что о тех [делах], которые им предлагались королем для обсуждения.
Другое, к чему стремился король, это расспрашивать о том, что достойного донесения или нового обсуждения приносил с собою каждый из той части королевства, откуда прибывал, потому что им [участникам собрания] не только позволялось, но и строго внушалось (поручалось), чтобы каждый старательнейше разузнавал [обо всем], пока не вернется снова [на собрание], как в пределах, так и за пределами королевства, разведывал не только через своих, но и чужих, как через друзей, так и через врагов, не будучи очень придирчивым к лицу, через которого разведывается. [Король расспрашивал], нет ли волнений среди народа в какой-либо части области или [отдаленном] углу королевства, какова причина волнений, не ропщет ли народ и не раздаются ли какие-нибудь ненадлежащие толки, о чем необходимо было бы поговорить на общем совете, и о прочем, тому подобном; о внешних же [делах] — не хочет ли какой-либо покоренный народ восстать, или восставший — покориться, не замышляет ли еще [народ] пограничный каких-либо козней против королевства, не проявляется ли что-либо в этом роде. И во всем том, что грозило какою-либо опасностью, особенно выявлялось, в связи с чем возникало то или другое».[15]
Глава 13.Каролинги и церковь
С самого начала Каролинги много внимания уделяли церкви, видя в ней важнейшую опору собственной власти и главный инструмент государственной политики. Мы мало что можем сказать про Карла Мартелла. Но тот факт, что для создания тяжеловооруженного конного войска — главной цели его знаменитой бенефициальной реформы — Карл провел частичную секуляризацию церковных земель, затем пожалованных в условное владение воинам-мирянам, указывает на то, что даже в статусе майордома он полагал церковь структурой, подчиненной себе. Схожее отношение прослеживалось и в политике его преемников — Пипина Короткого и Карла Великого.
Пипин тоже забирал у церкви земли по мере необходимости, но и жаловал щедро. Однако куда важнее было то, что дети Карла Мартелла, еще будучи майордомами, инициировали процесс широкого реформирования церкви. Усилиями Пипина, но особенно Карломана, действовавшего в тесном союзе со св. Бонифацием, почти повсеместно была восстановлена церковная иерархия с епископами в ключевых городах и митрополитами во главе отдельных провинций. На регулярной основе начали проводиться соборы, решения которых были направлены на последовательное укрепление внутрицерковной дисциплины. Своеобразной опытной площадкой для преобразований стала мецская епархия, через св. Арнульфа тесно связанная с Каролингским домом. Хродеганг, местный епископ и бывший референдарий при дворе майордома Карла, стремился, прежде всего, к повышению морального облика клира. Около 755 г. он установил для своих каноников свод жестких правил поведения, мало чем отличавшийся от монашеского. Основал ряд монастырей, где утвердил устав св. Бенедикта, постепенно набиравший популярность. А еще активно занимался реформой литургии, ориентируясь на римские образцы, на тот момент почти неизвестные к северу от Альп.
Вернемся на время к ответу папы Захарии, благословившего каролингский переворот, дабы «порядок остался неизменным». Смысл этой фразы, вложенной в уста понтифика франкскими хронистами, заключался в следующем: Каролинги задолго до переворота зарекомендовали себя последовательными сторонниками распространения христианства вширь и вглубь. В эсхатологической перспективе именно они, а не слабеющие Меровинги, могли добиться успеха в решении этой тяжелой, но благородной задачи. В противном случае победу одержал бы дьявол, и тогда «порядок» изменился бы необратимо.
Карл Великий не только продолжил начинания предшественников, но стал, по сути, главным организатором церковной жизни в королевстве. По его инициативе регулярно собирались церковные синоды, чьи решения по очень широкому кругу вопросов он утверждал и помогал проводить в жизнь собственной властью. Он настоял на принятии тезиса о нисхождении Святого Духа не только от Бога-Отца, но и от Бога-Сына (т. н. filioque), чем заложил основы для будущего разделения христианской церкви на западную (католическую) и восточную (православную). Он инициировал непримиримую борьбу с ересями, причем перевел ее в формат публичных догматических споров, которые, впрочем, непременно заканчивались победой сторонников ортодоксальных взглядов. Он активно поддерживал реформирование монашества, добиваясь повсеместного введения бенедиктинского устава и одновременно вытеснения местных монастырских обычаев, которые долгое время сохранялись даже в крупных аббатствах в самом сердце Франкской державы. Он стимулировал дальнейшую унификацию литургии по римскому образцу в Меце и требовал распространить эту практику на другие диоцезы.
Карл являлся подлинным главой франкской церкви, которую позднейшие историки с полным основанием назовут имперской. При активной поддержке государственной власти на всей территории королевства были основаны сотни обителей и построены сотни соборов. Император назначал лично преданных ему епископов на ключевые кафедры и ставил надежных аббатов во главе ведущих монастырей, требуя от тех и других не только политической лояльности, но действенного участия в реорганизации церковной жизни на местах. При этом монастыри выводились из-под юрисдикции местного епископата и поступали в прямое подчинение королю. А иные обители, как, например, Мармутье при Алкуине или Сен-Рикье при Ангильберте, стали по-настоящему образцовыми бенедиктинскими аббатствами каролингской эпохи и одновременно своеобразными «полигонами» церковных реформ.
Самого Карла современники именовали «государем и отцом, царем и священником, благоразумнейшим правителем всех христиан» и открыто признавали за ним право на духовное лидерство. Наглядным выражением этих представлений стала церковь Св. Девы Марии, возведенная к началу 800-х гг. в Аахене, любимой резиденции великого императора. Карл попадал в церковь по крытому переходу прямиком из дворца и сразу оказывался на галерее, символически возвышаясь над всеми остальными подданными, включая священников.
Внутреннее пространство капеллы также было организовано предельно символично. Королевский трон находился на втором ярусе, на той же высоте, что и главный алтарь, посвященный Христу, а к трону вело столько же ступенек, сколько было у трона царя Соломона. Это означало, что правителю отводилось на земле то же место, что и Христу на небесах, а в земном владыке, как и в небесном, видели, прежде всего, справедливого судью. Наконец сам трон располагался в одной из центральных арок таким образом, что только взору восседающего на нем государя в полной мере открывалась величественная мозаика в церковном куполе — апокалиптическая сцена поклонения 24 старцев Агнцу, срывающему печати с Ковчега Завета. На миниатюре в знаменитом «Золотом кодексе», созданном в мастерской Сен-Дени около 870 г., изображен Карл Лысый, внук великого императора. Государь с трона своего деда взирает на аахенскую мозаику, а его свита внимательно наблюдает за медитирующим правителем. Было ли так на самом деле, точно неизвестно. Важно, однако, что именно такой порядок взаимодействия земных и небесных сфер представлялся современникам правильным.
В этой жесткой и строго ориентированной на франкского правителя церковной системе римскому папе отводилась пусть и важная, но все-таки второстепенная роль. До начала IX в. понтифики не располагали сколько-нибудь заметным влиянием на внутрифранкские церковные дела и мало чем отличались от других крупных прелатов, которых Карл назначал по своему усмотрению. Они интересовали короля франков скорее как руководители апостольской церкви, единственной на Западе и потому наиболее авторитетной, ведь у ее истоков стояли ближайшие ученики Христа. По всей видимости, именно с нежеланием возвышать папство связано недовольство Карла по случаю слишком активного участия понтифика в процедуре императорской коронации. Ведь корону на голову франкского государя, кажется, возложил именно Лев III, незадолго до того спасенный Карлом из рук заговорщиков. Очевидцы утверждали, что от этого поступка новоиспеченный император пришел в ярость. По словам Эйнхарда, Карл ни за что бы не пошел в тот день в церковь, если бы знал о намерениях папы. Несколько лет спустя, передавая корону собственному сыну Людовику, он держал на почтительном расстоянии от нее уже не только папу, но даже собственных епископов — во избежание нежелательных прецедентов.
Коронация Людовика произошла в 813 г. на всеобщем собрании знати в Аахене. Вот как пару десятилетий спустя описал это событие Теган, вероятно, сам принимавший в нем участие: «Когда же император почувствовал, что приближается день его смерти, — он был уже очень стар, — он призвал к себе своего сына Людовика со всем войском, епископами, аббатами, герцогами, графами, наместниками: он с миром и честью держал всеобщий совет с ними в аахенском дворце, призывал их пообещать быть верными его сыну, и спрашивал их всех от мала до велика, будет ли им угодно, чтобы свой императорский титул он передал своему сыну Людовику. Все те отвечали радостным одобрением, что на то дело есть Божья воля. После этого в ближайшее воскресенье он облачился в королевское одеяние и возложил на свою голову корону; он шествовал великолепно убранный и украшенный, как ему и приличествовало. Он направился к церкви, которую сам же возвел от основания, предстал перед алтарем, который был воздвигнут на более высоком месте, чем другие алтари, и освящен в честь Господа нашего Иисуса Христа; на него он велел возложить золотую корону, иную, нежели ту, что носил на своей голове. После того, как он сам и сын его долго молились, он обратился к нему в присутствии всего множества своих епископов и знатнейших аристократов, увещевал его прежде всего любить и бояться всемогущего Бога, во всем следовать его заповедям, управлять церквями Божьими и защищать (их) от дурных людей. (По отношению) к сестрам своим и младшим по рождению братьям, и племянникам, и всем своим родственникам он предписал ему всегда проявлять неизменное сострадание. Кроме того, он должен был почитать священников как отцов, любить народ как сыновей, принуждать заносчивых и дурных людей к следованию по пути спасения, быть утешителем для монастырей и отцом для бедных. Он должен был назначать верных и богобоязненных слуг, которым были бы ненавистны незаконные дары. Он не должен был никого лишать чести без разбирательства и сам во всякое время перед Господом и всем народом представал бы безупречным. После того, как он сказал своему сыну эти и многие другие слова в присутствии множества (людей), он спросил его, желает ли он повиноваться его повелениям. И тот ответил, что охотно будет повиноваться и с Божьей помощью исполнит все предписания, которые дал ему отец. Тогда отец повелел ему, чтобы он собственными руками взял корону, которая стояла на алтаре, и возложил на свою голову, вспоминая все данные ему отцом повеления. Он же исполнил отцовское при