Представитель знатного саксонского рода, он еще в раннем детстве был «пожертвован» семьей Фульдскому монастырю, где получил блестящее образование под руководством аббата Рабана Мавра. В 822 г. Годескалька, юношу широко одаренного и на редкость талантливого, постригли в монахи. Но несколько лет спустя он написал письмо епископам Майнцского собора с жалобой на своего наставника, которого обвинил в насильственном «обращении». Годескальк потребовал освободить его от монашеского обета, данного против воли, и вернуть ему родовые владения, некогда пожалованные Фульде. Получив отказ, он покинул обитель, много путешествовал, стал пресвитером и довольно радикальным проповедником, настаивавшим, что спасение возможно вне Церкви, ибо Господь изначально предопределил загробную участь каждого. Годескалька судили, обвинили в ереси, самовольном уходе из монастыря и принятии сана, приговорили к бичеванию и пожизненному заточению в монастырь Отвилле. Причем для этого был задействован мощный административный ресурс в лице архиепископа Гинкмара Реймсского и самого Рабана Мавра, ставшего к тому времени архиепископом Майнца. По этому поводу Рабан даже написал специальный трактат, в котором с опорой на Библию доказывал, что облат представляет перед Всевышним не только себя, но всю свою семью, что он — ее молитвенный заступник, от которого напрямую зависит ее земное процветание и загробное воздаяние. Пребывание в монастыре является, таким образом, его первейшей обязанностью и высшим долгом, даже если это противоречит его личным желаниям.
Сопротивление процессу внутреннего замыкания монастырей наблюдалось и в других местах. В санкт-галленской хронике сохранился рассказ о послушнике Воло, относящийся к 876 г. Сын некоего графа, благородный юноша Воло, подобно Годескальку, в раннем детстве стал облатом. Его готовили к постригу, однако Воло, человек, одаренный в науках, но «беспокойный и мятущийся», оказался на редкость своевольным подростком. Он постоянно нарушал дисциплину, скандалил, безобразничал и отказывался следовать правилам монастырской жизни. Ни увещевания родителей, ни душеспасительные беседы его наставника Ноткера Заики, ни даже частые телесные наказания не могли его образумить.
Однажды, взбешенный запретом выходить за ворота монастыря, Воло полез на колокольню, чтобы «хотя бы взором обежать горы и поля и тем унять свой мятущийся дух». Но, поравнявшись с местом над алтарем девственниц, он свалился с большой высоты и сломал себе шею. Монахи еще застали Воло живым и даже успели его исповедовать и причастить, а Ноткер, обливаясь слезами, пообещал до конца жизни исполнять монашеский долг за двоих. Непонятно, совершил ли Воло самоубийство или произошел несчастный случай, но этот яростный и трагический протест против навязанных правил настолько потряс монахов, что на столетия остался в коллективной памяти общины.
Жизнь в монастыре, конечно, гарантировала насельникам определенную стабильность и благополучие, однако в целом была довольно суровой. Бенедиктинский устав предписывал монахам усердно молиться и работать. Братья собирались на совместные богослужения несколько раз в течение суток. На молитвы отводилось не менее четырех часов, но в реальности это занимало куда больше времени. В иные дни молились почти непрерывно, с короткими перерывами на трапезу и сон. Около полудня монахи завтракали, после захода солнца довольствовались скудным ужином, а спали по четыре-пять часов в общих спальнях-дормиториях на набитых соломой тюфяках, не снимая одежд, чтобы во всякое время быть готовыми вернуться к молитве.
Помимо молитв, насельники были обязаны заниматься физическим трудом. Работали в поле, в саду, в хлеву, в мастерских и на кухне, ухаживали за больными в лазарете, преподавали в монастырской школе, но не только. В каролингскую эпоху многие аббатства превратились в крупные центры по производству книжной продукции. Поэтому для иных насельников едва ли не основным местом работы стал скрипторий, где они день за днем с молитвой и смирением переписывали сотни самых разных рукописей. Копирование книг приравнивали к тяжелой физической работе. От долгих часов, проведенных за письменным столом, немело тело и сводило судорогой мышцы. Многие переписчики страдали профессиональными заболеваниями вроде ревматизма и потери зрения. Неудивительно, что на последней странице рукописи копиисты время от времени сообщали читателям о «счастливом» завершении своего труда.
Все это позволяет понять, почему монастыри традиционно рассматривались не только в качестве прообраза Небесного Иерусалима, обители праведников и земного подобия рая, но и как место ссылки. В них отправляли мятежников, заговорщиков, пленников и вообще всех, кто представлял реальную или потенциальную опасность для власти. Это не означает, что в монастырях непременно имелись тюрьмы в привычном смысле слова, хотя при желании для этих целей всегда можно было подыскать какой-нибудь сырой и холодный подвал. Для неподготовленных мирян сам образ монашеской жизни наверняка являлся весьма нелегким испытанием. Тем не менее через него прошли многие влиятельные франкские аристократы, включая членов правящей семьи. В 788 г. могущественного баварского герцога Тассилона судили за измену королю и приговорили к смерти, которую Карл Великий милостиво заменил пострижением. Тассилона отправили в Лорш, а его владения отошли короне. В 792 г. Карл обрек на пожизненное заточение в Прюмском монастыре уже собственного мятежного сына Пипина Горбатого. В 814-м Людовик Благочестивый, опасаясь дворцового переворота, постриг в монахи сводных братьев Дрогона и Теодориха. А в 833-м он и сам едва избежал той же участи, попав на время в руки своего сына Лотаря. Добейся Лотарь низложения императора, свою жизнь в монастыре помимо него окончили бы и императрица Юдифь, и будущий правитель Западно-Франкского королевства Карл Лысый, и немало придворных.
Упомянутое выше дело Годескалька показывает, что подобная практика распространялась и на монахов. Только неугодных в данном случае переводили в другую обитель, чтобы вырвать из привычной системы социальных связей, лишить поддержки «своих» братьев и помощи «своих» святых. Таким образом около 820 г. был наказан, например, Адалард, двоюродный брат Карла Великого и влиятельный аббат Корби. Людовик Благочестивый на время сослал его в монастырь Св. Филиберта, но потом, смилостивившись, вернул обратно. Несколько лет спустя, в самом начале 830-х гг., был раскрыт очередной антигосударственный заговор представителей светской и церковной знати, сплотившихся вокруг Пипина Аквитанского, сына Людовика. Император «не позволил никого из них убить, но… предписал мирян постричь в монахи в подходящих местах, а духовенство держать под стражей в подобающих монастырях». Вскоре он и вовсе простил заговорщиков, возвратил им имущество и должности, а принявшим насильственный постриг разрешил от него отказаться. По словам анонимного биографа Людовика, такое поведение свидетельствовало о невероятном милосердии и непостижимой мягкости его героя. То и другое было, разумеется, исключением из правил.
Глава 15.Культура в эпоху каролингского возрождения
С последней трети VIII в. и на протяжении следующих ста лет во Франкском королевстве наблюдался мощный расцвет практически во всех областях культуры. В современной науке данное явление принято называть каролингским возрождением. Это было первое из череды средневековых возрождений, и все последующие так или иначе опирались на каролингское наследство.
Реформа образования
К числу важнейших преобразований, инициированных Карлом Великим, следует отнести реформы в области образования и книжного дела. В их основе лежали сугубо прагматические причины. Для достижения своей важнейшей цели — утвердить подданных в христианской вере и таким образом подготовить вверенный ему народ к наступлению Страшного суда — Карлу требовалось огромное количество соответствующим образом обученных священников, сведущих в латыни, хорошо знающих Библию и способных правильно отслужить мессу. Кроме того, было необходимо дать хотя бы начатки христианских знаний (пусть речь шла всего лишь о нескольких псалмах и молитвах, твердо заученных наизусть) как можно большему числу людей. Около 780-х гг. с тем и другим были большие проблемы.
В огромной стране практически отсутствовали школы, а доступ к образованию получали считанные единицы, и даже духовный статус не означал, что у его носителя имеется необходимая подготовка. Многие представители духовенства, особенно из числа приходских священников, не умели читать и писать, проводили литургию, лишь приблизительно следуя каноническим правилам, а иные даже символ веры не могли произнести без ошибок. «В последние годы к нам неоднократно доставлялись письма из разных монастырей, и в этих письмах говорилось, что братия, в тех монастырях пребывающая, поминает нас в своих святых и благочестивых молитвах, — сообщает Карл в «Письме об усердном насаждении грамотности» (Epistola de litteris colendis), составленном по его поручению около 787 г. — В большинстве упомянутых писем мы нашли смысл верный, но речь неправильную; так как речь их, необработанная вследствие небрежного учения, не в состоянии была выразить безошибочно то, что правильно диктовало ей внутреннее благочестивое чувство. Откуда появилось в нас опасение, что, может быть (для тех, кто обнаруживает так мало навыка в письме), понимание смысла Священного Писания еще менее доступно (чем письмо). А всем нам хорошо известно, что, как бы ни были опасны ошибки словесные, еще опаснее ошибки в понимании смысла слов».[17] Ошибки эти бывали порой чудовищными. Один баварский священник, например, прославился тем, что, путаясь в окончаниях, раздавал пастве благословение не «во имя Отца и Сына» (in nomine Patris et Filii), a «во имя родины и дочери» (in nomine patriae et filiae).
Пришлось начинать с базовых вещей. Самые общие подходы к реформе образования были сформулированы еще в первом капитулярии Карла Великого, составленном около 770 г.: «Священники, которые не знают, как правильно исполнять свое служение, и не пекутся о том, чтобы усердно учиться, согласно предписанию своих епископов… должны быть отстранены от своей должности до тех пор, пока они полностью не исправятся. И если кто-либо будет пренебрег гать тем, чтобы учиться, несмотря на частые увещевания своего епископа овладевать знанием, пусть окончательно будет отстранен от своей должности и покинет церковь, которую он держит, поскольку те, кто не знает Закона Божьего, нс могут проповедовать и возвещать его другим».