– Не дури! Там, за оградой, охотники. Там водятся ядовитые змеи, есть лисы, да и лев может попасться. А здесь у тебя есть все: еда, вода, безопасность.
И вдруг понимает, что говорит совсем как месье Шаррон, начальник бухгалтерии на черепичной фабрике, когда он сообщил ему о своем уходе. Тони идет к ней и гладит ее шею, а она с прежним упорством толкает лбом ограду. Он глядит на линию горизонта, где в этот вечерний час свет уже смягчается.
– Ты услышала зов.
Тони гладит ее мордочку, а она глядит на него с грустью, прекрасной грустью оленей. Он идет к воротам и снимает жердину, подпирающую грубую деревянную загородку.
– Там ты будешь страдать, тебе придется убегать от страшных хищников, придется добывать себе пищу в поте рогов твоих… Но ты хочешь быть свободной.
Нефертити смотрит на него.
– Ты храбрая девочка.
Как только он поднимает загородку, газель молнией бросается вперед. Без капли сомнения. Не останавливаясь. Не оглядываясь. Вскоре это уже только точка, теряющаяся вдали: она бежит навстречу своей судьбе.
Он так долго глядит ей вслед, что опускается ночь, и его пробирает дрожь.
«А что с моей собственной судьбой? – спрашивает он себя. – Этот аэродром в глуши, далекий от всего на свете, разве не тот же загон, что защищает меня от настоящей жизни?»
Что стало с любовью? Лулу убежала так же стремительно, как и газель. Нужно ли ему нестись за ней галопом? Нужно ли бежать в противоположную сторону в поисках другой любви? Ответа он не знает. А еще спрашивает себя, должен ли он довольствоваться тем, чтобы жизнь описывать, или стоит броситься в жизнь с головой, чтобы жить.
Солнце садится в море за той полуразрушенной морской тюрьмой, где стражу несут уже только акулы, и он чувствует, что настал час возвращаться. Хотя и не знает куда.
Утром он посылает телеграмму директору по эксплуатации с просьбой освободить его от должности начальника авиабазы в Кап-Джуби.
Ни разу даже не намекнув об этом – он никогда не говорит таких вещей, чтобы работники не расслаблялись, – Дора доволен его работой и понимает, что лучшего человека на это место ему не найти: Тони удалось завоевать доверие и уважение испанцев, он установил дружеские отношения с местными племенами, да и его личные качества позволили сделать так, что один из самых нелюбимых пилотами перевалочных пунктов, пугавших перспективой застрять на пару дней на этой жаровне, стал не таким страшным. Никто не выдерживал ссылки в Кап-Джуби более чем на три месяца, а он там полтора года, так что Дора уже месяцами ждет от него заявления об увольнении.
Ответ Дора не заставляет себя долго ждать: «Назначить начальником линии в связи с расширением „Аэропостали“ в Южной Америке».
Тони скачет от радости и требует поставить на стол последнюю бутылку вина, оставшуюся в кладовой. И сразу же шлет ответ Дора: «Сможете предоставить мне месяц отпуска навестить мать и сестер до отъезда в Америку?»
Ответ Дора столь же скор: «Неделю».
Через несколько дней прибывает его сменщик, пилот-ветеран, которого Тони пылко обнимает и вводит в курс дел. А потом упаковывает свой бурнус, двое брюк и пару рубашек, выживших в пустыне. Самая ценная часть его багажа – двести машинописных листов романа, который пока еще не имеет названия.
И идет прощаться с Абдуллой Мухтаром.
– Помнишь газель, которую я приручил?
– Да.
– В конце концов она пожелала уйти.
– Так и должно было быть.
– Но все мои старания ее приручить пошли прахом.
– Конечно же, они не пошли прахом. Теперь ты всегда будешь любить газелей, каждую из них. Потому что в каждой из них ты будешь видеть свою газель.
В испанском форте военные, которые вечерами играли с ним в шахматы, прощаются по-дружески. Даже те офицеры, которые обращались с ним свысока, прониклись добрыми чувствами и по очереди ставят всем присутствующим рюмку за рюмкой в баре, потому что без выпивки испанцы ничего не отмечают. У всех уже блестят глаза. Полковник Де-ла-Пенья организует ему неожиданный прощальный подарок: когда Тони направляется к выходу из форта, сильно перебрав и выписывая ногами восьмерки, караул берет под козырек и отдает ему маршальские почести.
В Тулузу он летит пассажиром, вместе с почтой. Высадившись в Монтодране, в своем единственном костюме, пыльном, но вполне приличном, Тони наблюдает за разгрузкой почтовых мешков рабочими. Мешки моментально оказываются на земле в ожидании тележки, и он читает проштампованную надпись на мешковине: «Южный почтовый».
– Южный почтовый.
И тут же решает, что таким будет название его романа.
В Париже он чувствует себя призраком. Большинства его друзей здесь нет: кто-то в отъезде, кто-то перебрался жить в другие места. Город полон людей, но своего места он среди них не находит. Сидя на террасе кафе на площади Согласия, он ждет Жана Прево, редактора того литературного журнала, в котором был опубликован его первый рассказ, того человека, кто в наибольшей степени подтолкнул его к писательству. И не может не смотреть с некоторым неудовольствием на всех этих проходящих туда и сюда мужчин в темных шляпах и женщин в ярких костюмах.
И вот появляется Прево, корпулентный и моложавый, и встает перед ним в боксерскую стойку, ожидая, что Тони ответит ему защитной позой. Тот это и делает, но как-то вяло.
– Что, не понравился тебе твой первый день в Париже?
– Да посмотри на этих людей: только и делают, что снуют из норки своей квартиры в норку конторы.
– А что в этом плохого?
– Это ужасно! И это все, что может предложить Париж? Жизнь чиновников?
– Выпьем же за это, – по-клоунски говорит Прево. И вызывает на лице Тони улыбку.
– Иногда я принимаю себя слишком всерьез, так?
– А порой – слишком уж в шутку! Ну и что!
Прево предлагает следующий тост – за его возвращение. А потом Тони поднимает еще один – за женщин с маленькой ножкой. Прево пьет за авиаторов-почтовиков, а Тони отвечает ему: за всех тех, кто не устает поднимать тосты.
Кальвадос – неплохое лекарство от меланхолии.
Прево в ту же ночь с увлечением прочитывает «Южный почтовый» и лично рекомендует роман к публикации издателю Гастону Галлимару. Он знает, что повествование не очень крепко сшито, местами даже несколько бессвязно, что все пропитано лиризмом, который превращает Женевьеву в принцессу из волшебной сказки. Но есть в этих страницах нечто такое, что неотвратимо завораживает издателя.
Глава 49. Буэнос-Айрес, 1929 год
В порту Бордо Тони поднимается на борт корабля, направляющегося в Буэнос-Айрес. Он прикупил себе несколько костюмов, пару шляп от Борсалино и наручные часы «Бенрус» с отдельным табло для секундной стрелки. С тем, что он скопил в Кап-Джуби, да еще и при повышении зарплаты с его переходом на должность ответственного за линию в Америке, его карманы в первый раз в жизни лопаются от денег. Но, несмотря на горы сладостей, которые он купил своим родным и упаковал в чемодан, самое ценное, с чем он покидает Европу, это нежность его матери и контракт с Галлимаром на публикацию «Южного почтового».
Все восемнадцать дней морского пути он курит на палубе, проходит автодидактический курс дегустации коктейлей и развлекает ребятишек карточными фокусами. Поглядывает на юных девушек в салоне, но внезапно к нему приходит осознание того, что он уже не так молод. Волосы начинают светлеть, да и поддержание веса тела в рамках требует определенных усилий.
– Пожелай Господь, чтобы французы оставались тощими, не появились бы круассаны! – радостно восклицает он за завтраком, к удовольствию сотрапезников.
День за днем он, опершись о борт трансатлантического лайнера, проводит целые часы, наблюдая за волнами. Пассажиры с любопытством поглядывают на этого высокого курносого мужчину, безупречно одетого и, похоже, одинокого, который, думая о чем-то своем, глядит на волны и порой аплодирует волне с гребешком, словно смотрит балет.
В эти дни его воспоминания о Лулу подобны приливам и отливам. Приходят и уходят. Нарастают и отступают.
В один из таких дней он обдумывает посвящение к «Южному почтовому». Конечно же, он посвятил роман Лулу. Однако она не ответила на его письмо, в котором он спрашивал, согласна ли она на то, что ее имя появится в книге. И он задается вопросом, не будет ли это неуместным теперь, когда она мать семейства. Мучается сомнениями, но в конце концов решает послать телеграмму в издательство и попросить, чтобы посвящение убрали. Это вообще-то не так важно. Она поймет. Вся книга посвящена ей.
Проходит еще несколько дней, и на горизонте показывается земля. Широченный залив Рио-де-ла-Плата медленно подводит лайнер к порту Буэнос-Айреса, что стряхивает дремоту, вырастая из глубины темных вод. Пассажирскому терминалу отведен отдельный причал, в отдалении от несколько потрепанных навесов. Крики чаек кажутся Тони дурным предзнаменованием. Толпа людей на пристани: некоторых пассажиров встречают, и Тони с грустью наблюдает за радостными объятиями, блеском в глазах, искренними проявлениями эмоций встречающих и встречаемых. Само прибытие туда, где тебя никто не ждет, неизменно покрывается патиной грусти.
Носильщик следует за ним по терминалу, толкая тележку с его чемоданами. Его взгляд задерживается на солдате аргентинской армии, который бросает на землю вещмешок и стремглав бросается навстречу миловидной девушке с детской челкой, что бежит к нему. Добежав, оба останавливаются в нескольких сантиметрах и смотрят друг на друга с таким счастьем во взоре, что даже не решаются прикоснуться, чтобы его не вспугнуть. Тони кажется, что он свидетель импровизированной свадьбы у причала. Даже чего-то лучшего, чем свадьба. Он так погружен в созерцание этой встречи, что не замечает, как кто-то подходит к носильщику и, протягивая банкноту, знаками показывает ему, чтобы тот испарился. Происходит смена толкающего тележку носильщика: теперь он другой – выше и шире. И спрашивает у него по-испански, но с сильным французским акцентом: