– Добро пожаловать домой! Здесь все по тебе скучали!
В нескольких сотнях метров Сантен на бегу оборачивается и становится свидетелем приветствий. Механик тоже оглядывается назад и не может прийти в себя от изумления: там, позади, арабы выстроились в очередь, чтобы лично поздороваться с летчиком. Оба, тяжело дыша, останавливаются понаблюдать за этим действом на безопасном расстоянии.
Почтительно ожидая, пока очередь дойдет и до него, и заняв в ней последнее место, чтобы иметь чуть больше времени, к нему подходит еще один старый друг.
– Абдулла Мухтар!
– Сентузюпехи…
– Как поживает твоя семья, друг мой?
– Здравствуют. Будут рады услышать, что ты вернулся.
– Я всего лишь остановился на дозаправку. И должен сейчас же лететь дальше.
Абдулла Мухтар невозмутимо кивает.
– Неважно, что ты уходишь. Люди, которых ты любишь, никогда не уйдут совсем. Они всегда оставляют нам частицу себя.
Камаль переводит шейху Абдулу Окри, молча наблюдающему за разговором. Над синей тканью платка светятся лишь черные глаза, подведенные сурьмой. Узнав, что Тони появился не для того, чтобы снова стать начальником самолетов, он отрицательно качает головой и сдвигает брови в знак неодобрения. Его взгляд снова становится прежним – взглядом жестокого воина, человека безжалостного, у которого не дрогнет рука в тот миг, когда придется поднять кинжал и перерезать врагу глотку. Он властно роняет несколько слов, и Камаль покорно кивает.
– Высокочтимый шейх говорит, что он властитель этих земель и все должны ему подчиняться. Он приказывает тебе остаться здесь и стать его визирем для переговоров с неверными.
Тони просит, чтобы тот перевел как можно мягче.
– То, что ты мне предлагаешь, высочайшая честь для меня. Досточтимый шейх, я с величайшим уважением отношусь к твоей власти, и самое горячее мое желание – исполнять твои приказы, неизменно мудрые, но я не могу остаться, блистательный Абдул Окри.
У переводчика на лице написана тревога.
– Шейху это не понравится. Не повиноваться ему нельзя.
– А я и не собираюсь не повиноваться. Переведи досточтимому шейху вот что: мое первейшее желание – в точности исполнить твой приказ, однако в данный момент условия не благоприятствуют тому, чтобы я мог остаться. Напротив, они в высшей степени способствуют тому, чтобы я улетел. Так что с твоей стороны чрезвычайно мудрым окажется приказать мне, чтобы я отправился в путь. Тем самым твой приказ будет в точности исполнен.
Камаль переводит долгим дождем слов языка пустыни. После чего шейх на секунду задумывается. Все застыли в ожидании, только слышится шум накатывающих на берег волн. Наконец шейх начинает говорить. В его речах слышится гордость, а в глазах – сверкание костров в ночи. Юный Камаль переводит слово в слово:
– Назначаю тебя летающим посланником нашего племени во всем мире! Приказываю немедленно отправиться исполнять данное тебе поручение!
Глава 65. Касабланка (Марокко), 1932 год
Супруги Сент-Экзюпери пригласили на обед в свой дом в Касабланке инженера Бушара, сотрудника одной могущественной нефтяной компании.
– Дорогой Бушар!
Консуэло приветствует его, даже не прерывая выволочку прислуге. Время обеденное, а обед еще не готов. Мало того, на самом деле в кладовке пусто. Выходит растрепанный и небритый Тони, будто только что поднявшись с постели.
– Тони, у нас нет дома еды!
Он улыбается.
– Инженер Бушар – друг снисходительный, ведь так?
Гость – то ли в изумлении, то ли забавляясь – кивает. У них не просто нет еды. В чаше, куда Тони еженедельно кладет деньги на расходы, нет ни монетки. Консуэло надевает шляпу и берет своего гостя под руку.
– Вы любите сыр?
– Да, мадам. Очень.
– Проводите меня, месье Бушар, здесь рядом есть одна чудная сырная лавка.
– Гениально! – восклицает Тони. – А я пока что вино открою…
– Оно у нас кончилось! Мы и вино принесем.
Консуэло обладает редкой способностью передвигаться по городам, ходить за покупками и даже обедать в самых изысканных ресторанах, не имея при себе ни единого франка. Не удивительно, ведь она графиня Сент-Экзюпери. Это она своим визитом оказывает честь ресторанам и магазинам. Супруг заплатит позже. Или, как в этом случае, всегда найдется какой-нибудь кавалер, с радостью берущий на себя эту обязанность по отношению к даме.
– Какая невероятная профессия у вашего мужа – авиатор, – говорит инженер на обратном пути из лавки.
– По мне, так лучше бы он был министром.
Вернувшись домой с покупками – сыры, пирожки с фисташками, финики, хлеб с кунжутом и вино, – в дверях они сталкиваются с почтальоном с телеграммой в руках. Тони читает вслух: «Месье Антуан де Сент-Экзюпери, настоящим сообщаем, что ваш роман „Ночной полет“ решением жюри, заседавшего в Париже, был назван победителем в конкурсе новеллистики на премию „Фемина“ за 1931 год…»
– Месье Бушар! – радостно восклицает Консуэло. – Вам придется сопроводить меня еще раз. За это нужно поднимать шампанское!
Тридцать первое число – типичный для декабрьского Парижа студеный день. В холле роскошного отеля «Лютеция» коридорный расставляет обитые красным бархатом массивные кресла на сверкающем полу в черно-белую шахматную клетку, а франтоватый консьерж за стойкой каллиграфическим почерком тщательно вписывает в журнал имена последних заселившихся клиентов. Заметив, что кто-то приближается к стойке, он поднимает голову с дежурно-любезной улыбкой на лице, но эта улыбка тотчас же гаснет. Он не может понять, что за человек перед ним – клиент или бродяга: высоченного роста мужчина с глазами, обведенными темными кругами, и трехдневной щетиной на почерневшем от копоти подбородке. На нем измятый, как тряпка, пиджак, затертые лоснящиеся брюки и пыльные военные ботинки.
– Чем могу помочь, месье? – звучит осторожный вопрос.
– На мое имя заказан номер.
Брови консьержа непроизвольно ползут вверх.
– Меня зовут Антуан де Сент-Экзюпери.
Консьерж подвигает к себе лист брони и небрежно начинает его просматривать, однако обнаруживает не только что на месье забронирован номер, но и что номер этот – президентский сьют. Он удивленно оглядывает с головы до пят того, кто, выходит, является почетным гостем элегантного литературного вечера под председательством мэра. Компания отпустила Тони для получения премии, но ему пришлось добираться из Касабланки в Тулузу на перекладных, с почтой: двадцать четыре часа в небе, буря и нещадная тряска над Гибралтарским проливом, всего пара часов сна в Аликанте, пробирающий до костей холод над Пиренеями, бегство от грозовых туч над Каркассоном. А когда он добрался до Монтодрана, времени оставалось только на то, чтобы доехать поездом до столицы, где за торжественным ужином ему должны вручить премию.
– Пришлите мне в номер брадобрея. А курьер пусть сходит и купит мне две сорочки с жестким воротничком самого большого размера и пару галстуков. Да, и горничная – попросите ее зайти забрать мой костюм: его нужно отгладить.
В холле появляется кто-то еще.
– Папуас! Ты как будто кораблекрушение потерпел! – Консуэло, приехавшая в Париж днем раньше на поезде, бросается в его объятия.
– Ну раз ты здесь, то я, считай, спасен.
Пока его бреют, Тони пытается придумать, что будет говорить во время церемонии. Мероприятий такого рода он терпеть не может. И как бы ни старался запомнить несколько заготовленных фраз, все они вылетают из головы, как только нога его ступает на кафедру. Короткие этикетные речи ему никогда не давались. Он может часами рассказывать бесконечные истории, но понятия не имеет, как сказать три совершенно формальные фразы.
Рука его опускается в карман, там что-то шуршит. Телеграмма от Мермоза. Он прочел ее уже раз десять или даже пятнадцать: «От всего сердца поздравляю с премией. Твой друг Жан Мермоз». Поддержка таких друзей, как Мермоз, спасает его от той комедии с декорациями, что ждет его в этот вечер, когда он должен будет улыбаться людям, ничего для него не значащим, и для кого он, как бы ни старались они показать обратное, значит примерно столько же.
Бесплодная суета!
Что он им скажет, пока участники церемонии будут потягивать пунш и через силу его слушать, страстно желая, чтобы церемония вручения закончилась как можно быстрее и всем тогда можно будет вернуться к прерванным разговорам об общих знакомых или делах? Не может же он рассказать о надежде, которая вселяется в него в небе, не может говорить в банкетном зале, где роскошные люстры льют свет на льняные скатерти, как в темном одиночестве ночи после сотни миль равнин, еще более безлюдных, чем море, видишь вдруг затерянный хутор, уносящий, кажется, за собой, в зыбь лугов, груз человеческих жизней. Лучше сказать «спасибо», сказать, что это для него большая честь, и все. Книга о ночи, о том, что делает нас вечными, ничего не значит на подобного рода окололитературных спортивных мероприятиях.
На минуту он выходит из номера купить сигарет и сталкивается с журналистом, который в компании с фотографом караулит его в коридоре. И прежде, чем успевает хоть что-то сказать, в лицо ему выстреливает вспышка фотоаппарата, посылающая его в нокаут. Журналист работает в престижном литературном журнале и смотрит на него с недоверием. С явным желанием поддеть, подчеркнув, что он писатель-любитель, не принадлежащий к настоящему миру интеллектуалов, он дерзко спрашивает: «Как это можно – одновременно быть летчиком и писателем?» Тони отвечает, пожимая плечами:
– А разница какая?
Глава 66. Париж, 1932 год
Мермоз в очередной раз летит быстрее своих мечтаний и оставляет их позади. «Бернар 18» прорезает белые облака, как нож масло.
После увольнения Дора с управленческих верхов компании ему шлют успокоительные сообщения: у них на него большие планы. Но в очередной раз те, кто желает польстить Мермозу из своих кабинетов, ничего о нем не знают. Ему не нужны ни должности, ни награды; единственное, чего он хочет, – это самолеты, которые смогут пересечь Атлантику. Вот тогда и улыбки, и грубая лесть заканчиваются. Ему начинают говорить об экономических проблемах, с которыми столкнулась компания, и дают от ворот поворот. И если они думают, что таким образом можно его разубедить, то очень ошибаются.