Назавтра по рекомендации Бориса Константиновича он передал, что будет ждать Николая в воскресенье около двенадцати часов дня на железнодорожном вокзале, у входа в комнату матери и ребенка. Встреча днем менее опасна: ночами на вокзале бывают облавы, объяснил он. Поскольку Николай и Риттенштейн были знакомы, о пароле не договаривались.
VIII
В ночь с субботы на воскресенье служба ВНОС зарегистрировала появление вражеского самолета южнее Сталинграда.
В район возможной заброски вражеского агента выехали лейтенант Сергей Ашихманов и младший лейтенант Алексей Кочергин.
Агент по кличке Николай приземлился вблизи деревни Аксай. Запрятав парашют в кустах, на берегу речки Есауловский Аксай, пошел на северо-запад, где, как он определил по карте, должна проходить железная дорога. Его догадка подтвердилась: вскоре вышел на грейдер, на верстовом столбе было указано расстояние до ближайшего разъезда. Начинало светать, и Николай прибавил шаг.
Он был опытным агентом, не первый раз выполнял задания за линией фронта, поэтому офицеры абвера именно ему поручали проверку других шпионов.
Дежурная по разъезду, пожилая женщина с бледным, бескровным лицом, в фуражке с малиновым верхом, подозрительно оглядела незнакомца и сказала, что пассажирские поезда здесь не останавливаются; товарные, бывает, стоят, ожидая, пока примет Сталинград.
— А ты откуда и куда, мил-человек?
— Родных навестил, возвращаюсь в город.
— Ты из Аксая, что ли?
— Ну да, — неосмотрительно подтвердил Николай: дежурная была из Аксая и всех жителей деревни знала. Она поняла, что мужчина этот не местный и что-то темнит, но виду не подала.
— Где работаешь-то? — спокойно, как ни в чем не бывало спросила дежурная.
— На тракторном.
— А-а! Ну, подожди, может, на твое счастье, и остановится какой. — Женщина зашла в свою комнату, где настойчиво трезвонил телефон.
— Слушаю, слушаю! — громко кричала в трубку, потом долго дакала, сказала «хорошо!» и повесила трубку.
Звонил Ашихманов, которого дежурная знала. Сергей Никитич спросил, не видела ли она подозрительного человека. «Да, да, тут». — «Пусть едет в город, не мешайте ему». — «Хорошо!».
Неизвестный сидел на бревнышке, курил. Дежурная остановилась возле него.
— Везучий ты. Сейчас товарняк будет, замедлит ход, ты и запрыгнешь.
— Спасибо. Не курите? — спросил Николай, протягивая пачку «Беломора».
— Нет, не балуюсь.
— Одна живешь?
— Почему одна? Муж есть, правда больной, парализованный. Сын в армии, фашистов бьет.
— Много поездов-то проходит?
— Когда как. Нет, нет, а то — один за другим.
— И чего же везут?
— Кто ж его знает: вагоны закрытые — не углядишь, а на платформах — все больше трактора…
— И танки, наверное? Время-то военное.
— Танков не видала. Разные сеялки-веялки…
Поезд показался минут через двадцать, возле разъезда замедлил ход. Николай на ходу ловко заскочил на подножку и помахал рукою дежурной.
В назначенное время он увидел Розова возле двери комнаты матери и ребенка, понаблюдал за ним и, убедившись, что тот один, подошел.
— Здравствуй, Павел. Узнаешь?
В Варшавской разведшколе Риттенштейна знали как Пауля Карловича, но на русский лад называли Павлом.
— Здравствуй, как не узнать. Нормально долетел?
— Порядок! Честно говоря, думал, что ты не один встретишь меня, — сказал Николай, изучающе разглядывая Риттенштейна.
— С кем же я могу быть?
— С энкэвэдэшниками.
— Ты брось, Николай! За такие шутки… — с обидой проговорил Риттенштейн и, не закончив мысль, добавил: — С квартирой повезло. Поехали ко мне, — пригласил он.
Они благополучно добрались до Бекетовки; озираясь по сторонам, нырнули в калитку.
— Надолго? — спросил Риттенштейн, когда «гость» умылся и сел за стол.
— Нет, — сказал Николай, уклонившись от прямого ответа. — Ротмистр Марвиц доволен тобою. Как себя чувствуешь?
— Плохо, Николай. Какая-то чертовщина творится со мною. Днем пугаюсь своей тени, ночью кошмары мучают, вскакиваю в холодном поту… Нервы разболтались.
— Привыкнешь.
— Не привыкну. Буду проситься, чтобы меня отозвали домой.
— Куда домой?
— Ну, в Варшаву. Тут от меня пользы не будет: или сойду с ума, или явлюсь с повинной.
— Ну, это ты оставь! — пригрозил Николай. — Не так страшен черт, как его малюют.
— Злой человек страшнее черта: тот хоть бога боится, а злой человек ни бога не страшится, ни людей не стыдится… Здесь ох как злы на наших!
— А твои хозяева? Тоже злы?
— Наверное, но они за деньги душу дьяволу продадут.
— Это хорошо.
— Пойду попрошу у хозяйки сала и яичек.
Риттенштейн ушел на хозяйскую половину; Николай положил руку на пистолет, укрытый в потайном кармане, и стал с тревогой ждать возвращения товарища.
— Агафья Семеновна, немедленно передайте Борису Константиновичу: гость, которого мы ждали, приехал.
Хозяйка понимающе кивнула, не отрываясь от дела (стояла у плиты, готовила корм для свиней).
— А сейчас продайте мне десяток яиц и кусок сала, гостя надо угостить.
— Это можно, — проговорила Агафья Семеновна, вытерла руки о передник и проворно приготовила нужные продукты.
Во время обеда Николай, видимо окончательно успокоившись, заговорил о делах.
— Дождемся подмоги и такое развернем: создадим мощную организацию…
— Из кого?
— Мало ли недовольных Советами, падких на деньги и просто любителей острых ощущений.
— Конечно, такие люди есть, но как подступиться к ним? — вяло возражал Риттенштейн.
— Подступимся, Павел, зря, что ли, учили нас. Ты, вероятно, трусишь.
— Точно. Я же говорил тебе — ночами не сплю.
В последний час, предусмотренный расписанием радиосеансов, Риттенштейн связался с абверкомандой, доложил о прибытии Николая. Тот уже от своего имени сообщил, что условия для работы благоприятные, и просил выслать подмогу. Шефы обещали сделать это в ближайшие дни.
Риттенштейн не мог отлучиться из дому: находился под неотступным доглядом Николая, поэтому информацию для Поля передавал и получал указания от него через Киселевых, чаще всего через Агафью Семеновну.
В середине июля Борис Константинович зашел к Прошину и доложил, что поступила долгожданная весть из абверкоманды: в помощь Риттенштейну и Николаю направляются три немецких агента. Они должны несколько дней прожить на квартире, сориентироваться, а затем добраться до станции Иловля, предположительно для проведения диверсий. Прибывших завтра будет встречать Николай — в двадцать два часа на вокзале Сталинград-1.
— Что будем делать?
— Надо брать, — решительно заявил Поль, — другого выхода у нас нет. И брать на вокзале: это более надежно, чем захват на месте приземления…
— Но Риттенштейна провалим?
— Нет, Василий Степанович, не провалим. Как раз наоборот. За несколько минут до встречи организуем облаву на вокзале, и шпионы будут думать, что они случайно попали под облаву. Кстати, Риттенштейн предупреждал Николая, что встреча на вокзале в вечернее время опасна из-за облав.
— А как мы узнаем их?
— Узнаем. Во-первых, мужчин призывного возраста на вокзале бывает немного, во-вторых, я обратил внимание — почти все заброшенные агенты предъявляют справку об освобождении от службы в армии, хотя видимых причин для этого нет, имею в виду состояние здоровья.
— А если захватить в Иловле?
— Слишком большой риск. Они могут как-то просочиться туда и выполнить задание. Будет нанесен непоправимый ущерб нашей обороне.
— А на подходе к квартире-ловушке? — допытывался Прошин, проверяя собственные мысли.
— Это приведет к явному провалу Риттенштейна и квартиры.
— Ну что ж, Борис Константинович, убедили — быть по-вашему, — согласился Прошин. — Только надо хорошо подготовить операцию… Я, пожалуй, сам встречусь с начальником милиции и договорюсь о выделении в наряд самых смекалистых сотрудников.
— Хорошо!
16 июля за несколько минут до назначенной встречи все подходы к вокзалу были оцеплены сотрудниками НКВД и милиции; чтобы не обращать на себя внимания, все они были в штатском.
Николай опаздывал; сойдя с трамвая, быстрым шагом направился к вокзалу; в глаза ему бросилась необычная обстановка, какая-то сутолока на привокзальной площади.
— Что там такое? — спросил он у женщины, шедшей навстречу.
— Облава. Милиция документы проверяет, — сказала женщина и последовала своей дорогой.
Николай почувствовал, как кольнуло в сердце. Постоял минуту и, круто повернувшись, пошел в обратную сторону…
— Провал! Все полетело к… — зло выругался он, едва переступив порог квартиры.
— Что случилось? — забеспокоился Риттенштейн.
— Облава!
— А ты как увильнул?
— Обнаружил на подходе. Что же делать?
— Ждать! Может быть, и им удастся ускользнуть. Я же предупреждал тебя — нельзя там вечером встречаться.
— Ты же говорил, что облавы не каждый день.
— Я не знаю их расписания. Знаю, что бывают облавы.
— Чистая случайность! — оправдывался Николай, чувствуя вину за провал группы.
— Нам-то легче от этого? Теперь попробуй докажи шефу.
Поздно ночью Риттенштейн передал зашифрованную радиотелеграмму: «Встреча гостями не состоялась. Возможно, они случайно попали в облаву, проводившуюся в тот вечер на вокзале. Пытаемся выяснить». И подписали: «Розов, Николай». Ответ был коротким: «Ждите указаний».
События на вокзале развивались так: у выходов из всех помещений вокзала стояли сотрудники и внимательно изучали документы каждого человека.
Борис Константинович следил за поведением людей в зале ожидания. Его внимание привлекли трое молодых мужчин; находясь в отдалении друг от друга, они крутились, перебрасывались встревоженными взглядами.
Поль незаметно показал этих мужчин своим помощникам, и около каждого из них оказались по два человека в штатском.
Всех троих задержали и привели в управление. Все они имели справки об освобождении от воинской обязанности. Один из них, назвавшийся Алексеем Мелентьевичем Викторовым, сразу же рассказал, что является немецким шпионом. Сброшен с самолета, хотел явиться с повинной, но не успел: не смог уйти от напарников.