Да и кто еще, в конце концов, мог здесь оказаться? Однако Ненна, испытав невероятное облегчение, мгновенно позабыла все те весьма разумные доводы, к которым пришла и которые старательно репетировала про себя на автобусных остановках и в самих автобусах в течение всей долгой поездки в Стоук Ньюингтон.
– Эдвард, дорогой…
Эдвард смотрел на нее серыми, точно такими же, как у Тильды, глазами, явно не ожидая от жизни ничего хорошего.
– Дорогой, разве тебя не удивляет мой приезд?
– Не особенно. Я слышал, как упорно ты звонила у входной двери.
– Откуда ты знал, что это я?
– Ненна… Неужели после стольких месяцев ты притащилась в такую даль, чтобы снова попытаться уговорить меня поселиться на судне?
Ненна совсем позабыла о Гордоне. Точнее, она была уверена, что он давно уже должен был бы уйти, но уходить он явно не собирался. И она с изумлением обнаружила, что он по-прежнему торчит у нее за спиной.
– Эдвард и Ненна, – изрек он, – вы, похоже, несколько разошлись во мнениях. Да, честно говоря, вы попросту ссоритесь. А при решении спорных вопросов зачастую весьма полезно присутствие третьей стороны. Кстати, именно на этом всякие советники по брачным вопросам и делают деньги.
Это должно было, видимо, прозвучать как шутка, поскольку Гордон рассмеялся. А может быть, любое упоминание о браке казалось Гордону шуткой. Он с достоинством проследовал мимо Ненны и уселся между ними в крохотное креслице – оказалось, что это и впрямь детское креслице, которое осталось в доме с тех давних времен, когда здесь проживала куда большая семья, – которое совершенно не годилось для взрослого мужчины, так что он довольно долго возился, пытаясь положить ногу на ногу, отчего бедное креслице отчаянно скрипело, точно старая баржа. «Неужели они с Эдвардом действительно когда-то учились в одной школе?» – думала Ненна. Наконец Гордон устроился, вытянув ноги перед собой, и подошвы его новых туфель оказались у Ненны прямо перед носом; она даже смогла прочесть написанное на них слово EXCELLA.
– Убирайтесь отсюда! – не выдержала она.
Еще несколько секунд Гордон сидел абсолютно неподвижно, затем расплел свои длинные ноги и вышел из комнаты – комнаты в его собственном доме, точнее, в доме его матери. А поскольку это был их дом, Гордон прекрасно знал, как без излишнего шума, никого не раздражая, закрыть за собой дверь, которая, вообще-то, закрывалась не слишком хорошо.
– Ты всегда знала, как отделаться от моих друзей, – пробурчал Эдвард.
А Ненна, как и любая женщина, даже не собиралась это отрицать.
– Он же просто отвратителен!
– Гордон абсолютно нормальный человек.
– Но ведь невозможно разговаривать, пока он рядом торчит!
– Его мать была ко мне очень добра.
– Нет, это просто смешно! Зачем оказываться в положении, когда ты вынужден говорить, что чья-то там мать была очень добра? Ей-богу, это очень странно! Тебе не кажется?
– Нет.
– Где ты, кстати, с этими Ходжами познакомился? Я что-то не помню, чтобы ты хоть раз о них упоминал.
– Мне же нужно было куда-то уйти, – возразил Эдвард.
Теперь у них было сколько угодно времени на разговоры, но Ненну не покидало ощущение, что времени у них почти совсем не осталось.
– Эдди, я сейчас скажу тебе то, зачем я, собственно, сюда и приехала. Почему бы тебе все-таки не переехать к нам хотя бы на неделю? Или хоть на один день?
– На эту твою баржу?! Да не мне надо к вам переехать, а тебе – от этой посудины избавиться! Я же не предъявляю тебе никаких претензий насчет денег. Ну, если тебе так уж не хочется продавать баржу, то разве ты не можешь сдать ее в аренду?
– Я не уверена, что в данный момент это возможно.
– Почему? Что еще такое с этой баржой?
– Она насквозь отсырела. Весной сдать ее будет куда легче.
– Мне кажется, я в какой-то газете видел сообщение, что одна старая калоша у вас там ко дну пошла? Я просто не знаю, безопасно ли нашим детям жить на подобном судне!
– Между прочим, некоторые из этих «старых калош» просто прекрасны! «Лорд Джим», например. Да, это старое судно, но внутри оно, честно говоря, гораздо лучше иного дома.
– И кто же обитает на этом «Лорде Джиме»? – В голосе Эдварда явственно послышалась ревность; подобными умениями истинного любовника он всегда прекрасно пользовался, а Ненна, пребывая в расстроенных чувствах, не сразу сумела распознать его уловку.
– Я не знаю… не все ли равно? Ну, Блейки. Ричард и Лора Блейк.
– И деньги у этих Блейков, конечно, имеются?
– Да, наверное.
– И они живут на старом судне, потому что это модно? Или они считают это разумным?
– Лора так не считает.
– А Ричард Блейк что из себя представляет?
– Да я толком и не знаю. По-моему, он во время войны служил на флоте. А может, в RNVR.
– Разве ты не знаешь разницы между флотом и добровольческим резервом?
– Знаю, Эдди, но не очень хорошо.
– Ну, уж он-то наверняка знает.
Все шло просто на редкость плохо. А тут еще в комнате, находившейся непосредственно под ними, кто-то заиграл на фортепьяно ноктюрн Шопена, тяжело грохоча аккордами в левой руке, да и сам инструмент никуда не годился, во всяком случае, Шопена на нем играть никак было нельзя, так что звуки божественного ноктюрна, поднимаясь наверх, воспринимались у них в комнате, точно дьявольский перезвон протестующих струн.
– Эдди, у тебя только одна эта комната?
– Да, а что в ней плохого?
Только сейчас Ненна заметила, что в углу имеется нечто вроде кухонной стойки с раковиной, а в противоположном углу устроена «спальня» с узенькой «девичьей» кроваткой, накрытой клетчатым пледом. Конечно, любовью им было бы куда удобней заниматься на борту «Грейс», а не на двух жалких ярдах этого клетчатого ложа…
– Но ведь ты вряд ли можешь ожидать, чтобы мы все сюда перебрались, не так ли?
Должно быть, это Гордон там играет, с отвращением думала Ненна. Время от времени, правда, он замолкал, но потом снова начинал жалобно стучать по клавишам, тщетно пытаясь правильно сыграть тот или иной пассаж, а затем он вдруг поставил на проигрыватель пластинку с этим ноктюрном и стал играть как бы с нею вместе, но на пару нот отставая от настоящего пианиста.
– Эдди, чего ты добиваешься? Почему ты вообще здесь живешь? Почему?
Он неохотно ответил:
– У меня работа рядом.
– Я не знаю даже, чем ты сейчас занимаешься! Что такое Strang Graphics?
Они оба по-прежнему стояли лицом к лицу и были примерно одного роста.
– Это рекламная фирма. Довольно маленькая, поэтому и находится здесь, где за помещение не так дорого берут. Впрочем, они рассчитывают в ближайшее время расширяться, и тогда, конечно, переедут. Я не собираюсь перед тобой притворяться: работа у меня, увы, чисто канцелярская.
Уехав из Панамы, Эдвард получил от тамошней строительной фирмы не слишком хорошие рекомендации. Ненна об этом знала, но была уверена, что Эдвард ни при чем, да ее тогда это особенно и не беспокоило.
– Но ты же не обязан там оставаться! Мало ли других мест! Работу где угодно можно найти!
– Я не могу.
Он отвернулся; и, увидев его лицо, на которое под каким-то странным углом падал свет, Ненна с ужасом поняла, что Эдвард прав: он никогда и ничего достигнуть не сможет. Испугалась она, правда, не за себя и не за детей, а за самого Эдварда, который, по всей видимости, отлично понимал, что его слова полностью соответствуют действительности. У Ненны тут же вылетели из головы все те разумные строгие мысли, которые она намеревалась до него донести, и она, подойдя к нему вплотную, нежно взяла его за уши и сказала:
– Заткнись, Эдди.
– Ненна… я так рад, что ты пришла!
– Правда?
– Странно, я ведь не хотел тебе этого говорить.
Она крепко-крепко к нему прижалась. Господи, как же она его любит! Она никогда, никогда не сможет его оставить… А потом они лежали на полу, и Ненна чувствовала, что одна ее щека буквально опалена жаром, исходившим от жуткого газового обогревателя, явно принадлежавшего матери Гордона. Перед обогревателем стояла миска с тепловатой водой, призванная, видимо, уменьшить сухость воздуха. Эдвард нежно погладил жену сперва по одной щеке, ярко-красной, затем по второй, очень бледной.
– Ну и жутко ты сейчас выглядишь – страшнее греха!
– Вот и прекрасно.
Сквозь звуки фортепьяно до них донесся еле слышный стук в дверь и почти сразу же раздался голос:
– Извините, миссис Джеймс, но я мать Гордона, и мне показалось, что надо бы заглянуть сюда и познакомиться с вами, ведь до сих пор я этой чести не имела.
Ненна поспешно вскочила, неловко оправляя юбку-джерси.
– Надеюсь, вам не показалось, что газовый обогреватель включен на слишком большую мощность? – спросила миссис Ходж. – Ее легко можно уменьшить. Просто поверните колесико вниз по часовой стрелке.
Поскольку никакого ответа не последовало, миссис Ходж прибавила:
– Я также очень надеюсь, что музыка не причиняет вам беспокойства. Гордон у нас в некотором роде пианист.
– Никакой он не пианист! – вырвалось у Ненны.
Лицо миссис Ходж исказилось, задергалось, но вскоре она взяла себя в руки и вполне успешно надела маску человека, чувствующего себя всегда и во всем правым. Впрочем, едва она успела выйти из комнаты, как Ненну охватило чувство стыда, но извиняться она была просто не в силах. Вот утром она с удовольствием и самым искренним образом попросит у этой дамы прощения, а потом, хотя и куда менее искренне, похвалит игру Гордона и предложит оплатить услуги настройщика.
Но тут Ненна подняла глаза на Эдварда и увидела, что он в ярости.
– Ты что, специально сюда приехала, чтобы говорить прекрасным людям гадости?!
– Что ты! Я и понятия не имела, что они существуют. Прости!
– При чем здесь «прости»! Дело в обычной вежливости…
Они снова попытались поссориться, но это удалось им не лучше, чем Гордону исполнение ноктюрна Шопена.
– Я хочу тебя, Эдди! Это единственная причина, по которой я сюда приехала. Я хочу тебя каждую минуту, днем и ночью, и каждый раз, когда тщетно пытаюсь сложить карту, как полагается…