Красков взглянул на петличку Поля, где светились малиновые шпалы, и понимающе улыбнулся.
— Ну, правильно: выше звание — больше важности, — проговорил он. — Полковник не будет всякой шушерой заниматься…
— Тут ты в десятку попал! — польстил Кочергин.
— А как я доберусь до Гумрака? Могут немцы кокнуть или наши пристрелить как перебежчика.
— Не пристрелят: все будет сделано как надо, — успокоил Поль. — Линию фронта перейдете ночью у поселка Красный Октябрь, по Банному оврагу. Мы договоримся с особистами, они обеспечат переход…
— Ясно, товарищ полковник! — весело отрапортовал Красков.
Переброску Краскова через линию фронта осуществляли Алексей Дмитриевич Кочергин и оперативный работник особого отдела 42-й отдельной стрелковой бригады, занимавшей позиции у небольшого поселка Красный Октябрь.
Они объяснили Краскову маршрут движения, проследили, как он пополз в сторону немцев, наблюдали еще два-три часа и, убедившись, что на участке тихо, вернулись к себе.
Утром Алексей Дмитриевич рассказал Полю, что переброска прошла благополучно, никаких сомнений в успешном проведении операции у него не было.
Прошин, спокойно выслушав подробный доклад Бориса Константиновича об успешной переброске разведчика во вражеский тыл, в основном одобрил это мероприятие.
— Не поспешили? Не подведет нас Красков?
— Не должен, Василий Степанович, вроде и я научился понимать людей.
Прошин улыбнулся одними глазами, нравился ему Поль — умный, мыслящий работник.
— Ну, ну, расхвастался, — ворчливо заметил он. — А вообще молодцы, хвалю. Все, что получите от Краскова или о нем, докладывайте мне немедленно, — сказал Василий Степанович, достал из ящика стола черный пузырек, вытряхнул на ладонь таблетку и, подойдя к тумбочке, стал наливать в стакан воду из графина.
Поль понял, что разговор окончен, захлопнул коричневую папку с документами и вышел.
XIII
Вернувшись к себе, Борис Константинович без труда восстановил навязчиво застрявшую в памяти историю с Кравчуком, о котором он упомянул в разговоре с Прошиным; в ней хорошо был виден стиль работы Василия Степановича, его умение быстро и глубоко разбираться в людях.
В первые месяцы войны к ним в отдел был прикомандирован лейтенант госбезопасности Кравчук Кондрат Карпович, кандидат сельскохозяйственных наук, что по тем временам было не только редким, но исключительным случаем.
Участок работы Кравчуку определили по его знаниям — оказание практической помощи начальникам сельских районных отделений НКВД, нуждающимся в квалифицированных советах и консультациях, а также организация чекистской работы в областных сельскохозяйственных учреждениях с целью выявления, возможно, проникших туда в военное время враждебных элементов.
Не прошло и двух месяцев, как, едва ознакомившись с положением дел, Кравчук стал доказывать, что в главных отраслях сельского хозяйства Сталинградской области — животноводстве и полеводстве — оказались вредители, и внес предложение об аресте ряда руководящих работников областного земельного управления.
Борис Константинович знал: в совхозах и колхозах области немало еще недостатков, но согласиться с Кравчуком, что это — следствие вредительской деятельности, не мог: доводы ученого сотрудника казались ему по крайней мере спорными. Он пытался переубедить Кравчука, но тот упрямо настаивал на своем.
В конце концов Поль запутался и попросил Прошина помочь ему разобраться во всем этом.
Василий Степанович ознакомился со служебными записками и справками, написанными Кравчуком, и вызвал его вместе с Полем.
Кравчук долго и нудно излагал «улики», подтверждающие, по его твердому убеждению, наличие вредительства в животноводстве. Говорил он, не скрывая высокомерия, дескать, вы все равно ничего не поймете. Прошин терпеливо слушал, хотя тон Кравчука был неприятен ему.
— Кондрат Карпович, вы пространно говорили о тяжелой зимовке скота в хозяйствах, по-вашему, это — результат вредительства?
— Я убежден в этом! — горячо подтвердил Кравчук.
— Ладно. А вы до конца разобрались в причинах такого положения? Ведь прошлый год был неплохим для сельского хозяйства. Куда делись корма?
— Наивный вопрос, товарищ капитан! Умышленно разбазарили, расхитили, сгноили… Причем делали это сознательно, чтобы нанести непоправимый урон…
— Обождите, не торопитесь с выводами. Я вас спрашиваю, вы проверили это, разобрались? Может быть, сено сдали государству для нужд армии, ведь война идет?
— Сколько сдали сена государству, я не знаю, говорю о том, что есть.
— А надо бы уточнить, — спокойно заметил Прошин и продолжал: — Вот вы говорите, что распоряжение о перегоне скота в другие районы страны является вредительским. Так?
— Я убежден в этом. Во время перегона на такие большие расстояния неизбежно должно было пасть тридцать пять — сорок процентов поголовья.
— А если бы не перегонять, сколько пало бы скота от бескормицы?
Кравчук опять начал утомительно разглагольствовать о том, что только явные враги народа могут допускать падеж скота.
— Ну, а в чем вы видите вредительство в полеводстве? — спросил Василий Степанович, выслушав Кравчука.
— Земледелие ведется примитивно. Сельскохозяйственная наука давно доказала: мы должны не только брать от земли, но и возвращать в землю то, что берем от нее.
— Как я понимаю, речь идет об удобрениях? — перебил Прошин.
— Совершенно верно.
— Но вы что же, не понимаете, Кондрат Карпович, почему снизилось производство удобрений? Все народное хозяйство работает на войну…
— Товарищ капитан, вы не специалист сельского хозяйства, и вам, я думаю, трудно судить…
— Ну почему же? Разберусь как-нибудь: я рос в деревне, сам пахал и сеял.
— Хорошо. Да, удобрений сейчас не поступает. Но в деревне пропадает столько навоза, которого хватило бы с лихвой на…
— Как пропадает?
— Сжигают, из навоза делают так называемые кизяки и жгут.
— А чем же топить печи в безлесных районах?
— Товарищ капитан, проблема дров не касается темы нашей беседы: мы говорим об удобрении полей. Я просмотрел директивы облземуправления за целый год и ни одной не нашел о разумном использовании навоза.
Кравчук снова начал ссылаться на труды ученых, обильно пересыпая свою речь длинными цитатами.
— Кондрат Карпович, извините, прерву вас. Вы ссылаетесь на известного академика, а есть ученые, которые не согласны с ним?
— Сколько угодно.
— Почему же вы считаете и пытаетесь нас уверить в том, что этот академик прав, а все остальные ученые — чуть ли не вредители?
— Каждый человек отстаивает свои убеждения или те, которые он безоговорочно принимает.
— Ну что ж, на этом прекратим нашу дискуссию. Так, Борис Константинович?
— Так, она чрезмерно затянулась, — сказал Поль, взглянув на часы.
— Кондрат Карпович, ваши доводы о наличии вредительства в сельском хозяйстве области не убедительны и прямо скажу — малоосновательны. Но поскольку вы-настаиваете на своем, прошу написать обстоятельную записку для областного комитета партии…
Кравчук поднялся, окинул Прошина и Поля насмешливо-высокомерным взглядом и не спеша, соблюдая собственное достоинство, вышел из кабинета.
— Вот это фрукт! А ведь он и нас с тобой, Борис Константинович, может обвинить во вредительстве.
— Нас? За что?
— А ты разве не понял намека? Это он в наш адрес бросил камешек, говоря о том, что медленно реализуются его предложения. Да, такому только дай волю… Не знаю, может быть, в ученых кругах Кравчук приживется, а в чекистских рядах ему не место: это очень опасный карьерист!
Поль был полностью согласен со словами Прошина.
Недели через две Кравчук был переведен в хозяйственное подразделение, а потом и совсем исчез из управления.
…Размышления Поля прервал стук в дверь землянки. Вошел незнакомый сержант.
— Товарищ капитан, мы задержали человека, который утверждает, что был на прифронтовой волосе по вашему заданию.
У входа в землянку Борис Константинович увидел смущенно улыбающегося Краскова.
— Наш. Спасибо за доставку, — поблагодарил он сержанта и бойца, сопровождавших Краскова. — Расписка нужна?
— Да ладно, забирайте так. Видать, неплохой мужик. — Сержант дружелюбно похлопал Краскова по плечу и распрощался с ним.
— Быстро управились, Андрей Иванович, — сказал Поль, ожидая объяснений от Краскова.
— Да уже куда быстрее, — виновато проговорил тот.
Что же случилось? Почему Красков не дошел до Гумрака, хотя оперативные работники вывели его на прямую тропу? Оказалось, что Красков заблудился, долго шел вдоль линии фронта и попал на участок другой воинской части. Заметив в темноте силуэты людей, Андрей Иванович укрылся в развалинах жилого дома. Туда же пробрались наши бойцы. Красков отчетливо слышал их разговор, но обнаруживать себя не хотел. Вскоре вспыхнул бой с фашистами, которые были совсем близко. Один красноармеец укрылся рядом с Красковым и стрелял по немцам из винтовки. Андрей Иванович затаился, чтобы не выдать себя. Но тут он увидел, что красноармеец ранен, а фашисты продолжают теснить наших. Рослый немец подбежал к упавшему у стены бойцу и в упор пристрелил его. Нервы Краскова не выдержали, он выбежал из укрытия, схватил винтовку другого красноармейца, получившего ранение, наповал сразил фашиста и стал стрелять по приближающимся немецким солдатам. Раненый красноармеец, придя в себя, увидел Краскова и закричал: «Ты кто? Отдай винтовку! Не то шарахну гранатой!»
— Свой я, свой, не мешай мне, потом разберемся.
Красков упорно сражался до тех пор, пока не подошли на помощь наши бойцы, вместе с ними участвовал в атаке. Немцы отступили.
— Кто ты такой? Откуда взялся тут? — допытывались красноармейцы, видя незнакомого человека в штатской одежде. Что мог ответить им Красков? Ничего определенного он не мог сказать, его тут же задержали и сообщили о нем работнику особого отдела. Тот знал Поля и приказал дос