Так мы и сидели, мама и я, за одной чашкой чаю, почти на самой верхушке горы-острова. Казалось, весь мир у наших ног. У нас не было ни гроша за душой, никаких документов и удостоверений личности. Мало того, мы, казалось, застряли на пути из одной страны в другую. Жизнь менялась на глазах, но чувствовали мы себя на редкость спокойно – так, словно сама судьба положила нам на плечи свои невесомые руки.
За соседним столиком завтракала чета американцев. Он, пузатый, в красной бейсбольной кепке. Она – с тройным подбородком, в шаблонных, будто бы цыганских серебряных серьгах с бирюзовыми камушками, скорее всего, купленных здесь же, на острове. Разбитной официант принес им две тарелки с трехпалубными сэндвичами, две бутылки кока-колы и два высоких узких стакана. Гаргантюанских размеров сэндвичи источали манящие ароматы копченостей и горчицы. Молча, сосредоточенно американцы вгрызались в сэндвичи, глотали кока-колу.
Им было так хорошо, так уютно в своих «я», что они и думать не думали о каких-то там страхах и запретах, о тревоге за будущее. Они казались – были – людьми до неправдоподобия американскими, будто их окружали прозрачные пузыри, наполненные воздухом их родных штатов – Огайо или Пенсильвании. Беседуя, они называли друг друга «hun» и «luv» (усеченное и искаженное «honey» и «love» – «мой сладкий», «любовь моя»). Разговор состоял из важных замечаний относительно качества итальянской еды: «их» хлеба для сэндвичей, «их» сыра, «их» индейки. Нам с мамой становилось все труднее придерживаться отвлеченных тем.
– Как ты думаешь, какая она, эта Америка? – спросила мама. Говорили мы, разумеется, по-русски; сэндвичевая чета понять нас не могла. – Какая она на самом деле?
– Думаю, там классно. Это что-то вроде игры, правил которой никто не знает, но при этом все по ним играют. Наверное, жить там легко. Просторно. А ты, мамочка, как ты ее себе представляешь?
– Трудно сказать. Надеюсь, это страна, в которой ты не обязан ни в чем участвовать, если сам того не хочешь. Роскошные пляжи… Не знаю… Мне кажется, я слишком много мечтала о ней. Пора уже ехать туда.
– По-моему, американки очень сексапильные.
Внизу под нами виднелся опоясывающий Капри песчаный пляж. Узкая полоска его кишела жизнью, переливалась красками и солнечными бликами.
– Мам, давай пообещаем друг другу, что когда-нибудь вернемся сюда – я, ты, папа, и, кто знает, вдруг я влюблюсь и женюсь. И мы, вчетвером, будем сидеть вот в этом кафе, смотреть через залив на Сорренто и закажем такие же сэндвичи, много сэндвичей, и, конечно, шампанское. И будем разговаривать о нашей новой жизни в Америке и вспоминать старую – в России. Как тебе это?
– Замечательно. Особенно насчет американской жены. Я ее уже почти представляю.
Легкое облачко пронеслось над нашими головами. Вскрикнула чайка. Порыв ветра сдул со стола салфетку.
– Пора идти, – мама глянула на часы. – На этот раз нас с тобой не станут дожидаться. А платить за паром нам нечем.
– Слушай, мама, а может, останемся здесь? Как ты насчет того, чтобы навсегда поселиться в раю?
– Я, пожалуй, еще не готова. Да и папе здесь не очень понравится.
Мы встали, и я обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на счастливую американскую чету, уже приступившую к кофе с пончиками в сахарной пудре.
Теперь, после двадцати пяти лет в Америке, когда мне случается пасть духом, я вспоминаю, как мы с мамой спускались по серпантину к пристани. Ни с того ни с сего пошел дождь. Мы миновали старуху с розовым осликом, потом двух державшихся за руки мужчин, потом мальчика с удочкой. Мы обменивались взглядами, только взглядами. Никакие слова не годились для того, чтобы выразить чувство райской нищеты.
Послесловие
В наше время, когда сам климат культуры призывает читателей и издателей рассматривать с тысячекратным увеличением и просвечивать всяческими «лучами» отношения между сырым материалом так называемой реальной жизни и законченной литературной продукцией, я испытываю необходимость высказать несколько наблюдений о моей книге и о том, что в ней описывается.
«В ожидании Америки» – творческий продукт памяти и воображения. Я изменил или даже скрыл имена некоторых людей и организаций, которые стоят за ее страницами. Более того, сама природа реконструкции событий прошлого и повествовательной передачи этих событий требовала, чтобы я время от времени отпускал бразды правления текстом и позволял музам наполнять мои паруса горячим дыханием.
Сочинительство и поэтизацию, как я полагаю, не следует противопоставлять повествовательной правдивости. На самом деле, сознательное авторское управление языком, стилем и структурой повествования превращает документальную бормотуху в художественное произведение нужной выдержки и чистоты. Мне представляется, что попытки читателя выявить, где же именно автор теряется в поисках фантома истинности и аутентичности, заведомо обречены на провал. Такого рода попытки лишают и радости узнавания, и наслаждения художественным откровением. С моей точки зрения, все события, которые я представил в этой книге, «реально» происходили.
Благодарности
Автор выражает благодарность: переводчикам – Маше Аршиновой, Сергею Ильину, Давиду Шраеру-Петрову и Эмилии Шраер – за проделанную работу; Екатерине Царапкиной и Максиму Мусселю за поддержку перевода этой книги на русский язык; Леону Когану и Ольге Кононовой – за помощь в подготовке рукописи; Михаилу Безродному – за ценные замечания по рукописи перевода; Павлу Подкосову, Ирине Серегиной и их коллегам – сотрудникам издательства «Альпина нон-фикшн».
Издание подготовлено при поддержке Бостонского колледжа (Boston College, USA). Издательство передает 100 экземпляров книги в научные организации, библиотеки и учебные заведения России.
Об aвторе
Максим Д. Шраер (Maxim D. Shrayer) родился в 1967 году в Москве. Вместе с родителями, писателем Давидом Шраером-Петровым и переводчицей Эмилией Шраер (Поляк), провел почти девять лет «в отказе» и в 1987 году иммигрировал в США.
Шраер учился в Московском государственном университете, окончил отделение сравнительного литературоведения Брауновского университета, а в 1995 году получил докторскую степень по русской литературе в Йельском университете. В настоящее время профессор русистики, англистики и еврейских исследований в Бостонском колледже (Boston College). Двуязычный автор и переводчик, Шраер был удостоен Национальной еврейской премии США в 2008 году и стипендии Фонда Гуггенхайма в 2012 году.
Кроме книги «В ожидании Америки» (Waiting for America) англоязычная художественная проза Шраера представлена сборником рассказов «Йом Киппур в Амстердаме» (Yom Kippur in Amsterdam: Stories, 2009). В настоящее время готовиться к печати книга «Покидая Россию» (Leaving Russia) – приквел к книге «В ожидании Америки». Рассказы и переводы Шраера публиковались в таких известных американских и британских журналах, как Agni, Kenyon Review, New Writing, Partisan Review, Southwest Review и др.
На русском языке вышли три сборника стихов Шраера: «Табун над лугом» (Нью-Йорк, 1990), «Американский романс» (Москва, 1994), «Ньюхейвенские сонеты» (Провиденс, 1998).
Шраер также опубликовал ряд критических и биографических исследований на русском и английском языках. Среди них «Мир рассказов Набокова», «Русский поэт/советский еврей: наследие Эдуарда Багрицкого», «Набоков: темы и вариации» и др. В соавторстве со своим отцом выпустил монографию «Генрих Сапгир: классик авангарда» (2004). В 2013 году выходит новая книга Шраера о поэтах – свидетелях Шоа.
Максим Д. Шраер живет в предместье Бостона вместе с женой и двумя дочерьми.
Сайт автора: www.shrayer.com.
О книге «В ожидании Америки»
Сюжет книги Максима Д. Шраера захватывает с первых страниц: эмигранты из Советского Союза на полпути к Новому Свету. В середине 1980-х в Вене, а потом в Италии они целое лето ожидают перелета в Америку. Поразительная человеческая ситуация, так талантливо найденная, такая художественная, метафорическая, сильная, что невозможно не вспоминать сюжет Данте. Хотя главный герой Шраера не прошел и четверти жизни – ему двадцать лет, а европейский пейзаж, в котором он с родителями оказался, не назвать сумрачным лесом. Самый выбор темы выдает мастерство автора. С блеском ее разрабатывая, Шраер пишет пронзительную и веселую, населенную многочисленными персонажами и полную великолепных подробностей книгу. Это одновременно книга прощания и хроника переселения в иной мир. Не просто в географическую Америку, но, как становится ясно к финалу, высшей точкой которого становится чтение книги Набокова, – в мир литературы, писательства, творчества.
Мы пишем о родных и дорогих людях, которых больше нет, и этим продлеваем им жизнь, нашей любовью и словами делаем их немножко бессмертными. Максим Д. Шраер вернул жизнь событиям, которые теперь будут происходить всегда.
Грустное (но без вельтшмерца) и веселое (но без одессизма) повествование о жизни советских евреев, ждущих в Австрии и Италии виз, чтоб переселиться на кисельные берега молочной реки Гудзон. Среди запоминающихся надолго – рассказ о московском скрипаче, который, преодолев все границы без документов, возникает на ступенях римского отеля, точно чертик из табакерки, – история, бросающая вызов законам не только бюрократической механики, но и сюжетной баллистики: провербиальная палка доказывает, что стреляет не хуже чеховского ружья.