Тильда не так уж часто вспоминала тот случай, но всегда при этом испытывала искреннее огорчение. Интересно, думала она, а что случилось с остальными резиновыми сапогами? Стоит заметить, памятью Тильды управляло отнюдь не сердце – этим она сильно отличалась от Марты и Ненны, зато была избавлена от такого неудобства, как излишние эмоции.
Уиллис снова крикнул: «Эй, на судне! Тильда, ты там осторожней! Не вздумай мне оттуда кричать!» Ясное дело, он по-прежнему считает ее хрупким и нежным ребенком и, как всегда, беспокоится, как бы она не перенапрягла свой «божественный» голосок. Обе сестры обладали хорошим слухом и пели очень чисто, точно попадая в ноты, и Уиллис, который обожал музыку и всегда был оптимистично настроен относительно будущего других людей, с удовольствием лелеял мечту о том, что когда-нибудь девочки станут выступать на сцене. Они все еще могли с грехом пополам исполнить «Abends, wenn wir schlafen gehen»[23], которой их научили монахини для какого-то торжества, причем голоса у них и впрямь были ангельские, однако «ангелы» эти понятия не имели, о чем песня, и хорошо помнили лишь самую первую строчку. Куда более успешно, пожалуй, cестры исполняли «Jailhouse Rock»[24]. Но вскоре Тильда освоила новые звуки – научилась, разинув рот и превратив его в большое продолговатое «о», воспроизводить на редкость неприятную имитацию боцманского свистка; эти жуткие звуки можно было услышать даже на «Лорде Джиме», когда Тильда подавала сигнал о намерении покинуть верхушку мачты, а однажды она до смерти напугала своим «свистком» отца Уотсона, который потом признавался сестрам-монахиням, что, с его точки зрения, столь кошмарные звуки способно издавать лишь механическое приспособление, а не человеческое существо. Благодаря его рассказу монахини еще более утвердились в своем мнении относительно девочек Джеймс, таких умненьких, таких музыкальных, которые, безусловно, подвергаются моральному и физическому риску, живя на этой ужасной барже, и кому-то, по всей видимости, следует очень серьезно поговорить об этом с их матерью, миссис Джеймс.
Глава третья
Обычно на «Грейс» – и на камбузе, и в каютах – царил порядок, но каждый раз после посещения «Лорда Джима» Ненна испытывала непреодолимое желание немедленно приняться за чистку корабельной «меди», которой, собственно, было не так уж много: поручни трапа, петли на дверцах шкафчиков и рундуков, набалдашники на ручках насосов. Все то, что осталось от первоначальной оснастки баржи; там даже дата была выгравирована: 1905 год.
Ненне уже исполнилось тридцать два года, а уж если и к этому возрасту волосы у блондинки не потемнели, значит, никогда и не потемнеют. Она приехала в Лондон после войны, чтобы продолжать музыкальное образование, и не ощущала себя тогда ни канадкой, ни англичанкой. В 1949 году они с Эдвардом поженились. Ненна еще училась в RSM[25], ее основным инструментом была скрипка, и влюбилась она именно так, как способны влюбляться только скрипачи. Во всяком случае, она вряд ли смогла бы внятно ответить на вопрос, долго ли они с Эдвардом обдумывали столь серьезный шаг – именно этот вопрос задала Ненне ее старшая сестра Луиза. Эдвард еще некоторое время продолжал служить в инженерных войсках, затем уволился, но все никак не мог найти работу по душе, и Ненна была уверена, что его вины в этом нет. Ну, а если кто-то утверждал, что вина все-таки есть, она сразу вставала на дыбы и заявляла, что «кое-кто зря сует нос в чужие дела». Они сняли квартиру. Когда у Ненны спрашивали, почему она не воспользуется собственными талантами и умениями и не начнет давать хотя бы уроки пения, она только пожимала плечами; вряд ли, думала она, эти люди представляют себе, как можно давать уроки пения, живя в двух комнатушках над лавкой зеленщика и имея двух малолетних детей. Впрочем, друзья Эдварда уверяли, что он обладает деловым чутьем и способен любого заставить работать. Именно поэтому Ненна, соглашаясь с мужем, и решила тогда, что прачечная самообслуживания – это отличное вложение капитала. В то время подобные прачечные были в новинку; можно было не возиться со стиркой дома, а прийти в прачечную, где к вашим услугам стиральные машины и вежливый менеджер, который сам засыплет нужное количество стирального порошка, и потом просто забрать выстиранные вещи. Но Эдвард, увы, оказался неспособен к бухгалтерии; в итоге его неумение подвести баланс привело не только к закрытию прачечной, но и дало основания для возбуждения дела в суде графства. Впрочем, в результате Эдварда и Ненну признали невиновными, однако оба успели почувствовать, с каким презрением на них посматривает солиситор, который, похоже, всегда куда-то страшно спешил.
Это судебное разбирательство, несомненно, и послужило причиной того, что мысли Ненны, стоило ей остаться наедине с собой, неизменно принимали одну и ту же форму – вечных слушаний в присутствии членов магистрата, во время которых ее собственная версия их с Эдвардом брака представала то как до смешного примитивная, но доказуемо правильная, то, причем почти сразу же, как абсолютно неправильная. Ее сознание, выступавшее в качестве этакого непрошеного адвоката-наблюдателя, то и дело вмешивалось в судебную процедуру, выступая с заявлениями совершенно нежелательного характера.
«…До сих пор в вашей жизненной истории, миссис Джеймс, в некотором смысле не хватало определенности. Осмелюсь, правда, заметить, что история эта представлялась вполне определенной и даже необычной, пока вы оба существовали внутри нее, – во всяком случае, она отличалась от жизни многих других людей».
«Вы прекрасно это сформулировали, ваша честь». – Она понимала, что магистрат давно уже превратился в настоящего судью, даже в прокурора.
«Итак, через какое-то время… а именно в 1959 году… ваш муж пришел к выводу – и вы, насколько я понял, полностью с ним согласились, – что было бы разумно, если бы он принял предложение некой строительной фирмы и на пятнадцать месяцев отправился работать в Центральную Америку, дабы иметь возможность откладывать большую часть своей зарплаты для …»
Ненна выразила горячий протест, заявив, что на самом деле никогда не считала это решение разумным, потому что в результате они, двое любящих людей, были вынуждены надолго расстаться, а это всегда неразумно; просто тогда они оба сошлись во мнении, что Панама и, в частности, город Давид – место совершенно неподходящее, чтобы тащить туда маленьких детей. Ее возражения прозвучали убедительно, и судья одобрительно склонил голову. Приободрившись, Ненна признала тот факт, что муж действительно доверил ей последние 2000 фунтов, а она на них купила плавучий дом, то есть вот эту баржу «Грейс».
«Ваши дети скучали по отцу?»
«Старшая скучала. А Тильда, похоже, нет. С другой стороны, никогда не поймешь, что у Тильды на уме; это знает только Марта».
«Благодарю вас, миссис Джеймс, но впредь мы бы предпочли, чтобы вы строго придерживались тех свидетельств, которые получены из первых рук… Вы, разумеется, писали мужу, желая объяснить, какие действия предприняли в его отсутствие?»
«Конечно. Я сразу же сообщила ему наш новый адрес. И, разумеется, я ему писала».
«Адрес, который вы ему сообщили, это 626 Чейн-Уок, Челси, Юго-запад 10?»
«Да, совершенно верно. Это адрес того офиса, который курирует наш причал. К ним приходит вся наша корреспонденция».
«…но вы тем самым создали у него впечатление – впрочем, так подумал бы и любой другой человек, не знакомый с этим районом, – что сумели по весьма разумной цене приобрести хорошо оборудованный дом или квартиру в Челси».
Употреблять выражение «хорошо оборудованный» было в данном случае совершенно нечестно, но с собственной защитой Ненна всегда запаздывала и опротестовать эти слова не сумела.
«Просто я не хотела его волновать. И потом, многие готовы что угодно отдать, лишь бы в таком месте поселиться».
«Вы говорите совсем не о том, миссис Джеймс…»
«Когда я послала фотографии плавучего дома в Канаду, сестре, она тоже нашла, что он выглядит очень красиво».
«То есть у вас к этой реке некое романтическое отношение?»
«Да, именно так!»
«И еще более романтичной она кажется тем, кто недостаточно хорошо ее знает, не так ли?»
«Я не могу ответить на этот вопрос».
«Возможно, эти люди знакомы с картинами Уистлера или с его словами о том, что, «когда вечерний туман окутывает берега реки дымкой поэзии, когда жалкие домишки как бы растворяются в неярких небесах, а высокие каминные трубы кажутся изящными башенками, пакгаузы – дворцами и весь город словно плывет в небесах, а перед нами открывается путь в волшебную страну… вот тогда путник и начинает спешить домой, а Природа, в кои-то веки запевшая в такт, поет самую изысканную свою песнь для одного лишь художника, ее сына и повелителя – сына, потому что он ее любит, а повелителя, потому что он ее понимает…» Мне снова зачесть вам эти показания, миссис Джеймс?»
Ненна промолчала.
«Уистлер, однако, жил в весьма комфортабельном доме, не так ли, миссис Джеймс?»
Но уступать Ненна не желала.
«К мелким трудностям быстро привыкаешь, ваша честь. И большинству они очень даже нравятся».
«Миссис Джеймс. Скажите, вашему мужу тоже очень понравился плавучий дом «Грейс», когда он вернулся на родину, надеясь воссоединиться с вами и детьми?»
«Верно ли, что многие плавучие дома, а точнее, вышедшие в тираж баржи, к каковым относится «Грейс», отличаются повышенной влажностью?»
«Миссис Джеймс. Вы любите мужа?»
«Миссис Джеймс. Жаловался ли ваш муж на то, что плавучий дом, именуемый «Грейс», нуждается в серьезном ремонте, не говоря уж о том, что там невероятно сыро? Жаловался ли он, что для вас обоих оказалось весьма сложно, а то и совсем невозможно, возобновить сколько-нибудь нормальные сексуальные отношения, поскольку ваша