Автобус стал замедлять ход, по мере того как мы подъезжали к границе Сан-Марино. «Добро пожаловать на землю свободы», – гласили транспаранты на итальянском. Автобус поднялся по винтовой дороге и свернул на широкую парковку, предваряемую щитом с надписью «Parcheggio 2». Там толпились туристические автобусы. Парковка была горлышком бутылки, ведущим к капканам для туристов, в которые мы готовы уже были ступить.
Прежде чем открыть дверь, Ниточкин сделал объявление.
– Вы должны вернуться сюда к трем часам. И водитель только что сказал мне, что нам с вами страшно повезло: сегодня ежегодный Парад Дочерей и Сыновей Сан-Марино. Так что везде толпы гуляющих. Имейте это в виду, когда будете рассчитывать время. Помните, леди и джентльмены беженцы, мы никого не будем ждать. Опоздаете – будете сами добираться домой. Вuona giornata!
Наши попутчики, включая Ирену с семейством и моих бабушку, тетю и кузину, уже взбирались по ступенькам, ведущим к городским воротам Сан-Марино. Мы с родителями все еще стояли на месте, глядя на вершины Монте-Титано, каждая из которых венчалась башенкой. Мы медленно надкусывали свои красные яблоки. Это было наше собственное, частное время, передышка от коллективных мероприятий.
– Я бы лучше посмотрел византийские фрески в Равенне, – сказал отец. – Или же съездил в Римини.
– Мои дорогие, – сказала мама, обнимая нас с отцом. – Мы будем в Венеции сегодня вечером, вы можете в это поверить? В Венеции! С гондолами и голубями на Сан-Марко. Это все… это как сон.
– А я все время думаю о стихах Пастернака о Венеции: «Вдали за лодочной стоянкой/В остатках сна рождалась явь./Венеция венецианкой/Бросалась с набережных вплавь», – прочитал отец по памяти. – Вот как я представляю ее, Венецию.
– Пошли, мечтатели, – сказал я родителям. – Сан-Марино не Флоренция, но и здесь есть что посмотреть. А в час мне нужно быть в одном месте, так что у нас с вами два свободных часа.
– У тебя свидание? – спросила мама.
Я промолчал.
Преодолев несколько лестниц и раскручивающихся улиц, мы очутились у ворот Св. Франциска, за которыми лежали пределы старого Сан-Марино. Еще несколько лестниц, улиц и подъемников привели нас к первой башне на вершине Монте-Титано, откуда видны были и обещание адриатической голубизны, и хмурые холмы, и тугие кольца виноградников, и сочно-зеленые долины, окружающие крошечную республику. Виды Сан-Марино были вполне привлекательны, но от них не перехватывало дыхание, и мы решили не подниматься на остальные две башни. Соскользнув по спирали вниз, через некоторое время мы оказались в историческом центре республики. Указатели вели к базилике, где были захоронены останки основателя Сан-Марино, и мы побрели в ее сторону. Самым внушительным зданием был Палаццо Публико с грозной башней и зубчатыми стенами; здесь заседал парламент Сан-Марино и работало правительство республики. Вспоминая по прошествии двух десятилетий о Сан-Марино, я представляю себе нечто, напоминающее диснеевский парк или же псевдоготический замок вроде того, что построен в Сан-Симеоне, в Калифорнии. В историческом центре располагались небольшие музеи, предлагающие усталому путнику взглянуть на старинные доспехи, разнообразные инструменты пытки вроде дыбы или испанского сапога, – вот, собственно, и все. Потом была еще главная площадь – Пьяцца делла Либерта, забитая безвкусно украшенными сувенирными лавками и киосками. Продавали в них в основном футболки, шляпы, сумки и разнообразные безделушки с эмблемой Сан-Марино – тремя макушками с башнями на них. Везде рекламировались сладкие вина и коньяк здешнего разлива, сделанный из местного мускатного винограда. С рекламы в окнах на нас смотрело крупное лицо мужчины в двууголке; его правая рука высовывалась из-под жилета на животе, а левая была заложена за спину. «Самые низкие цены на коньяк в Европе», – гласили надписи. Мужчина в рекламе был одет в мундир с золотыми эполетами и огромной звездой на сердце.
– Может, купим коньяк? – мечтательно спросил папа.
– Хорошая мысль, – поддержал я его дурашливым голосом.
– Вы когда-нибудь слышали о хорошем итальянском коньяке? – спросила нас мама.
Вместо бутылки малоизвестного коньяка, носящего имя императора – защитника Сан-Марино, который спал по четыре часа в сутки и умер в изгнании у берегов Африки, мы купили бутылку минеральной воды, буханку рыхлого белого хлеба, немного свежего сыра и мешочек золотистого винограда. Отец вымыл виноград под струей воды, бившей прямо из древней городской стены, и мы устроили пикник на ступенях тенистой улицы, неподалеку от главной площади. Нашу провизию мы разложили на губастых камнях. Дело шло к часу дня, и я распрощался с родителями, договорившись встретиться в автобусе.
– Давай, сынок, не подведи нас, – сказал отец, изобразив на лице одну из своих ироничных полуулыбок. – Но держи себя в руках.
Поцеловав маму на прощание, я направился к Палаццо Пубблико, где мы с Иреной заранее договорились встретиться. Свернув из прохладной улицы на залитую солнцем площадь, я шел мимо траттории со столиками под открытым небом. И вдруг, как это нередко случается в волшебных сказках о любви, разлуке и погоне, за угловым столиком со сверкающей скатертью, тарелками спагетти и бокалами красного вина я увидал мою вездесущую тетю с дочкой в компании очень красивой женщины с темно-рыжими волосами, слегка раскосыми глазами и утонченным, хотя и немного наивным лицом.
Я оказался прямо перед их столиком. Это была семейная засада, пути назад не было, и к тому же меня распирало желание знать, что эта рыжегривая красотка делает в компании моих родных. В свойственной ей гиперболической манере тетя представила меня как «блестящего студента» и «юного поэта». Женщина, столь заинтересовавшая меня, свободно говорила по-английски, а также немного и по-русски. Она была родом из Будапешта, вышла замуж за гражданина Сан-Марино и переехала сюда в конце 1970-х. Как моя тетя с ней познакомилась и почему красотка пригласила ее на ланч, я понятия не имел, однако после скрипача, вывезенного из России в маньчжурском кофре, меня уже ничего не удивляло. Красотка предложила мне присоединиться к ним за столиком, но я не мог, несмотря на соблазнительные перспективы такого знакомства.
– А где бабушка? – спросил я тетку полушепотом.
– О, она осматривает Музей истории, – ответила тетя громким голосом, словно для советской беженки семидесяти трех лет от роду было более естественным изучать историю Сан-Марино, чем уплетать только что приготовленные спагетти из ароматно дымящихся тарелок. – Мы с ней уже скоро встречаемся, – пояснила тетя.
Я испытал тревожное ощущение несоответствия слов и действительности, хорошо зная, что чувство времени часто подводит мою тетю. Но на этот раз решил промолчать. Я боялся опоздать на рандеву с Иреной, а к тому же было бы некрасиво спорить с тетей на глазах этой красотки, которая, сама того не желая, прыгнула через барьеры и попала на страницу семейного абсурда в чужой книге жизни. Я только улыбнулся, помахал им рукой на прощание и удалился.
В темном невысоком проеме под аркой Палаццо Публико, куда пряталось эхо, когда солнце стояло в зените, мы c Иреной встретились, словно два конспиратора.
– Ну, что ты сказала родичам? – спросил я, беря ее за руку.
– Сказала им, что иду с тобой в местный исторический музей смотреть знамена Гарибальди. Папе эта идея, похоже, приглянулась. А мама только закатила глаза.
– А как отреагировал мой горячий поклонник, твой бдительный брательник?
– Он просто мальчишка, – ответила Ирена с нежностью. – Давай, побежали.
Мы прошли через ворота Старого города, сворачивая куда-то вправо, в направлении громадного луга, граничащего с оливковой рощей. Трава под деревьями была прохладной и все еще чуть-чуть влажной от росы. Или, возможно, прошлой ночью здесь прошел дождь.
Я расстелил поношенную джинсовую куртку в тени оливкового дерева. Встряхнув головой, Ирена распустила свои кисейные кудри. На ней была блузка без рукавов с перламутровыми пуговками спереди и круглым открытым воротом; такие были в моде в Италии в то лето. Желтая юбка едва покрыла ее колени, когда она уселась на мою джинсовку.
– Наконец-то, – сказал я, наслаждаясь моментом долгожданной свободы и одновременно думая, что у нас всего-то часа полтора.
– Наконец-то, – сказала Ирена, пародируя мою интонацию. Она сорвала стебелек какого-то злака и стала щекотать мне затылок и за ушами. – Ну и что ты будешь со мной делать, московский мальчик?
– Что я буду с тобой делать? – отвечал я вопросом на вопрос, придвигаясь ближе к ней. – Я тобой овладею – прямо сейчас.
– Хм-м-м… Как соблазнительно, – сказала Ирена и прилегла на бок, опершись на правый локоть.
Я лег рядом, перенеся вес головы на открытую ладонь.
– Вот ты сейчас мной овладеешь, – продолжала Ирена, пока еще игриво. – А что потом?
– А потом… а потом…
– Потом ты уедешь в Новую Англию, а я в Калифорнию, и мы, возможно, никогда больше не увидимся, – Ирена внезапно посерьезнела.
– Но… но… что если? – я почувствовал, что не смогу ничего придумать, чтобы спасти положение.
– Испугала тебя, а? – Ирена рассмеялась, возвращая голосу игривость.
– Немного.
– Все дело в том, что ты мне нравишься, московский мальчик. Ты мне очень-очень нравишься.
Мы принялись целоваться, а моя блуждающая рука развязала тесемку на вороте и расстегнула верхнюю перламутровую пуговку на ее блузке. «Вот, наконец-то», – подумал я, когда рука Ирены крепко обхватила меня за шею. Я перекатился на живот, чтобы поцеловать ее шею, пахнувшую оливками и летним горным ветерком. И был уверен, что близок к цели, когда расстегивал последнюю пуговку и размыкал крючочки, проклиная все застежки на свете, почти забыв, что Ирена в кружевном лифчике и желтой юбке не была частью меня, забыв, что я нахожусь не на кварцевом балтийском пляже, а в оливковой роще в Сан-Марино. Вдруг я услыхал очень громкое шипение и скрип, и итальянские слова стали извергаться откуда-то у нас над головой. «Attenzione! Attenzione! – неслось с высоких городских стен. – Говорит система экстренного оповещения граждан Сан-Марино. Пожалуйста, прослушайте объявление. Пожилая женщина из России ищет свою семью. Придите за ней в радиостанцию в Палаццо Публико».