— А один раз, — начал было Михаил.
— Минутку, — остановил Прошин. — Сейчас пройдете к Сергею Никитичу, он даст вам бумагу, и вы обо всем напишете. Хорошо?
— Ладно, — согласился Михаил, шмыгая простуженным носом.
— Сергей Никитич, проводите Морозова к себе и, когда все закончите, заходите, — сказал Прошин. — У вас там есть кто-нибудь?
— Алексей Дмитриевич Кочергин был на месте.
— Хорошо, идите.
Прошин и Кочергин поздней ночью возвратились из Камышинского района, в течение трех суток искали вражеских парашютистов, выброшенных вблизи поселка Петров Вал. Доложить начальнику управления о результатах поездки еще не успели.
В Камышин они приехали около четырех часов пополудни, хотя отправились в путь на рассвете: чтобы не попасть под бомбежку, нередко приходилось сворачивать с шоссе и ехать по разбитым проселочным дорогам.
Начальник горотдела рассказал: служба ВНОС зарегистрировала случай появления вражеского самолета над Петровым Валом. После разговора с Прошиным по телефону он вчера еще направил в район предполагаемой высадки немецких агентов оперативную группу, которую возглавляет младший лейтенант госбезопасности Кочин, никаких сведений от нее пока нет.
Василий Степанович и Кочергин, перекусив на скорую руку, выехали на место происшествия. Начальник горотдела хотел присоединиться к ним, но Прошин велел ему заниматься другими неотложными делами.
Кочина нашли в поселковом Совете, куда оперативная группа возвратилась после прочески прибрежных лесных участков и беглого осмотра балок вокруг поселка.
Петров Вал — крупный узел шоссейных дорог — жил шумно и оживленно: по улицам громыхали танки и бронемашины, направляясь к Сталинграду; грузовики и подводы с эвакуированными уходили куда-то на северо-восток; на рынке шла бойкая торговля хлебом, самогоном и разным барахлом. В такой толчее нелегко было обнаружить людей, которые могли бы привлечь внимание: все они, мечущиеся, орущие и разномастно одетые, казались подозрительными.
Прошин, Кочергин и Кочин, предварительно объехав окрестности поселка, разработали план расстановки сил: организовали засады на путях к ближайшим железнодорожным и шоссейным мостам, прочесывание лесных участков, балок и оврагов. Группа была пополнена за счет местного партийно-советского актива. Одновременно чекисты опрашивали старожилов поселка — шоферов, железнодорожников, рыбаков-любителей, которые могли заметить появление или продвижение подозрительных лиц.
Пожилой машинист паровоза Нелюбин рассказал, что вечером видел, как пять или шесть молодых мужчин с рюкзаками шли вниз по течению Иловли, туда, где она сливается с Мокрой Ольховкой. На рассвете там были сосредоточены основные силы опергруппы. Растянувшись цепочкой, начали проческу зарослей ольхи и тальника, продвигаясь к стыку рек. Алексей Дмитриевич и Василий Степанович шли недалеко друг от друга. Где-то слева, ближе к реке, началась перестрелка, они кинулись туда. На коровьей тропе, привалившись к осине, стоял молодой милиционер, сжимая руками левое плечо, гимнастерка под его пальцами темнела от крови. Пока Кочергин делал ему перевязку, милиционер рассказал, что он лицом к лицу столкнулся с неизвестным мужчиной, тот, опередив его, успел выстрелить из пистолета.
— Что же вы оплошали, могло быть хуже, — беззлобно заметил Прошин, понимая растерянность молодого сотрудника, может быть первый раз участвующего в операции по задержанию преступников.
— Виноват, товарищ капитан, все неожиданно случилось, — оправдывался милиционер. Но когда ему предложили идти к дороге, где стоят машины, он решительно отказался и вместе с ними продолжал путь к слиянию рек.
Впереди снова послышалась стрельба, а затем раздался взрыв. Когда Прошин, Кочергин и сотрудник милиции подбежали к товарищам, там было уже все закончено. Два агента, укрывшись под крутым берегом, обстреляли группу из автоматов. Младший лейтенант госбезопасности Кочин метнул гранату, один шпион был убит наповал, а второй — смертельно ранен. Остальные вражеские агенты сдались без сопротивления, они указали заросший овраг, где были укрыты взрывчатка, бикфордов шнур, взрыватели, радиостанция, провокационные листовки, запас продуктов.
Доложив обо всем этом Александру Ивановичу Воронину, Прошин вернулся к себе, пригласил Ашихманова и попросил доложить, что рассказывает о себе Морозов, работавший в абвергруппе-104.
— Да, не сладко им было там, — сказал Василий Степанович, прочитав объяснения Морозова.
Михаил писал, что, находясь при абвергруппе, они использовались на разных хозяйственных работах: пилили дрова, заготовляли воду, топили печи. Ночами вывозили в овраги и закапывали трупы расстрелянных. Бывали и такие случаи, когда их впрягали в крестьянскую телегу, загруженную камнями, кирпичом или бревнами, и они везли тяжелую поклажу к линии фронта, где строились оборонительные укрепления. Сопровождал немецкий солдат или ефрейтор с автоматом, покрикивавший на них, а иногда пускавший в ход казачью нагайку.
— Что же нам делать с ним? — спросил Прошин, отодвигая исписанные почти школьным почерком листы.
— Может быть, вернуть с нашим поручением в абвергруппу?
— Мало толку — неопытен; а потом жалко парня: погибнет он там ни за что ни про что. Отправим в военкомат, пусть воюет.
— Хорошо, Василий Степанович!
— А что ты приготовил для Марии Ивановны и Маруси?
— Я хотел послать их в занятые противником районы Сталинграда, возле немецкой комендатуры всякая сволочь собралась. Надо бы выяснить, что за типы там табунятся?
— Одобряю! Только хорошенько продумай, под каким предлогом они появятся у комендатуры.
— Легенда у них испытанная, а детали вместе с ними продумаем. Я доложу вам.
— А где ваши девушки, Ася и Рая?
— Сейчас они должны быть в Городище, жду вестей от них.
— Что слышно от Саши Филиппова?
— Недавно он передал интересные сведения через начальника особого отдела отдельной морской бригады майора Мокшина…
— Как, как вы сказали? — встрепенулся Прошин. — Майора Мокшина, говорите?
— Так точно, майора Мокшина, — повторил Ашихманов, не догадываясь, чем вызван такой интерес к Мокшину.
— Как его имя?
— Иван Иванович.
— Иван Иванович?! А каков он из себя?
— Ну, лет сорока пяти — сорока шести, невысокого роста, плотный, с походкой бывалого моряка. Знаете, Василий Степанович, у него есть смешная присказка — «куры-кочеты».
— Он! — обрадованно воскликнул Прошин. — Я начинал службу с ним, в одной комнате сидели. Отличный мужик! Как можно встретиться с ним?
— До него можно добраться только по Волге, а это, сами понимаете, опасно.
— Ладно, чего-нибудь придумаем… Какие сведения передал Саша Филиппов?
— О штабах, аэродромах. В Аксае оккупанты организовали базу по ремонту танков, свезли туда более полутораста разбитых машин… Вас не было, я докладывал об этом Борису Константиновичу.
— Молодец Саша! Толковый парнишка! — Прошин не раз встречался с Филипповым и всегда удивлялся его смекалке и бесстрашию.
Вечером Прошин вместе с Ворониным и другими товарищами переправился на правый берег Волги. В одном из цехов Красноармейской судоверфи состоялось торжественное заседание Сталинградского городского Совета, посвященное двадцать пятой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Вблизи линии фронта собрались члены областного и городского комитетов партии, депутаты, члены военных советов, представители воинских частей и предприятий.
Было принято обращение к бойцам, командирам и политработникам; их поздравили с замечательным праздником, пожелали новых боевых успехов и скорейшего разгрома врага.
Прошин возвращался с торжественного заседания окрыленным, даже головная боль, постоянно мучившая его, вроде бы отступилась. На душе было легко: на какое-то время забыл, что положение в осажденном городе остается по-прежнему тяжелым.
XXVI
Стояла по-осеннему хмурая, промозглая погода: то дождь сыпался как сквозь мелкое сито, то валил хлопьями мокрый снег. Над Волгой и Царицею, над Иловлей, Доном и Медведицей клубился молочно-белый вязкий туман, казалось, что уставшие бродить по небу облака опустились на землю, чтобы отдохнуть в речных долинах и балках.
День 19 ноября сорок второго года ничем не отличался от других, но этому дню суждено было войти в историю.
19 ноября в семь часов тридцать минут утра полки тяжелых гвардейских минометов Юго-Западного и Донского фронтов, начав артподготовку, дали первые залпы по местам сосредоточения немецких и румынских войск, а скоро двинулись вперед танки и стрелковые дивизии. Хотя плотный туман ограничивал возможности использования авиации и снижал эффективность артиллерийского огня, а раскисшее бездорожье мешало продвижению войск, операция «Уран» — разработанный Ставкой Верховного Главнокомандования и Генеральным штабом Красной Армии план окружения и разгрома немецко-фашистских полчищ в районе Сталинграда — осуществлялась с неумолимой и неизбежной закономерностью. На второй день перешли в наступление войска Сталинградского фронта. Наша армия решительно и окончательно захватила стратегическую инициативу.
Грандиозная по своим масштабам операция, в которой участвовали соединения трех фронтов, была подготовлена в условиях строжайшего соблюдения тайны и явилась для немецкого командования полной неожиданностью, вызвала в стане врага растерянность и ошеломление.
Через много лет Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков отметит в воспоминаниях:
«Наше превосходство над немцами ощущалось и в том, что Советские Вооруженные Силы научились сохранять в глубокой тайне свои намерения, производить в широких масштабах дезинформацию и вводить противника в заблуждение…
Оперативные просчеты немцев усугубились плохой работой их разведки, которая не сумела вскрыть подготовку нами крупнейшего контрнаступления в районе Сталинграда».
Недобитые гитлеровские генералы, пытаясь обелить задним числом свои промахи, напишут потом, что они знали или, по крайней мере, догадывались о предстоящем наступлении советских войск, но не могли предвидеть столь огромной силы ударов и небывалой в истории германского оружия катастрофы, а главное — не имели возможностей предотвратить ее.