– Ладно, а нам где тогда ночевать?
– На «Рочестере». Я попрошу.
Меньше чем за неделю безупречный «Рочестер» успел превратиться в некое подобие бордингауза. Раньше Ненне и в голову бы не пришло попросить Вуди и Дженет присмотреть за ее девочками. Уиллис, вернувшись из больницы, уже поселился на «Рочестере»; впрочем, он особого беспокойства хозяевам судна не доставлял, сидел себе тихо в свободной каюте и даже не пытался, как раньше, каждый день следить за речным трафиком. Он не поднялся на палубу, даже когда прибыл тягач, присланный PLA, и несчастный «Дредноут» взяли на буксир и, не поднимая на поверхность, поволокли прочь; впрочем, отдельные части его корпуса все же время от времени показывались из воды, словно старая баржа еще пыталась сопротивляться, так и не смирившись со своим поражением.
– Ну да, обыкновенный буксирный катер, – со знанием дела сообщила Тильда, – такие используют для судов водоизмещением не более сорока тонн. А чтобы «Дредноут» с места сдвинуть, особых усилий и не требуется.
Члены спасательной команды выловили из воды все, что смогли, включая чугунную сковороду, но краски и прочие рабочие материалы Уиллиса восстановлению, разумеется, не подлежали. О том, каковы будут его последующие шаги, он ничего не говорил, разве что упомянул, что теперь вряд ли можно ожидать, что сестра его примет. Впрочем, и переезжать в Перли он в любом случае отказался. И теперь упорядоченная жизнь супругов Вудроу, ранее почти полностью зависевшая от того, что они совершенно точно знали, как и где проведут тот или иной день в течение ближайших шести месяцев, была, похоже, полностью разрушена. Им даже пришлось распаковать многие из тех вещей, которые они прежде так аккуратно сложили, чтобы взять с собой или убрать на хранение. Тем не менее оба постоянно повторяли, что Уиллис им ничуть не в тягость.
Так что, когда Ненна обратилась к ним с просьбой разрешить Марте и Тильде переночевать на «Рочестере», поскольку у нее срочное дело на противоположном конце Лондона и ей там, возможно, придется задержаться до завтра, ее просьба была встречена без малейших протестов, и девочки отправились на «Рочестер», прихватив с собой ночные рубашки, пластинки, фотографию Клиффа и два пакета овсяных хлопьев на завтрак, потому что хлопья им нравились разные. Тильда, которая по-прежнему злилась на всех за то, что ее вовремя не разбудили и она пропустила «самое главное» – момент крушения «Дредноута», – сразу спустилась в каюту Уиллиса; она хотела попросить его нарисовать картину гибели судна. А Марта, преградив матери путь, спросила:
– Ты ведь едешь, чтобы с папой повидаться, да?
– Да, и назад, возможно, вернусь с ним вместе. Ты как, рада была бы?
– Не знаю.
Глава восьмая
– Лучше возьмите дешевый билет на весь день, – посоветовал Ненне кондуктор, – если вам действительно нужно из Челси добраться до Стоук Ньюингтона, или совсем туда переезжайте.
Она купила такой билет, и хотя сейчас, когда пересаживалась с автобуса на автобус, в ушах у нее, по крайней мере, не звучали голоса прокурора и обвинителей, у нее все же оказалось более чем достаточно времени на всякие запоздалые сожаления – она, например, жалела, что не надела другое платье и не сходила в парикмахерскую, хотя и сама толком не знала, хотелось бы ей выглядеть как-то иначе или все же лучше остаться такой, как всегда. Пожалуй, ей все-таки стоило бы надеть более приличное пальто – в нынешнем у нее такой вид, словно она ни в коем случае не позволяет себе ни расслабиться, ни тем более развлечься; с другой стороны, ее потрепанный, давно утративший форму жакет как бы свидетельствовал о том – и это чистая правда, – что перед выходом из дома она слишком сильно волновалась, чтобы обратить внимание на такую чепуху, как одежда. Однако среди всех этих сомнений и сожалений у нее не возникло даже мысли о том, что будет, если после столь долгого пути она позвонит в дверь дома 42 «би» по Милвейн-стрит, а Эдвард ей не откроет.
Именно это «би», пожалуй, беспокоило ее больше всего. «Би» предполагало квартиру на верхнем этаже, а на двери дома 42 оказался только один звонок. Подъезды желто-серых кирпичных домов, стоявших ровными рядами, выходили прямо на Милвейн-стрит, которую Ненна с трудом отыскала, несколько раз сворачивая то в одну сторону, то в другую. Возле некоторых дверей еще стояли на крыльце бутылки с молоком, которые хозяева не успели унести в дом. И в данный момент Ненне больше всего не хватало мирного покачивания родной баржи.
Итак, дома Эдвард или нет? В прихожей и на втором этаже горел свет, хотя, возможно, это просто лестничная площадка была освещена. Ненна с трудом подавила внезапное желание развернуться и удрать – спрятаться хотя бы в лавчонке «фиш-энд-чипс» на углу, где, кстати, можно было бы заодно и спросить: не видели ли они случайно, как из дома 42 «би» выходит мужчина, который выглядит таким ужасно одиноким? Или даже так: они вообще-то хоть раз видели, чтобы из дома 42 «би» кто-нибудь выходил?
Когда из-за угла появился прохожий и тяжелой поступью направился прямо к дому 42 «би», Ненна обрадовалась: пусть этот едва переставлявший ноги тип ни при каких обстоятельствах не может оказаться Эдвардом, его появление хотя бы избавляет ее от подозрений, что улица Милвейн необитаема. К тому же он остановился у дверей нужного ей дома, и стало ясно, что он ходил куда-то по делам, а теперь вернулся домой. Впрочем, то, как он плелся по улице, не давало ни малейших оснований предполагать, что этот поход оказался для него удачным, а дома его ждет что-то хорошее.
Когда же он вытащил из кармана два связанных вместе ключа, причем оба были отнюдь не от автомобиля, Ненна смело предстала перед ним и попросила:
– Извините, вы не могли бы и меня тоже впустить?
– Можно поинтересоваться, кто вы такая?
Это «можно поинтересоваться» несколько ее смутило, и она пробормотала:
– Я – Грейс. То есть Ненна.
– Вы, похоже, не слишком в этом уверены.
– Меня зовут Ненна Джеймс.
– Вы – миссис Эдвард Джеймс?
– Да. Эдвард Джеймс здесь проживает?
– Ну, в определенном смысле да. – Он перекладывал ключи из одной руки в другую. – Вы выглядите совсем не так, как я ожидал.
Ненна, почувствовав в его словах упрек, не нашла, что на это ответить.
– Сколько вам лет?
– Тридцать два.
– Я бы дал двадцать семь, максимум двадцать восемь.
И он вновь погрузился в раздумья, продолжая стоять у закрытой двери. Ненна, стараясь не проявлять нетерпения, спросила:
– Значит, Эдвард говорил вам, как я выгляжу?
– Нет.
– В таком случае, что же такого он вам обо мне рассказывал?
– Вообще-то мы с ним очень редко беседуем.
И Ненна решила повнимательней приглядеться к этому типу, чтобы понять, годится ли он в качестве потенциального союзника. Манжеты на рукавах плаща были аккуратно подвернуты. Должно быть, кто-то чинит и приводит в порядок его одежду, как и она для Уиллиса; при мысли об этом она вдруг почувствовала болезненный укол в сердце, что никак не соотносилось со всеми прочими чувствами, которые она сейчас испытывала. И Ненна посмотрела незнакомцу прямо в широкое лицо. А он, по-прежнему держа в руках те два ключа, сказал:
– Не можем же мы стоять вот так на тротуаре всю ночь.
– Тогда, наверное, вам лучше просто меня впустить?
– Не уверен, правильно ли я в таком случае поступлю.
– А почему?
– Видите ли, ваше появление, возможно, будет неприятно Эдварду.
«Нет, – подумала Ненна, – раздражать этого типа ни в коем случае нельзя!»
– Чем же оно может быть ему неприятно?
– Ну… хотя мне в общем-то все равно… но уже то, как вы стояли тут и как упорно звонили… Впрочем, его все равно дома нет.
– Откуда вы знаете? Вы ведь сами только что пришли. Вы здесь живете?
– Да, некоторым образом.
Он снова очень внимательно на нее посмотрел и заявил:
– А у вас красивые волосы.
Давно уже начал моросить мелкий дождик, а этот тип, похоже, не видел причин, почему бы им и не простоять тут всю ночь.
– Вообще-то, – вдруг сообщил он, – я вас помню. Моя фамилия Ходж. Гордон Ходж.
Ненна покачала головой и честно призналась:
– Мне это ни о чем не говорит.
– Я несколько раз видел вас вместе с Эдвардом.
– И что, вам уже тогда показалось, что мое присутствие ему неприятно?
– Видите ли, это ведь не мой дом. Это дом моей матери. Мама согласилась принять вашего мужа – чем, кстати, причинила себе значительные неудобства – скажем, на правах жильца в частном пансионе.
– То есть она просто сдала ему комнату?
– Но согласилась на это только потому, что мы с ним когда-то вместе учились в школе.
Ненна чувствовала, будто у нее под ногами одна за другой разверзаются бездны. Господи, как может Эдвард жить в доме, принадлежащем чьей-то матери? Мало того, матери этого Гордона Ходжа?
– А почему вы редко разговариваете с Эдвардом? – спросила она.
– Видите ли, мы с матерью живем очень тихо, мы оба – люди очень тихие, спокойные и всегда стараемся сами решать всевозможные жизненные задачи.
Ненна словно погрузилась в холодные волны полнейшей растерянности. Теперь уже ей казалось, что несогласие с мужем по поводу того, где им лучше жить, и впрямь было для них единственным препятствием. А что, если Эдварду действительно без нее лучше? Что, если сам он давно это понимает? Он ведь, должно быть, слышал, как она звонила в дверь.
– Ну что ж, – сказал Гордон Ходж, – пожалуй, вам все-таки лучше войти. – И он, вставив ключ в замочную скважину, с такой силой одной рукой пихнул от себя входную дверь, а второй – подтолкнул Ненну в спину, что она буквально влетела в прихожую дома 42 «би», где у матери Гордона красовалась стойка для зонтов и набор китайских храмовых колокольчиков.
– Ступайте наверх. – Ненна преодолела два пролета лестницы, и Гордон величественной поступью последовал за ней; впрочем, сейчас он двигался значительно быстрее, чем можно было ожидать. Во всяком случае, даже потеряв несколько минут в прихожей и вешая там плащ, он в итоге сумел ее обогнать и первым подойти к нужной двери, которую и отворил – без какого бы то ни было предупреждения, – и за дверью Ненна увидела Эдварда. Сперва он стоял к ним спиной – Ненне показалось, что он похудел и стал как будто меньше ростом, чем ей помнилось, но, с другой стороны, она всегда совершала эту ошибку, если долго его не видела, – но затем повернулся с протестующим жестом, и это, безусловно, был все тот же Эдвард.