за детали. Золотые сфинксы, щиты, мечи и копья, ликторские связки с топорами[29], шлемы и панцири. Стены затянуты ярким золотым шелком; в орнаментах доминируют наполеоновские пчелы. Стиль Бонапарта подходит Альбери. Подчеркивает его снобизм. Единственное, что не вписывается в роскошный интерьер, – так это огромное, на всю стену, полотно, на котором изображены старинные улочки Монпарнаса. Картина кричит о своем неуместном расположении.
– Нравится? – проследив за моим взглядом, спрашивает коллекционер.
– Она сюда не вписывается.
– Согласен, здесь раньше висел Жак-Луи Давид[30], но мне пришлось продать его, – признается он. – Мой отец вложил практически все наше состояние в инвестиционную компанию «Fairfield Sentry»[31]. С семидесятых годов компания обещала сорок шесть процентов годовых от игры на фондовом рынке. Отцу посоветовал эту фирму его лучший друг, который тоже вложился в нее. На самом деле это была обыкновенная финансовая пирамида. Он расплачивался со старыми клиентами теми финансовыми поступлениями, что приходили от новых инвесторов. И если бы не экономический кризис в восьмом году, когда очень многие потребовали вывести инвестиции, афера Мейдоффа – главы компании – существовала бы еще дольше. Но случилось непредвиденное, и мыльный пузырь лопнул. Моя семья потеряла практически все свое состояние, что стало причиной для насмешек со стороны таких, как мой горячо любимый друг Огюст. Уверен, ты находишь Мейдоффа невероятно занимательным, ведь он смог обвести вокруг пальца не одну богатую задницу.
Огюст глухо посмеивается:
– Ты прав, этот сукин сын – мой чертов герой.
Альбери скалится и открывает со скрипом ящик своего стола. Он делает это настолько спокойно и с такой доброй улыбкой на лице, что, когда в комнате раздается оглушительный выстрел, я не сразу понимаю, кто стрелял.
– Из-за таких тварей, как ты, моя семья обанкротилась! – кричит коллекционер, прожигая взглядом Огюста, на рубашке которого алеет кровавое пятно.
Я прикрываю рот рукой, стараясь подавить крик. Огюст бледнеет, а на старческом, покрытом морщинами лице мгновенно выступает пот.
– Ты подохнешь как собака, и я вышвырну твое тело на помойку, – зло шипит коллекционер.
– Нет-нет-нет! – кричу я и падаю со стула.
– Сидеть! – орет Альбери, но меня не остановить.
Я ползу к Огюсту и пытаюсь остановить кровотечение. Зажимаю рану дрожащими руками, а у самой из глаз градом льются слезы. Я ненавидела его всем сердцем. Презирала и мечтала, чтобы его не стало. Грезила о свободе. Но сейчас, когда вижу, как он задыхается, как у него изо рта вытекает кровь, что-то во мне ломается. Сердце трещит по швам: последние два года он был моей единственной семьей.
– Не уходи, – шепчу ему я сиплым от плача голосом, – пожалуйста, не оставляй меня.
– Мне очень жаль, Беренис… – хрипит он и заходится в кашле.
Мучительные вздохи застревают у него в горле, он, хватаясь за ворот рубашки, на последнем выдохе произносит:
– Я заслужил.
Его рука опадает, а взгляд становится стеклянным. Мои руки в его крови, железный запах заполняет ноздри.
– Отойди от него! – командует коллекционер. – Для него ты была рабыней! Золотой жилой, источником денег! Как можно быть такой идиоткой?!
Я резко разворачиваюсь к нему и злобно шепчу:
– Давай, пристрели и меня. Закончи весь этот цирк!
– А ты с характером! – весело восклицает Альбери. – Не так быстро, Беренис. Тебе еще предстоит потерпеть мою компанию.
Это сказано таким зловещим тоном, что я невольно отшатываюсь назад.
– Не смей ко мне прикасаться, – цежу я сквозь зубы.
– Как получится, – легкомысленно пожав плечами, отвечает он и, переводя взгляд на огромное полотно, произносит: – Значит, тебе не понравился Монпарнас?
Я отползаю в угол комнаты и молчу.
– Ответь, – тихо просит он.
Я упрямо сжимаю губы. Все тело колотит крупная дрожь. Не могу смотреть на него. Упираюсь взглядом в ладони, на которых горят разводы крови. Он резко швыряет над моей головой стакан со стола, тот разбивается, и осколки сыплются прямиком на меня, царапая кожу.
– Я задал вопрос, – цедит он, – и я хочу услышать ответ.
Я продолжаю молчать. Огюст… Все мысли заняты им. Коллекционер поднимается со стула и идет медленными, размеренными шагами в мою сторону. Встает передо мной и, одним рывком поднимая за волосы, тянет в сторону картины. Жгучая боль пронзает меня, я пытаюсь подняться, но не могу. Он слишком быстро идет, и мои ноги скользят по паркету. Я чувствую, как он вырывает у меня клочья волос, когда подносит мое лицо к картине.
– В далеком тысяча девятьсот десятом году артистическая жизнь переходит с Монмартра на Монпарнас. На целых тридцать лет именно этот район станет мировым художественным эпицентром. Из разных уголков мира люди приезжали в Париж с уверенностью, что именно здесь рождается искусство. Однако монпарнасовцу был необходим не только талант, но и способность вести совершенно особенную жизнь: жалкий сарай из досок был и мастерской, и ночлежкой, груда тряпок – кроватью. Впрочем, нищая богема мало находилась «дома», проводя почти все время в кафе. – Он вещает мне историю тоном профессора из университета. – Посмотри, Беренис. Весь Монпарнас расстилается перед тобой. Включи воображение, и на бульваре появляется прекрасный юноша, который при знакомстве сразу же назовет свою национальную принадлежность: «Модильяни, еврей». Как бы ты изобразила его? – Он с любопытством посматривает на меня. – Если бы я был художником… если бы обладал хоть толикой твоего таланта… я бы написал его невысокого роста, ослепительно красивым, с бездонными черными глазами и веселой улыбкой, сводившей с ума женщин, которые, флиртуя, зазывали его к себе в постель, выкрикивая: «Моди!» Он ушел молодым, получив после смерти признание. Знаешь, зачем здесь эта картина?
Он наконец отпускает мои волосы и начинает что-то нащупывать пальцами под рамой. Неожиданно до меня доносится щелчок, и картина отходит вперед.
– Когда пришлось платить по счетам, я спрятал все самое драгоценное. Я знал, что мои братья и сестры ради денег готовы распрощаться со всем, что собрали наши предки. Но не я. Я отдал им несколько малозначительных картин, но сохранил бриллианты.
Коллекционер отворяет нараспашку дверь. И моему взору открывается узенький мрачный коридор.
– Иди вперед, – командует он.
Я поднимаюсь с колен и ступаю на каменное холодное покрытие. Сзади он светит фонарем, освещая старинную постройку.
– Тайные проходы сохранились с эпохи правления Луи Пятнадцатого, – рассказывает он с гордостью.
В самом конце коридора виднеется деревянная плотная дверь. Я слышу звяканье ключей.
– Подвинься, – произносит он, и я смотрю, как большой длинный ключ входит, как нож в масло, в скважину.
Альбери тянет дверь на себя, и перед нами появляется небольшая квадратная комнатка. На стенах рядом с многочисленными картинами висят кандалы. Ни окон, ни других дверей. Повсюду серый камень.
– Здесь раньше была темница, – сообщает он, изучая выражение моего лица и ликуя от страха, который виден в моих глазах. – Проходи, я покажу тебе свою коллекцию.
Я нехотя делаю шаг вперед. Все внутри меня дрожит от страха. Альбери абсолютно непредсказуем.
– Узнаёшь? – спрашивает он и светит фонарем на гравюру, созданную мной. – Я отдал за нее сто пятьдесят тысяч евро этому прохвосту. – Коллекционер скалится. – Ты чертовски талантлива. Даже жаль, что ты повстречалась мне на пути. Ведь, определенно, тебе есть что нести в этот мир. Ты бы могла оставить свой след в истории. Но выбрала легкий путь. Выбрала деньги. – Он разочарованно поджимает губы.