В открытое небо — страница 91 из 98

– Сэр, не желаете ли вафельных трубочек? Полдюжины за десять центов.

И поскольку этот недюжинного роста мужчина, с виду иностранец, смотрит на него с удивлением, мальчик повторяет свое предложение по-испански, с мексиканским акцентом своих родителей.

– Но, парень, сейчас же уже поздно. И холодно. Что ты здесь делаешь? – отвечает Тони на своем спотыкающемся испанском.

– Ищу людей, сеньор.

Тони изумленно поднимает брови. Семь миллионов жителей, а тротуары пустые.

– Никого нет.

Мальчик кивает, печально глядя на свой лоток, доверху наполненный хрустящими вафлями. Тони обводит его внимательным взглядом. Лет двенадцать. Одежка нищего, а зеленые глаза – глаза принца. Этот мальчуган, что ищет людей в холодном цементе большого города, кажется ему самым одиноким человеком на планете.

– А я люблю вафельные трубочки…

– Правда, сеньор? Полдюжины за десять центов…

– Я чрезвычайно прожорлив.

– Сколько желаете?

– Все.

И достает из бумажника две долларовые купюры, на которые мальчик глядит широко открытыми глазами. Тони распихивает по всем карманам бумажные кульки с вафельными трубочками и еще несколько вынужден взять в охапку, словно букет цветов.

– Ты живешь далеко?

– Далеко, сеньор.

– Я тебя провожу.

И тут на его глазах мальчик хмурится и делает шаг назад. Отстраняется, как те привыкшие жить на свободе животные, что не желают приручаться.

– Сейчас слишком поздно, чтобы ходить по улицам одному.

Мальчик хочет убежать.

– Погоди!

Как раз в эту секунду мимо проезжает такси, и Тони его останавливает.

– Ты когда-нибудь ездил в такси?

Парень отрицательно качает головой. Краешком глаза он смотрит на величественный желтый автомобиль с зеленым огоньком. Тони наклоняется к окошку и вручает таксисту полдоллара, чтобы тот доставит парнишку туда, куда он скажет.

Мальчишка, зажав под мышкой пустой лоток, со смешком, словно это игра, открывает дверцу и одним прыжком забирается на заднее сиденье. И смеется тому, что сиденья такие мягкие. Тони протягивает ему кулек с вафлями.

– На дорогу.

Мальчик даже не благодарит – у него манеры аристократа. И пока такси с мальчиком отъезжает, Тони задается вопросом: может, и вправду это заблудившийся принц?

* * *

Тони выходит из кабинета в халате гранатового цвета и с пачкой листов в руке и идет в гостиную, из которой доносятся совершенно невозможные звуки трубы. Ему представляется невероятным, что друзья Консуэло сходят с ума по этому Луи Армстронгу и его цирковой музыке. Войдя в гостиную, он замечает, что никто из присутствующих не обращает ни малейшего внимания на включенный на полную громкость патефон, сидя кружком вокруг Консуэло, которая раскидывает карты таро перед девушкой столь бледной, словно она всю жизнь купается в молоке. Он не выносит мошеннические игры такого рода. И думает, что Консуэло тоже не верит во все эти фокусы, но раскинуть карты таро или устроить спиритический сеанс ей представляется в высшей степени забавным.

– Консуэло, мне нужно, чтобы ты это прочла.

Кто-то властно шикает на него, требуя тишины. Тони сердито оборачивается к нему: неужто эти бездельники, которые пьют его же бургундское, будут затыкать ему рот в его собственном доме?

Консуэло на долю секунды отрывает глаза от карт.

– Дорогой, сейчас я занята. Позже расскажешь.

Тони так зол, что разворачивается и идет обратно в кабинет. Там он снимает с телефона трубку и набирает номер одного из своих друзей-французов, скульптора по фамилии Мартин, который отвечает невнятным со сна голосом.

– Мартин, хочу, чтобы ты послушал, что я написал.

– Антуан?

– Речь идет о фрагменте, когда мой герой попадает в сад…

– А завтра нельзя?

– Почему завтра? – удивляется Тони.

– Сейчас три часа ночи.

– Завтра! Разве я смогу ждать столько времени?

И начинает читать ровно с той строчки, на которой кудрявый мальчик с астероида Б-612, откуда он отправился в путь, рассердившись на одну высокомерную розу, которая считает себя чрезвычайно важной, видит перед собой целое поле роз. И он ошеломлен: ведь его роза уверяла его, что она единственная во всей Вселенной, а здесь перед ним тысячи одинаковых роз. И его охватывает безмерная жалость к его розе, всегда такой гордой, такой высокомерной. Возможно, только для того, чтобы скрыть свою беззащитность. Консуэло совсем как эта роза с астероида Б-612: капризная, гордая кокетка, такая непостоянная. Но он ощущает к ней, в те минуты, когда она не выводит его из себя, ту же нежность, которую чувствует и Маленький принц к своей розе-гордячке.

Мартин булькает что-то, говоря ему, что все очень хорошо, хотя в действительности он еще не проснулся и совершенно ничего не понимает. Тони вешает трубку, очень довольный вердиктом друга, как будто выслушал решение высокого литературного жюри. На самом деле читал он не сонному архитектору, он читал себе. Он подошел к той точке в своей жизни, когда уже не нуждается в признании других людей, как раньше, и мир вокруг интересует его уже в незначительной степени. Он, как и его Маленький принц, ищет планету, где мог бы быть счастливым, но не находит. Друзей, разделявших с ним воспоминания юности, уже нет: нет Мермоза, нет Гийоме, нет Пишоду… Он ходит кругами по пустой планете.

Из гостиной по-прежнему доносятся звуки посиделок Консуэло с ее свитой. Его порой раздражают ее любовники, которых у нее не хватает такта скрывать. Ей почему-то нужно выставлять их напоказ, хвастаться, словно цыганка – браслетами, позвякивая ими, как колокольчиками. Но не они вызывают в нем истинную ревность. Он знает, что их она не любит, что забывает о них с той же легкостью, с которой повсюду теряет свои веера. Ему жаль Консуэло, как жаль и себя самого. Они разменяли маленький бриллиант любви на тонну дешевых безделушек.

Глава 85. Нью-Йорк, 1942 год

Работа над текстом о маленьком герое, занятом поиском невозможного, движется к своему завершению. Предложенный издательством иллюстратор Тони не понравился, и он просит позволить ему самому изобразить для будущей книжки шарфы, барашков и небывалые пустынные колодцы, где вода рождается из ничего, просто оттого, что раскрутишь ворот. На несколько дней удается сбежать в загородный дом, где он живет с Консуэло, ее друзьями и, самое главное, с ее любовником. На этот раз тот приходится ему по душе. Они даже играют в шахматы. С книжкой дела ладятся, и когда он пишет, то вполне счастлив.

Но вдруг телефонный звонок или чей-то нежданный визит приносит новости, и мыльный пузырь лопается. Растет тяжесть в душе от раз за разом приходящих отказов на настойчивые просьбы, чтобы ему, пилоту самолета-разведчика, позволили вновь защищать Францию: после открытия фронта союзников против Германии такая возможность появилась.

В Вашингтоне он нервно расхаживает по огромному залу отеля «Шарм» с десятками составленных в угол стульев, пригодному скорее для свадебного банкета, а не для встречи политиков. Однако ординарец генерала Бетуара отчетливо дал понять, что беседовать им лучше подальше от любопытных глаз.

Бетуар – правая рука генерала Жиру, командующего реорганизованными французскими войсками в Алжире. В Соединенные Штаты генерал явился для организации поставок оружия.

Но коль скоро у самих французов между различными группировками наблюдается нешуточное напряжение, приходится соблюдать осторожность. Де Голль смотрит на Жиру как на еще большего врага, чем сами нацисты, поскольку считает, что его прежнее подчинение приказам правительства Виши, сдавшего страну немцам, есть не что иное, как свидетельство сотрудничества с врагом.

Уже несколько месяцев Тони добивается возвращения в армию. Повторяет свою песню про белого бычка еще и еще раз, и в Нью-Йорке, и в самых влиятельных салонах Вашингтона. А там его призывают стать голосом разума эмиграции, интеллектуалом, ведущим борьбу с войной речами и выступлениями, но он, к изумлению прагматичных американцев, от этой роли отказывается. Он упрямо стоит на том, что никого не имеет права учить морали, если сам не на фронте. И не будет призывать вставать под ружье, если сам не воюет.

Правда, он согласился написать текст и лично выступил с ним на радио. Его обращение, озаглавленное «Открытое письмо французам, где бы они ни находились», имело широкий резонанс. Это была пламенная речь о том, что для всех французов назрела настоятельная необходимость отложить свои разногласия и выступить единым фронтом: «Мы должны вести себя бесконечно скромнее. Наши политические дискуссии – это дискуссии призраков, наши притязания просто смешны. Мы не представители Франции. Мы можем только служить ей»[8].

Но даже эти слова, обращенные ко всем французам, и с той и с другой стороны были восприняты с огромным скепсисом. Голлисты, со штаб-квартирой в Великобритании, вознегодовали из-за того, что автор не счел их единственными законными представителями Франции. Они и есть Франция! И обвинили Сент-Экзюпери в поддержке коллаборационистов – правительства Виши и их постыдной капитуляции.

В штабе войск союзников, где ведущая партия принадлежит Соединенным Штатам, ему говорят, что для военной службы он не подходит по возрасту. Что все обследования и медицинский осмотр свидетельствуют о том, что здоровье у него хрупкое, емкость легких недостаточна, а мобильность правого плеча существенно ограничена. Военные советники из группировки де Голля отказывают ему в поддержке, считая фашистом, шпионом, марионеткой на службе у германофильского правительства Виши. Он рисковал жизнью, сражаясь за родину, видел пролетавшие в сантиметрах от кабины своего самолета пули, но это никого не волнует. Пропаганда утверждает, что спаситель Франции – де Голль, пусть даже он и сидит со своей свитой в Лондоне. А на спасение разгромленной Франции, словно под копирку повторяя Первую мировую, вынуждены отправиться все те же американцы. Но у пропаганды свои правила. Свои правила и у де Голля: ты либо с ним, либо против. Сент-Экзюпери – враг Франции, потому что враг ему. Великие лидеры именно так и должны поступать, чтобы быть великими. Ему же думается, что лозунг «Цель оправдывает средства» – один из самых презренных в истории человечества.