– Прошу прощения, я ведь даже не представился!
– Это сеньор Антуан де Сент-Экзюпери. Писатель и авиатор. И, прибавил бы я, в какой-то степени философ.
– Очень приятно, – без энтузиазма отвечает она. – Но теперь мне пора идти.
– Вам не весело, сеньора Сунсин?
– Не обижайтесь, Кремьё, но во францисканском монастыре мне, наверное, было бы веселее.
Сказанные кем-то другим, эти слова прозвучали бы грубостью, но в ее устах они звучат безобидной детской выходкой. Тони хохочет.
– Я вас развеселю!
Кое-кто в зале уже оборачивается и вытягивает шею, интересуясь оживленной сценой у входа.
– Говорю же вам, я хочу уйти. Мне скучно.
– В таком случае мы уходим. Мы втроем сядем в мой самолет и будем любоваться заходом солнца над Рио-де-ла-Плата.
– Послушайте меня, сеньор как-вас-там! Мне совершенно не нравится летать! Я ненавижу скорость!
Чем суровей она становится, тем соблазнительней ему видится.
– Буэнос-Айрес с неба выглядит совсем другим. Вы должны это видеть!
– Возможно, как-нибудь в другой раз, – вступает Кремьё.
– Это должно быть прямо сейчас.
– Невозможно. Меня ждут друзья.
– Великолепно! Мы им позвоним. Пусть присоединяются.
– Это пианист и его группа!
– Тоже полетят! Никогда еще Моцарт не прозвучит так близко к небу.
Ее губы трогает улыбка. Его предложение сесть в самолет с незнакомцем – чистое безумие, но она чувствует, что сможет дать себя уговорить. После его настояний официант приносит на подносе телефон с длинным-предлинным проводом. Она звонит Виньесу, и он вместе с коллегой принимает приглашение.
И вот пара музыкантов, президент «ПЕН-Клуба» с бородой раввина, молодая вдова и весьма корпулентный авиатор, который не закрывая рта рассказывает истории о Патагонии, едут на аэродром Пачеко в служебном автомобиле компании с шофером, раскуривающим цигарку.
На полосе – «Лате 28» повышенной вместимости, предназначенный для первых пассажирских полетов, которые вскоре должны открыться. Музыкантов и Кремьё он усаживает в пассажирскую кабину, закрывает шторку-перегородку и указывает Консуэло на сиденье второго пилота.
Самолет отрывается от земли и стремительно набирает высоту, а потом на хорошей скорости спускается, пролетает над идущим по морскому берегу поездом и оказывается над мутными водами Эль-Тигре. Консуэло Сунсин чувствует, что все внутри у нее переворачивается, лицо покрывает бледность, а Тони брызжет энергией. Сегодня верх в нем берет мальчишка: он не пилотирует, он играет. И делает из самолета карусель в парке аттракционов.
Он снова набирает высоту и выписывает зигзаги. Из задней части кабины доносятся жалобы. Кто-то сообщает, что сеньора Кремьё рвет. Тони хохочет.
Когда они поднимаются к самым облакам и Буэнос-Айрес внизу превращается в кукольный город, он поворачивается к ней. На побледневшем лице глаза ее кажутся еще чернее. Его забавляет ее упрямство: в том, что ей страшно, признаться она не желает. Он вытягивает шею и приближает к ней лицо.
– Пожалуйста, поцелуйте меня.
На ее лице возникает негодование.
– Да что вы себе вообразили? Я вдова.
– Всего один невинный поцелуй.
– В моей стране не принято целовать незнакомых. Целуют только тех, кого любят.
Тони хмурится, а потом в лице проявляется горечь.
– Вы не хотите меня целовать, потому что я некрасив.
Она снова нетерпеливо фыркает. Тогда Тони позволяет самолету завалиться, переводит рычаг, опуская его нос, и он штопором устремляется к земле. Сзади слышатся крики.
– Что вы делаете? Мы же разобьемся!
– Жду, пока вы меня поцелуете…
Она вздымает руки к небу.
– Да вы сумасшедший!
– Быть может, я всего лишь влюбленный.
Стрелка альтиметра движется с угрожающей быстротой, а самолет падает вниз, кувыркаясь. Она вытягивает шею и быстро касается губами его щеки. Тони испускает торжествующий вопль, и самолет вновь поднимается на волне ликования, которая ту же Консуэло заставляет улыбаться улыбкой озорной девчонки. Ее глаза сверкают – есть в этом летчике с огромным телом и страстным сердцем что-то такое, что неудержимо ее притягивает: как и она, он любит игру и ненавидит вульгарность. В этой ее улыбке, как ему кажется, проглядывает какое-то обещание.
Утром он заезжает в цветочный магазин «Централь» и просит доставить четыре букета к ней в отель. Потом ему думается, что этого мало, и он заказывает еще два. Но и этого, на его взгляд, все еще недостаточно. Наконец он заказывает десять. И выходит из магазина с подаренной веточкой жасмина в петлице пиджака. Останавливает такси и едет в Пачеко, чтобы подменить заболевшего пилота.
И не может не барабанить пальцами по подлокотнику дверцы. Спрашивает себя: я на самом деле влюбился или это всего лишь страсть воскресного вечера? И отгоняет эти мысли. Любовь не продумывается. Кроме того, думать – это худшее, что он может сделать, потому что у его сундука воспоминаний крышка никогда не закрывается. Он не может позволить себе думать о Лулу – этот шрам теперь уже только саднит, стоит лишь к нему прикоснуться. Ему уже исполнилось тридцать, и он понимает, что с этого момента жизнь срывается в штопор. А еще он думает, что проживать жизнь без любви – это как съедать кожуру апельсина, отбрасывая прочь его дольки.
Но ведь он же снова думает! Чувствовать гораздо важнее, чем думать, это шаг вперед.
Темпераментные реакции Консуэло с довеском в виде кокетства вызывают в нем нежность. Его очаровывает ее французский с придуманной на ходу грамматикой и эта безрассудная отвага, с которой она села в самолет с незнакомцем. Есть в ней что-то такое, что его цепляет.
Первое, что он сделает, когда вновь приземлится в Буэнос-Айресе, это попросит ее руки. Возможно, несколько скоропалительно, но ведь часики-то тикают. Все должно быть сейчас.
Нужно как можно раньше представить ее супругам Гийоме. Будет здорово, если она понравится Ноэль! Кроме того, ему нужен новый костюм. И подстричься. А еще он должен сделать так, чтобы их пригласили на праздничный прием в посольстве на следующей неделе. Она точно окажется там редкой птичкой среди стаи сорок!
Сколько забот приносит любовь! Ощупывая карман в поисках сигарет, что успокаивают ему нервы, он находит там смятые листы бумаги. Черновики «Ночного полета».
Когда он возвращается на аэродром, там его ждут три срочных сообщения из Монтодрана.
И все кричат об одном и том же: отчеты за прошлую неделю о соблюдении графика он должен был послать три дня назад!
Тони с досадой морщит лоб и думает, что его шеф просто помешался на этой бюрократии. И думает о нем, о последнем своем дне в Монтодране. Когда он там появился, директор в плаще и широкополой шляпе курил, стоя на полосе. Но, лишь только заслышав за облаками рокот прилетевшего из Барселоны самолета, ушел обратно в офис и сухо сказал Буве, чтобы Канотье выписали десять франков штрафа за опоздание. И когда пилот приземлится, то, спрыгнув на землю после трудного перелета над Пиренеями, единственное, что он получит от Дора, будет штраф. Летчик возненавидит этого принципиального и мелочного начальника. И он никогда не узнает, с какой тревогой тот ждал его на пустой полосе.
И в этот момент Тони решает, что в его книге о ночных полетах главным героем будет не тот, кто летает, а те, кто его ждет на земле. Именно теперь, когда ему самому приходится заниматься административной работой и осуществлять контроль над полетами, он понимает, что неизвестность летчика даже со всей его тысячей происшествий и рисков ничто по сравнению со сжимающей сердце тревогой того, кто следит за движением стрелок по циферблату.
К вечеру от Консуэло никакого отклика он не получил, так что он является к ней в номер со своим цветком в петлице. Камеристка, открывшая ему дверь, быстро соотносит этот цветок с той горой букетов, что были доставлены утром, и с видом заговорщика улыбается, очень любезно прося чуточку подождать.
Консуэло выходит в платье со множеством воланов, очень центральноамериканском.
– Мой сумасшедший авиатор! – весело смеется она.
– Так, нам нужно торопиться.
Консуэло очень комично делает вид, что сердится.
– Не думаю, что я еще хоть раз в жизни сяду в самолет. И уж тем более с вами!
– Нам нужно отправиться в квартал Сен-Жермен, в ювелирный магазин «Ваубан».
– Но для чего вам туда понадобилось?
– Мы можем перейти на «ты»?
– Полагаю, да.
– Хочу купить тебе бриллиант.
Консуэло театральным жестом кладет руки на голову.
– Но с какой стати?
– Это мой подарок по случаю предложения.
– Какого предложения?
– Предложения выйти за меня замуж.
Тони смотрит на нее с бесконечной нежностью, а Консуэло широко распахивает черные глаза.
– Но мы ведь только вчера познакомились!
– Вот поэтому нам и нужно спешить. Мы потеряли уже целый день!
– Ты безумнее всех безумцев, которых я только видела. Сейчас я никуда не пойду! У меня встреча – я ужинаю с Виньесом и Кремьё.
– Мы их заберем и отужинаем вчетвером. Они станут свидетелями помолвки.
– Боже ты мой! А я-то думала, что это шутка! Но тогда ты и в самом деле сумасшедший, – но это она произносит смеясь. Все – игра.
Тони забирает их и по дороге вводит в курс дела: он хочет просить руки Консуэло. Пианист с его внушительными усами с загнутыми кверху кончиками, как и положено испанскому кабальеро, в ошеломлении переводит взгляд на Консуэло. А она хохочет, не придавая этому большого значения, как будто все, что происходит, – карнавал.
Он везет всю компанию в пивную «Мюнхен», одно из тех трех-четырех заведений в Буэнос-Айресе, где его всегда можно найти. Он просто обожает белые сардельки со вкусом мускатного ореха! Они садятся за столик, когда официант сообщает, что его спрашивают по телефону, а обратно к столу он возвращается с сильно озабоченным видом.
– Идет сильный дождь, и на аэродроме проблемы. Боюсь, что ужин нам придется перенести туда.