– Почему?
– Мы не там искали вдохновение, – тихо ответил Тео, и до меня наконец дошло, что это место было не просто их убежищем от внешнего мира, но и защитой внешнего мира от них.
– Вы часто употребляли?
Тео молчал, наконец он бросил напряженный взгляд на тетрадь в моих руках и вместо ответа задал свой вопрос:
– Что там написано?
– Рассказ о первом учебном дне и о первой встрече с тобой и Аароном.
– И все? – глухо уточнил он.
– Остальных листов нет, вырвана большая часть тетради, а все, что осталось, чистое и нетронутое.
Тео выглядел задумчивым, будто пытался вспомнить, сопоставить факты.
– О чем ты думаешь? – прямо поинтересовалась я.
– Она, должно быть, оставила его давно. В последние годы мы не собирались в этом месте, и ключей у нее нет очень давно.
– Ты попросил вернуть их обратно?
– Я не просил. В тот день, когда я отказался от выставки, она швырнула мне их в лицо и сказала, чтобы я катился к черту.
– Почему она так поступила?
– Ее никуда не брали… Карьера художника не строилась. Мне кажется, она сделала это от безысходности.
Безысходность… слово эхом вновь и вновь всплывало в моем сознании.
– Думаешь, она завидовала тебе? – задумчиво поинтересовалась я.
Он покачал головой:
– Не совсем.
– Тео, скажи как есть, – попросила я.
– Клэр злилась на меня.
– За что?
– Я больше не давал ей ни таблеток, ни порошка, ничего другого. Она считала, что я делаю это специально.
Я нахмурилась, не совсем понимая:
– Специально?
Он убрал волосы со лба и посмотрел мне в глаза.
– Я часто делал наброски под действием всякого, Ниса. Клэр считала, что в этом и заключается… мой секрет, дар, талант, проклятье, называй как хочешь.
– Она хотела подражать тебе?
– Она хотела создавать свое, но у нее не получалось это так, как… – Он замолчал.
– Как это получалось у тебя, – закончила я.
Тео поджал губы, он словно хотел признаться в чем-то, но не находил правильных слов.
– Почему тебе нужны галлюцинации, Тео? – спросила я и подошла к нему ближе.
Я хотела задать этот вопрос с тех самых пор, как выпила тот чай в его комнате. Эффект произвел на меня впечатление, но что-то подсказывало мне, что на Тео все это действует иначе. Он возвышался надо мной, в темном помещении практически сливаясь с тенями. Молчание длилось долго. Мертвая тишина повисла между нами. Я терпеливо ждала ответа.
– Это единственная возможность увидеть их, – неожиданно прошептал он поломанным голосом.
Я переплела наши пальцы.
– Что же ты видишь? Сцены из жизни?
Он дернул плечами:
– Когда как.
– Что же ты надеешься увидеть? – Я подошла ближе. – Ведь есть что-то, ради чего ты это делаешь? Что ты пытаешься найти?
Я говорила тихо, боясь спугнуть его, но остро нуждаясь в ответах, мечтая понять тайные уголки души де Лагаса, постичь его душу. Он поднял руку и нежно погладил меня по волосам, притягивая ближе к себе. Я крепко обняла его, и он прошептал мне на ухо одно-единственное слово:
– Правду.
В тот миг я наконец поняла его… Он не знал, что произошло в тот вечер. А ответы были закопаны в могилу… вместе с его семьей. Был ли он виноват? Сделал ли это он? Что произошло в ту ночь?
– Мне порой кажется, что ответ скрывается на дне моего сознания. Но я никак не могу ухватиться за него.
– Что тебе мешает?
Минуту он молчал, затем тихо признался:
– Страх.
«Ведь лучше не помнить, чем жить с осознанием, что это твоих рук дело», – читалось в его взгляде.
– Я не хочу быть монстром.
– Ты не монстр.
Я свято верила в сказанные мною слова, я обняла его так крепко, как только могла, пытаясь передать ему свою уверенность. Свою всепоглощающую и невероятно сильную любовь.
– Ты не монстр, – повторила я ему на ухо. – Не монстр.
Я не ждала ответа, не ждала слов благодарности или признательности за веру в него. Мне лишь хотелось, чтобы он почувствовал это, услышал меня. И понял, что он не один.
Я вернула ему его же слова:
– Мы с тобой одно целое.
Одно целое. Тео и Беренис. Вместе. Одно целое.
Глава 29
В ХОЛЛЕ ОЧЕНЬ ТЕМНО, я на ощупь нахожу стену и облокачиваюсь на нее. Аарон наконец включает свет, тусклая желтая лампочка освещает пространство. На стенах в ряд висят картины в помпезных золотых рамках. Я с интересом посматриваю на них, и Аарон, проследив за моим взглядом, неожиданно мягко улыбается:
– Завтра сможешь устроить себе экскурсию по замку, а сейчас поднимись на последний этаж. Займи первую спальню от входа. – На секунду он замолкает. – Ты не голодна?
Я смотрю на него как на умалишенного.
– Ты правда спрашиваешь меня об этом и предлагаешь мне чертову экскурсию?
Он неуверенно пожимает плечами:
– Я просто так…
– Аарон, на моих глазах было совершено убийство, а меня были готовы пытать. – Мой голос едва слышен. – А затем ранили Тео, и я… умирала со страху, что не довезу его. – Мои руки начинают дрожать, и я сжимаю их в кулаки.
– Я знаю, – как-то отрешенно отвечает он, словно может прочитать мои мысли.
Ничего не сказав, я поднимаюсь по массивной крутой деревянной лестнице. Обхватываю черные резные перила, чтобы не упасть и не покатиться вниз.
– Беренис, если тебе что-нибудь понадобится, я на втором этаже, дверь напротив лестницы, смело приходи, ладно? – доносится до меня голос Аарона.
– Смены твоего настроения меня бесят, – огрызаюсь я.
– На самом деле я хотел у тебя кое-что спросить.
– Я вся внимание! – останавливаясь на ступеньке, произношу я, не скрывая своего нежелания вести с ним диалог.
Он неловко взъерошивает волосы.
– Твоя сестра… Клэр. – Он откашливается, словно ему больно говорить об этом. – У нее был дневник. Не знаешь, куда она могла его деть перед смертью? Имею в виду: может, у нее был друг, которому она могла оставить его?
Я смеряю его взглядом:
– Я думала, ты ее друг, Аарон.
– Это очень важно, Беренис.
– Я ничего не знаю о ее дневнике, – вру я, – так что отвали от меня.
Я возобновляю свое восхождение. На последнем этаже темно. Делаю неуверенные шаги в сторону темного узкого коридора. Срабатывает автоматический щелчок, и пространство освещается блеклым светом. Я берусь за ручку ближайшей двери, понимая, что это и будет моя спальня на сегодня. Но слышу в соседней спальне голос Тео и замираю на месте.
– Дай мне вколоть тебе обезболивающее, – шипит старик.
– Просто зашей, – недовольно бросает де Лагас.
– Ты можешь отключиться! Столько крови потерял!
– Ты же сейчас вливаешь ее в меня обратно. В чем проблема?
Тихо ступая, я направляюсь к его двери – она приоткрыта. Я вижу огромный камин и зеркало выше него. Чуть сбоку стоит софа, обитая красным велюром, стены покрыты алыми шелковыми обоями, на которых переливается орнамент из крупных лилий. Тео сидит на огромной кровати с балдахином. Он без рубашки, локти опираются о колени, новая татуировка тянется надписью по его руке. Мне не видно, что там написано. Грегори, сузив глаза, рассматривает его порез.
– Не будь таким упрямцем.
– Я хочу чувствовать себя, не смей колоть мне ничего.
Старик машет на него рукой.
– Как скажешь! – взрывается он.
Тео поднимает голову и встречается со мной взглядом. Он молча разглядывает меня, пока Грегори готовится зашить его рану. Я, должно быть, выгляжу отвратительно, так как неожиданно старичок оглядывает меня и с омерзением морщит носик.
– Мадемуазель, вам я прописываю в первую очередь душ.
Я поворачиваю к нему голову, чтобы съязвить в ответ. Но застываю на месте. Стена позади него полностью покрыта моими рисунками. Склеенные скотчем наброски захватили ее во всю длину и ширину.
– Это… – я делаю шаг в комнату и чувствую под ногами мягкий ковер, – мои работы!
Старик направляет на меня недовольный взгляд:
– Вы не против оставить нас наедине? Мне надо зашить рану идиоту, который не пользуется обезболивающими.
Он не дожидается, пока я покину комнату, и вводит иголку прямиком под кожу де Лагаса. Тео хмурится и сжимает губы.
– Еще не поздно что-нибудь принять, – злорадно сообщает ему мужчина.
– Грегори, просто зашей.
– Ты сам их склеил? – шепотом слетает с губ.
Плечи Тео напрягаются, но он молчит, не отвечая на мой вопрос. Там висит набросок моей мамы. Набросок, который она никогда не видела и не увидит. Я помню, как делала его ночью перед Днем матери – думала, подарю, сказав, что заказала у знакомой художницы. Но на следующий день услышала, как мама тихо просит отца снять все картины в доме, неловко признаваясь, что не может видеть ничего связанного с живописью. Скетч пришлось оставить в папке, а на День матери купить цветы.
– Зачем ты это сделал? – Вопрос повисает в воздухе.
– Мадемуазель, выйдите вон, – гремит Грегори.
Но ноги сами несут меня к этому наброску. Я отрываю его от стены и рассматриваю детали моей прошлой жизни. Я так сильно скучаю по ней. В глазах собираются слезы. Я обнимаю клочок бумаги, не в силах сдержать тоску, и прикрываю веки.
– Нет, вы, должно быть, издеваетесь! – Голос старика пропитан нескрываемым раздражением. – Тео, сядь, сейчас швы разойдутся.
Неожиданно я чувствую его прикосновение у себя на плече. Открываю глаза и встречаюсь взглядом с пасмурными голубыми глазами.
– Иди сюда, – шепчет он и притягивает к себе.
Я чувствую тепло его кожи. Ощущаю его запах. И в этот момент внутри меня что-то с хрустом надламывается. Я не плакала два года. Не проронила ни единой слезинки. Казалось, я не заслужила оплакивать их. И сейчас слезы за все эти годы крупными каплями катятся по моим щекам, прямиком ему на грудь. Он нежно и едва уловимо гладит меня по спине, не произнося ни слова. Его сожаление ощущается на каком-то ином уровне. И, ощущая это, я начинаю плакать сильнее, ведь он – главная причина всего случившегося. А я сейчас ищу в нем утешение. Два года прошло, и я должна была забыть его. Но случилось обратное. Я как никогда нуждаюсь в нем и за это ненавижу себя. Делаю резкий шаг назад, скетч выпадает из рук и летит на пол.