Глядит на нее и только теперь понимает, что ничего не знал об этой несколько сумасбродной девушке, которая щедро, словно грустный клоун, подводила черным глаза. На минуту прикрывает глаза. Он рос в семье атеистов, но сейчас пытается молиться, на ходу подбирая слова. К кому-то далекому и бесконечному, глубоко скорбя по столь рано оборвавшейся жизни.
А потом идет за своими документами, чтобы как можно быстрее разобраться с полицией, ведь у него есть миссия, и она важнее его самого, важнее его боли и его страха.
Сделав заявление в полицейском участке, назвав адрес Сильвины и имя ее соседки по квартире, он молча выходит вместе с Делти.
– Бедняжка Сильвина не хотела меня отпускать. В некотором смысле ей это удалось. Сколько бы лет ни прошло, я никогда не смогу стереть ее из памяти.
– На похороны останешься, Жан?
– Меня в Марселе ждут! Она умерла, и это уже никак не изменишь. Пойду я на похороны или не пойду – ей это поможет?
– Ей – нет. Но вот тебе, быть может, стало бы легче. Помогло бы это принять.
– Черт возьми, Макс! Мне не проповеди нужны, мне нужно выполнить свой долг.
Мермоз поднимает глаза, думая увидеть небосвод, но видит только железную крышу вокзала, под которой, не находя выхода, мечется пара растерянных голубей. И он ощущает родство с этими птицами, запертыми в железной коробке, зная, что ему, как и им, жизненно необходимо найти дыру, через которую можно взлететь в открытое небо.
Достает чековую книжку и выписывает чек.
– Я тебя прошу: позаботься о том, чтобы похоронили ее достойно.
Делти кивает. Оба молча выходят на перрон. И хотя вокруг царит обычная суматоха – спешат пассажиры, проезжают тележки с багажом, звучат объявления, – до слуха Мермоза все звуки доходят как через вату. Он выставил вокруг себя броню, броню, через которую не проникают вихри внешнего мира. Они сухо обнимаются, и Мермоз входит в вагон поезда, идущего в Марсель. Смысл – только в движении вперед. Он не оборачивается. И не оглядывается.
Глава 56. Озеро Бер (Франция), 14 мая 1930 года
Жан – ночной гуляка остался в поезде, который уже никогда никуда не прибудет. Мермоз-летчик оглядывает полосу и небо зорким взглядом хищной птицы.
– Все идет по плану, Мермоз?
– В полной готовности писать историю авиапочты, месье Дора.
В офисе к ним присоединяются радист Гимье и штурман Дабри. Дора полетит с ними до Сен-Луи-дю-Сенегала, используя эту первую часть маршрута для осуществления контроля перевалочных пунктов линии.
«Граф Де-ла-Волькс» преодолевает Пиренеи так легко, как будто левитирует над вершинами, потом они пролетают над Испанией, пересекают Гибралтарский пролив, оставляют позади Марокко, пустыню Сахару, и вот уже перед ними зелень Сен-Луи на реке Сенегал, где они в штатном режиме приводняются. Настал момент истины. Мермоз чувствует себя в кабине пилота «Лате 28» как дома и полностью готов к великому прыжку – полету над океаном на расстояние три тысячи километров. Успешных перелетов такого рода всего четыре, но впервые подобный полет будет осуществлен не ради спортивного интереса, а в целях установления регулярной линии гражданской авиации, со ста тридцатью килограммами почтовой корреспонденции на борту.
Незадолго до наступления полудня Мермоз тянет на себя рычаг управления самолетом, и пятитонный аппарат взлетает над рекой Сенегал, оставляя внизу баркасы, что сонно качаются на бурой воде. Дабри и Гимье, каждый на своем месте, хранят молчание.
Мермоз полностью сконцентрирован на полете. Голова битком набита градусами широты и долготы. «Фокея» – корабль компании – маленький спасательный круг, брошенный в океанские воды на случай аварийного приводнения. С компасом уже никто не летает: радиосигналы, принимаемые Гимье, превращаются в данные радиопеленгации, а с их помощью Дабри высчитывает в синей пустыне нужный курс.
Первые часы проходят в сопровождении монотонного рычания мотора. На земле Мермоз рутину ненавидит, но в воздухе – дело другое: ровный неумолчный звук мотора «Испано-Суиза» в шестьсот пятьдесят лошадиных сил – райская музыка. Его завораживает совершенная симфония поршней, работающих со скоростью тысяча шестьсот движений в минуту.
Вся безмятежность заканчивается к вечеру, когда они оказываются в зоне внутритропической конвергенции с низким давлением, известной морякам под именем «горшок тьмы», и вынуждены войти в бурю. Машина входит в зону турбулентности, и ее трясет, как на ярмарочном аттракционе. Мермоз спокоен. На «Графе Де-ла-Волькс» он налетал уже сотни часов, изучил самолет сверху донизу, прошел все тесты без исключения и чувствует себя во всеоружии. Полет – это партия в покер, но он сел за стол с полными руками тузов.
Они обернуты в пять тысяч метров облаков. Целая стена, доходящая до свода небес. Турбулентность, порожденная изменением давления, утыкала атмосферу рытвинами и колдобинами. Целый час катаются они на американских горках. Удушающая жара. Раз уж нельзя пройти поверх этой зоны, он принимает решение спуститься и лететь над самым морем, на высоте в полсотни метров. Сначала снимает шлем, потом куртку. Рубашка прилипла к телу, но ничто не может его отвлечь. Больше трех часов тряски, жары и предельной концентрации в облачном пюре, но на северо-западе он замечает просвет. Придется отклониться от маршрута километров на восемьдесят, но он понимает, что дело того стоит. И находит лазейку, ведет самолет туда, где замечен просвет. Просвет этот для них – истинное сокровище: их встречает сияние луны, рассыпающей по морю серебряные нити. Мермоз чувствует какую-то особую близость к ночи. И этот радостный момент компенсирует ему три часа мучений. Компенсирует все. И все оправдывает.
А потом еще часы и часы полета. Часы сосредоточенного слежения за режимом работы двигателя – как бы не переутомился, борьбы с собственной усталостью после долгого напряжения. И вот после восхода солнца – краешек земли. Сан-Роке. Америка!
И наконец-то Натал. Из кабины пилота полноводная Потенжи выглядит тоненькой ниточкой воды с выходом в океан. Элегантный разворот над «Крепостью волхвов» на краю города и – мягкая посадка на реку: двадцать один час с момента вылета из Сен-Луи-дю-Сенегал. Сто тридцать килограммов писем, загруженных на борт в Тулузе, доставлены в Бразилию менее чем за сорок восемь часов. В спешном порядке из самолета выгружаются письма. Почта будет доставлена на другой конец линии, в Сантьяго-де-Чили, отправившись из Франции и преодолев расстояние в тринадцать тысяч километров за сто восемь часов и сорок минут. Побиты и повержены в пыль все мировые рекорды авиапочты. Все призраки гражданской авиации обращены в бегство. Наступила эра коммерческой авиации.
Мермоз вздыхает, глуша двигатель, и винты замедляют вращение. Эйфории нет, скорее – легкое удовлетворение. Перед глазами встает ледяная белизна Сильвины, и его достижение в этот момент представляется ему чем-то пустым, незначительным.
Гимье торжествующе кричит:
– Мермоз, мы сделали это!
– Ничего мы пока еще не сделали, – упрямо отвечает тот. – Почта должна еще отправиться обратно. Письмо без ответа никому не нужно.
Когда забравший их с середины реки катер подплывает к причалу, летчиков там ожидает губернатор и гремящий маршами оркестр. У губернатора белые усы и огромные бакенбарды топориком – такие в Европе уже не носят. Он подходит и жмет Мермозу руку под аплодисменты целой толпы зевак, присоединившихся к губернаторской свите.
– Мое искреннее желание – чтобы муниципалитет Натал стал первым, кто поздравит вас от имени правительства Бразилии.
– Благодарю вас, сеньор.
Он чувствует себя хорошо выжатым лимоном, словно усталость опустилась вдруг и сразу: от стольких эмоций, от трагедии Сильвины, от ответственности за громкое имя Франции на его плечах, от ответственности за компанию, за членов экипажа, а также требований к себе самому. Для их встречи подготовлены банкеты и фанфары, но он ссылается на крайнюю усталость и, невзирая на разочарование хозяев, уходит, одинокий и молчаливый, в свой отель.
Глава 57. Натал, 1930 год
На следующее утро, в то время пока Мермоз бреется, в туалетной комнате его гостиничного номера появляется посланник от губернатора. Он пришел познакомить его с составленной программой праздничных мероприятий, куда входят приемы и речи. Мермоз выражает сожаление, но говорит, что у него встреча с любимой женщиной в двухстах километрах отсюда и эту встречу отменить невозможно.
И отправляется встречать пакетбот «Мендоса», который, прежде чем отправится дальше, в Европу, заходит в Пернамбуко. Там он должен увидеться с Жильбертой: она на этом корабле плывет во Францию, чтобы заняться подготовкой свадьбы. И пока моряки с грузом сбегают по трапу на берег, высокий светловолосый европеец в костюме цвета маренго, при темном галстуке и с безупречно выбритыми щеками, решительно движется в противоположном направлении – на палубу.
Жильберта встречает его со слезами радости на глазах и крепко обнимает. Она такая маленькая, что полностью скрывается в его объятиях.
– Я так за тебя волновалась!
А он отвечает ей удивленным взглядом. Излучающая уверенность улыбка Мермоза призвана показать, что любые опасения не имели под собой оснований.
– Я есть хочу!
– Капитан приглашает нас за свой столик, пообедать. Хочет с тобой познакомиться.
– Тогда пойдем к капитану. Очистим судно от запасов провизии!
Корабль должен поднять якорь на следующее утро, и Жильберта вручает ему свой надушенный платочек.
С причала Мермоз машет ей ее же платочком.
– Когда доберешься до Франции, я уже буду там – встречать тебя!
Через два дня из Флорианополиса прилетает Виль и привозит сто пятьдесят килограммов собранной по всей линии корреспонденции с пунктом назначения «Франция».
Мермоз рвется вылететь немедленно. Горит желанием продемонстрировать, что еженедельная линия авиапочты между Америкой и Европой не только возможна, но и необходима. Легкий бриз развевает волосы. Бриз хочет о чем-то ему сказать, только он не слышит.