Группа немецких автоматчиков проникла в центральную часть заводской территории СТЗ. Многие цехи охвачены пожаром. Руководители завода и сотрудники управления НКВД принимают неотложные меры к тушению пожаров и эвакуации на левый берег наиболее ценного оборудования, но эта работа связана с большими трудностями, потому что в результате интенсивного артиллерийского обстрела полностью уничтожены ближайшие от завода переправы.
Наши войска, перейдя в контрнаступление, освободили правый берег Волги у тракторного завода и поселка Рынок; в районе заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь» заняли три улицы.
На юго-западных окраинах города положение по-прежнему остается тяжелым.
В течение месяца управлением НКВД было задержано тридцать три немецких агента. — Далее называлось число дезертиров, мародеров и уголовников, а также количество наших разведчиков, направленных во вражеский тыл…
Фашистское командование усилило подрывную идеологическую работу против нас: разбрасываются многие тысячи листовок, в них распространяется провокационный слух о якобы предстоящей поездке В. М. Молотова в Берлин для заключения перемирия.
В Березовском и Ждановском районах вскрыты повстанческие группы, созданные бывшими белоказачьими офицерами, в прошлом привлекавшимися к уголовной ответственности за антисоветскую деятельность…».
На этом мысль Прошина была прервана. Позвонил начальник райотдела НКВД из Ленинска, лейтенант госбезопасности Усов.
— Василий Степанович, к нам пришел человек, говорит, что заброшен немцами. Хочет срочно встретиться с вами или с товарищем Полем.
— Сейчас приедем, — сказал Прошин и положил трубку. Первой догадкой было: вернулся кто-то из наших разведчиков. Но почему? Что там случилось?
Прошин разыскал Поля, и тут же они вместе поехали в Ленинск.
В комнату, где они разместились, вошел высокий мужчина лет тридцати, в новом красноармейском обмундировании со знаками старшины. Примечательны были его глаза: открытые, прямо-таки сиреневого цвета, виноватые и вместе с тем вопрошающие.
Убедившись в том, что перед ним те люди, с которыми он должен был встретиться, старшина вздохнул с облегчением.
— Я к вам с письмом от Валерия Риттенштейна, — сказал неизвестный.
Прошин и Поль удивленно переглянулись: ведь у немцев настоящей фамилии Риттенштейна не знают, он числится там как Пауль Ределис.
— Не удивляйтесь. Мы с Валерием старые приятели, вместе учились в военно-пехотном училище и служили в Прибалтике, в один день попали в плен, на какое-то время наши пути расходились, а потом вновь сошлись в Варшавской разведывательной школе… В околыше вот этой фуражки заделано послание от Риттенштейна. — Старшина снял с головы фуражку и показал, где находится письмо.
Борис Константинович достал из кармана перочинный ножичек, распорол околыш и достал листки тонкой бумаги, исписанные мельчайшим почерком. Никаких сомнений не было: это послание от лейтенанта Риттенштейна.
— Без подделки? — спросил старшина.
— Хорошо, — сказал Прошин, оставляя его вопрос без ответа: его раздражала самоуверенность неизвестного.
— Назовите себя, расскажите, как вы очутились здесь.
— Я Русин Герман Михайлович, в прошлую ночь выброшен с парашютами с немецкого самолета в районе села Заплавное.
— Кто заброшен вместе с вами?
— Еще четыре человека. Мы должны встретиться сегодня в двадцать часов на берегу Ахтубы, напротив станции Средняя Ахтуба.
Русин назвал шпионские клички — фамилий не знал — и внешние приметы напарников.
— С каким заданием прибыли?
— Главное — в нескольких местах взорвать полотно железной дороги и станционные сооружения.
— А не главное, попутное задание?
— Выяснить, осуществляются ли перевозки по Волге, какие грузы идут.
— Как вооружены агенты? — спросил Поль, до этого внимательно наблюдавший за поведением Русина. «Видимо, считает, что доставленное им письмо Риттенштейна послужит ему индульгенцией, снимающей все грехи, потому и ведет себя так уверенно», — подумал он.
— Два человека вооружены советскими автоматами, остальные — пистолетами. Прошу прощения, забыл. Вот здесь, — Русин осторожно дотронулся до воротничка гимнастерки, — зашита ампула с ядом. Начальник школы ротмистр Марвиц говорил, что яд испытан, убивает наверняка и безболезненно, — сказал Русин с иронией.
Борис Константинович подпорол воротничок и изъял ампулу.
— Как себя чувствует Риттенштейн? — спросил Прошин, хотя в голове его уже роились мысли — как лучше организовать задержание шпионов.
— Прекрасно! Ротмистр Марвиц ставит его в пример другим. Но Валерий — не холуй, он настоящий советский патриот. Я ему верю, как себе. Это он научил меня, как явиться с повинной. Говорит, мое письмо будет для тебя верным пропуском.
— Вы согласны помочь нам в задержании диверсантов? — спросил Поль.
— Да, конечно.
— Не струсите?
— Чего же мне бояться в своем отечестве? — улыбаясь, проговорил Русин.
Вечером место предполагаемой встречи агентов было незаметно оцеплено группами бойцов истребительного отряда во главе с оперативными работниками управления НКВД. Русин находился в составе группы, в которой были Прошин и Поль, руководившие операцией. Они укрылись в придорожных кустах и наблюдали за подходами к Ахтубе.
В начале девятого появились агенты Немов и Греков. Так их назвал Русин.
— Вон тот высокий, здоровый — Греков, — шептал Русин. — Он за старшего, ох и гад! В Польше вместе с эсэсовцами ездил по селам, собирал и отправлял в Освенцим евреев…
Было решено так: всех диверсантов пропустить к реке, а затем окружить и потребовать сдаться. Через плотное кольцо им не прорваться, а впереди — река, за ней тоже засада.
Показались еще двое — Зайцев и Андреев, они шли не спеша, о чем-то спокойно разговаривали, не подозревая об опасности.
Борис Константинович по цепочке передал команду — стягивать кольцо. И когда подошли близко к берегу, увидели шпионов: те стояли и совещались о чем-то.
— Вы окружены, — прокричал Поль, — предлагаем сдаться без сопротивления! В противном случае все вы будете уничтожены.
В ответ послышались ругань и автоматная очередь, потом одиночный выстрел. Вскоре на тропе показались Немов, Зайцев и Андреев с поднятыми руками.
— А где четвертый? — спросил Прошин, когда шпионы приблизились и бросили оружие.
— Там, — Немов кивнул в сторону реки, — он мертвый, я пристрелил его: живым он все равно не сдался бы, но могли быть жертвы.
Немов рассказал: когда они услышали приказание сдаться, Греков распорядился биться до последнего патрона, а если не удастся вырваться, воспользоваться ампулой. Это он открыл огонь из автомата.
Диверсанты сдали взрывчатку, запалы, рацию, около пятидесяти тысяч рублей, продукты, поддельные документы. После оформления ареста задержанных передали в следственную часть управления.
Весь вечер просидел Поль за посланием Риттенштейна, с трудом разбирая его бисерный почерк. Борис Константинович был поражен: на трех листках папиросной бумаги уместилось столько ценнейшей информации.
Риттенштейн сообщил: Варшавская разведывательная школа размещается в пригороде польской столицы Сулеювеке, известном как дача Пилсудского, находится она в ведении штаба Валли — особого штаба руководства разведывательной и диверсионной работы против Советского Союза, созданного в мае сорок первого года, за месяц до начала войны. Во главе штаба Валли стоит опытный офицер разведки Шмальшлегер.
В Варшавской разведшколе, писал Риттенштейн, большое внимание уделяется подготовке диверсантов. В этой школе организованы специальные лаборатории, которые возглавляют разведчики, имеющие инженерную подготовку, и ученые-химики; в них обучают подрывному делу и способам поджога объектов на «восточных территориях».
На соответственно оборудованном полигоне, укрытом в лесном массиве, сооружены макеты мостов, участки железнодорожного полотна, учебные аэродромы. Обучение ведется в условиях, максимально приближенных к настоящим. Говорят, есть указание самого шефа военной разведки адмирала Канариса, чтобы все офицеры разведки в целях совершенствования своего мастерства знакомились в обязательном порядке с Варшавским учебным центром.
Далее в письме назывались фамилии, звания и внешние приметы более тридцати преподавателей разведшколы, в их числе кадровые офицеры немецкой военной разведки, белоэмигранты и изменники Родины, бывшие командиры Красной Армии — тогда их еще не называли офицерами.
Сейчас в разведшколе обучается более двухсот курсантов, писал Риттенштейн. Здесь их называют «активистами». По виду и разговору, среди обучающихся немало уголовников. Большое значение придается воспитательной работе, точнее сказать, обработке в антисоветском духе.
В отличие от диверсантов, разведчиков обучают способам проникновения через линию фронта, парашютным прыжкам, методам сбора шпионских сведений, фотографии и топографии, большое место занимает огневая и физическая подготовка.
Тех и других наставляют тому, как вести себя на допросах в случае ареста, разрешают прослушивать некоторые радиопередачи из Москвы и разучивают новые советские песни, рекомендуется обращение «товарищ» в отношениях друг с другом.
Печати, справки об освобождении от военной службы, справки эвакогоспиталей, красноармейские книжки и другие фиктивные документы изготовляет группа «гехаймшрифтен», старший группы фельдфебель Рейнбергер…
Василий Степанович прочитал отпечатанное на машинке письмо Риттенштейна, потер от удовольствия руки.
— Молодец, Валерий! Ценная, весьма ценная информация!
Сведения, полученные от Риттенштейна, были сообщены в Центр, указан способ связи с Риттенштейном, и, как позднее стало известно, он до конца войны успешно выполнял задания чекистов во вражеском тылу.
— Василий Степанович, а не вернуть ли нам Русина туда, пусть на пару с Риттенштейном поработают, — сказал Поль, продолжая беседу.
— Не знаю, не знаю, — проговорил Прошин, выходя из-за стола. — Во-первых, ему трудно будет объяснить, как случилось, что четверо арестованы, а он один остался.