вые поглаживания бедер. Мое сознание выпорхнуло, оставив вместо себя лишь инстинкты и чувства, рвущиеся навстречу ему. Он вошел в меня медленно, сдержанно, изучая мое лицо, впитывая мою реакцию на свои касания. Боль ушла на второй план, когда я наконец почувствовала его внутри. Ощущения были незнакомыми, новыми. Я затаила дыхание, пытаясь разобраться в том, что испытываю. Тео не шевелился, давая мне возможность свыкнуться.
– Ты словно недостающая часть меня, – пробормотала я, поглаживая его предплечья.
Я наконец чувствовала себя наполненной. Целостной. Он провел ладонью по моим волосам и, заглянув мне в глаза, прошептал:
– Мы с тобой одно целое.
У меня было ощущение, что он дает мне клятву. Негласное обещание. Несмотря ни на что. Быть рядом.
Глава 28
МНЕ НЕ СПАЛОСЬ. Равномерное дыхание Тео рядом со мной успокаивало, но на душе отчего-то было тревожно. Легким касанием я убрала челку с его лица и перевернулась на живот, разглядывая его тело. Я не могла насмотреться на него, теплое чувство раз за разом сбивало меня с ног, заполняя до кончиков пальцев трепетом. Мне захотелось попить воды, я нехотя выбралась из уютной постели и, накинув на себя его футболку, вышла в коридор.
Приглушенный свет горел где-то в зале, я пошла в ту сторону, надеясь по дороге найти кухню. Массивные двери были нараспашку открыты. Огонь догорал в камине. В другом конце комнаты стоял большой бар из темного лакированного дерева с резными узорами. Я прошла к нему, обнаружив несколько бутылок воды, взяла одну и с жадностью опустошила практически всю зараз. Разглядывая просторную комнату, забитую мебелью и разнообразными безделушками в виде статуй, подсвечников и хрустальных ваз, я наткнулась взглядом на огромную библиотеку. На темных лоснящихся полочках была в основном античная литература. Коричневые и черные фолианты с золотыми орнаментами, на которых название и автор указаны мелкими позолоченными буквами. Они так красиво стояли в ряд. Идеально. Совершенно. Я подошла ближе и кончиками пальцев прошлась по корешкам. Похожие друг на друга один в один. Неожиданно я наткнулась на корешок, который выбивался из общего единства. Он тоже был темным, твердым, с золотыми полосами, но он не был старинным. Слишком яркая и новая текстура у обложки. Я вытащила его: название на гладкой глянцевой поверхности гласило «Hell is paved with good intentions»[37]. Открыв первую страницу, я удивленно уставилась на содержимое. Это была тетрадь. Неряшливым почерком начинался рассказ:
Можно ли быть полностью уверенной в своем таланте? В своем даре? Можно ли чувствовать себя особенной? Не такой, как все, а человеком с высшей целью? Можно…
Когда с детства внушают, насколько ты невероятна и исключительна… Когда растешь с мыслью о собственной важности. Тогда можно свято поверить в то, что ты изменишь течение истории. Изменишь искусство. Станешь легендой, и твое имя запомнят на века. Я жила с этой мыслью с самого детства. Меня превозносили, мной восхищались. Стоило мне показать свою картину, как все задыхались от восторга. Мне прочили большое будущее. Славу, почет и деньги.
«Твое имя останется в истории!» – подбадривала меня мама. «Клэр, я не видел никого талантливее тебя», – вторил ей папа. Учителя в школе, знакомые и родственники – все всегда смотрели на меня с восхищением. А я… А я высокомерно посматривала на них сверху вниз, понимая, что мне уготована судьба гораздо интереснее и важнее, чем их собственная.
Все изменилось в одночасье.
Никогда не забуду мой первый день в школе искусств. Шум стоял невыносимый. Я смотрела на бумагу перед собой, стараясь заглушить посторонние звуки. Скрип угля, шуршание карандаша, гул голосов. Здесь всегда было шумно, а я остро нуждалась в тишине. Мы сидели в ряд за мольбертами перед гипсовыми копиями античных шедевров. Зал же получил свое имя в честь них. Античный. Самый просторный и ярко освещенный.
В зал вошел профессор Лякур, и все на одно мгновение замерли. Было ощущение, что с его приходом завибрировал воздух. Рядом со мной миловидная девушка, резко покраснев, опустила взгляд. И я понимала ее ощущения. Мужчина лет сорока, высокий, идеально сложен. Он шел по залу медленной, плавной походкой, чеканя по паркету каблуками мужских туфель. Светлые волосы зачесаны назад. Благородное лицо с высоким лбом, нос с горбинкой придавал характера, тонкие губы, сжатые в тонкую линию, добавляли суровости. И цепкий взгляд голубых глаз. Он словно символизировал собой слово «совершенство». Аристократическая длинная шея, идеальная ровная спина, он смотрел на нас свысока. Не скрывая своего явного нежелания находиться с нами в одном помещение. Но его высокомерие не вызывало отчуждения. Напротив, к нему хотелось тянуться. Как к солнцу. Хотелось сделать так, чтобы его взгляд упал на тебя, чтобы из всех в этой группе он заметил именно тебя. Лякур умело гипнотизировал окружающих. Не знаю, в чем был источник его притягательности. Когда он вошел в класс, мое дыхание сбилось. Его энергетика действовала так на всех. В тот миг мне захотелось обладать подобной силой. Быть ему равной.
– Вам необходимо изучить закон пропорций и форм. – Снуя между нами, профессор Лякур хмурился и поджимал в отвращении губы, глядя на наши потуги.
Он выглядел скучающим. Помню, ворот голубой рубашки подчеркивал цвет бирюзовых глаз. Его шаги сопровождались нервной дрожью вдоль моего позвоночника.
– Аарон, ты изображаешь Нимфу или Геракла? – без всякой жалости громко спросил он.
Зеленоглазый брюнет густо покраснел, а парень рядом с ним весело фыркнул. Вот так и случилась наша первая встреча…
– Я сказал что-то смешное, Теодор?
Услышав свое полное имя, столь официально произнесенное, Тео ухмыльнулся сильнее. Я тогда подумала, как же он красив. Действительно красив. И не утонченной женской красотой. В лице читался характер, в голубых глазах застыла дерзость, он с легкой небрежностью черкал на листе бумаги, показывая всем своим видом, что для него все происходящее – игра и он не нуждается в оценке. Меня задела такая претенциозность, такая беспечность. Мы все очень старались, чтобы попасть в этот самый класс, к этому самому профессору. Но Тео… он словно не понимал всей серьезности происходящего.
Лякур скептическим взглядом оглядел творение заносчивого наглеца… Весь зал замер в ожидании едких нападок, но он лишь поджал губы и коротко кивнул. Сказать, что все присутствующие были в шоке… значит ничего не сказать. Профессор медленным шагом направился дальше. Прямиком ко мне. Я приосанилась и гордо приподняла подбородок. Мне нравился мой набросок, я ожидала получить слова одобрения: «Продолжай в том же духе, Клэр», однако Лякур весь сжался и, бросив надменный взгляд, вынес приговор: «Пусто, безжизненно, неинтересно. Идеальная техника не сделает из тебя художника. – На секунду он замолчал – мне казалось, что это мгновение длится вечно. Сердце защемило в груди в ожидании продолжения. – Отвратительно, – не скрывая раздражения, произнес он. – Где жизнь и эмоции?» Он оглядел мой набросок еще раз и подтвердил сказанное: «Пусто». В мужском голосе сквозило разочарование. Я не знала, куда себя деть. В зале неожиданно воцарилась тишина, кажется, все вокруг боялись даже дышать. А профессор как ни в чем не бывало двинулся дальше. У меня на глазах выступили слезы. Уязвленная гордость, рухнувший воздушный замок. Со мной никогда не говорили таким пренебрежительным тоном. Меня никогда так публично не унижали. Комната слепила белизной, перед глазами все сливалось. Я чувствовала, как щеки предательски алеют, а в душе просыпается злость и незнакомое мне ранее чувство, трактовать которое я не умела. Оно горечью расползалось по венам. «Да кем он себя возомнил?» – хотелось мне крикнуть! Но я знала обо всех регалиях профессора Лякура, и семя сомнения превратилось в росток в моем сердце: «А что, если он прав? Вдруг я пустышка…» Сейчас же я знаю, что то чувство, что пронзило меня, называется БЕЗЫСХОДНОСТЬ. В тот день я впервые с ним познакомилась.
Я смотрела на эти строчки, и мурашки бежали по моей коже. Продолжения не было. Листы были выдраны, неаккуратно, с силой, корявая волна тянулась по всей длине дневника, вплоть до чистых и нетронутых. За моей спиной послышались шаги. Я захлопнула тетрадь и, обернувшись, встретилась взглядом с Тео. Он был без майки, в джинсах на голое тело, ремень болтался в разные стороны. Он взъерошил волосы и сонно потер глаза.
– Что-то не так? Ты почему ушла?
– Хотела выпить воды.
– И нашла что почитать? – с легкой улыбкой спросил он.
Я повела плечами, собираясь с мыслями:
– Это дневник Клэр.
Де Лагас изумленно приподнял брови.
– Ты не знал о его существовании? – спросила я, изучая его лицо.
Он качнул головой и коротко бросил:
– Нет.
– Это квартира Аарона?
– Моя, – ответил он и сразу же добавил: – Но ключи есть у него и… когда-то были у нее.
– У нее были ключи от твоей квартиры? – не сдерживая своего удивления, глупо переспросила я. – Почему?
– Школа искусств недалеко, плюс мы посещали лекции по истории искусства в Сорбонне. Это было что-то типа нашей штаб-квартиры. Она досталась мне от дедушки, и, как видишь, я в ней ничего не менял, разве только мы организовали здесь мастерскую. – Он небрежно махнул рукой в сторону коридора.
– Мастерскую? Вы здесь рисовали?
– Да, писали картины… Это место было нашим убежищем. Мы здесь искали вдохновение… – Он запнулся.
А я на мгновение представила. Двое парней и девушка. Живопись, история искусства и отчаянная молодость.
– Славное, должно быть, было время, – вырвалось у меня. – Я всю жизнь мечтала о таком убежище, где можно творить без оглядки.
– Нам так казалось. Время на самом деле было темное, пугающее и удушающее, – отворачиваясь, признался он.