спасших этот район от превращения в гетто, все активнее вытесняют дельцы, желающие по дешевке приобрести здесь недвижимость, чтобы уже через месяц продать ее втридорога, Бей-Вилледж кажется последним оплотом старых добрых дней, когда все знали всех. В полном соответствии с репутацией района, большинство пар, встреченных нами по пути, были однополыми; как минимум две трети из них выгуливали собак, и все как один приветственно махали Энджи, а некоторые останавливались, чтобы перекинуться парой фраз о погоде или поделиться местными слухами. Мне пришло в голову, что здесь действительно еще жив дух добрососедства, давно забытый в других кварталах, где мне приходилось бывать, включая мой собственный. Эти люди были знакомы между собой, и складывалось такое впечатление, что они и в самом деле интересуются делами друг друга. Один парень даже доложил Энджи, что вчера вечером отогнал пару мальчишек от ее машины, и посоветовал ей установить сигнализацию «Лоджек». Возможно, я чего-то не понимаю, но лично мне казалось, что это и есть самое настоящее воплощение семейных ценностей; как так получается, подумал я, что все эти праведные христиане, укрывшиеся за лживыми фасадами стерильных пригородов, считают себя образцом нравственности, а сами понятия не имеют, кто живет за четыре дома от них.
Я рассказал Энджи все, что успел узнать о последних месяцах жизни Карен Николс; о том, как она стремительно скатилась в пучину пьянства и наркомании; о поддельных письмах, подписанных ее именем и адресованных Коди Фальку; о ее изуродованной машине, которую, по моему твердому убеждению, Коди Фальк не тронул и пальцем; о ее изнасиловании и аресте за проституцию.
— Господи, — сказала она, когда я дошел до изнасилования.
До этого она молчала. Мы прошли через Саут-Энд, пересекли Хантингтон-авеню и теперь шагали мимо церковного комплекса «Христианская наука», на территории которого располагались здания с куполообразными кровлями и серебрился пруд.
— Так почему ты интересуешься Дэвидом Веттерау? — спросила Энджи, когда я закончил свой рассказ.
— Это была первая ласточка. С нее у Карен и начались все неприятности.
— Ты думаешь, под машину его толкнули?
Я пожал плечами:
— Обычно, если у тебя есть сорок шесть свидетелей происшествия, никаких сомнений не возникает. Но в тот конкретный день его вообще и близко не должно было быть на том конкретном углу. А если еще вспомнить письма, которые кто-то посылал Коди… Я практически уверен, что кто-то задался целью сжить Карен Николс со свету.
— Подтолкнув ее к самоубийству?
— Не обязательно, хотя я и этого не исключаю. Скажем так: пока я думаю, что кто-то решил разрушить ее жизнь по частям.
Она кивнула. Мы присели на бортике искусственного пруда. Энджи опустила пальцы в воду.
— Веттерау и Рэй Дюпюи основали фирму по прокату и продаже кинооборудования. «Сэллис & Солк» провели для них проверку всего персонала, включая стажеров. Все было в ажуре.
— А что насчет Веттерау?
— Что — Веттерау?
— На него тоже ничего не нашли?
Она взглянула на свое отражение в глади пруда.
— Он нас нанял.
— Но деньгами распоряжался не он. Он водил «фольксваген», и Карен говорила мне, что они купили «короллу», потому что не могли позволить себе «камри». А Рэй Дюпюи просил, чтобы вы его делового партнера тоже проверили?
Она смотрела на рябь, разбегавшуюся по воде от ее пальцев.
— Ага. — Она кивнула, не отрывая взгляда от пруда. — С Веттерау все оказалось в порядке. В полном.
— Есть у вас в «Сэллис & Солк» кто-нибудь, кто занимается анализом почерка?
— Ну да. У нас как минимум два специалиста по подделкам, а что?
Я протянул ей два листка с образцами подписи Веттерау: один с «Ф», второй — без.
— Можешь оказать мне услугу? Надо установить, это писал один человек или нет.
Она забрала у меня листки:
— Посмотрю, что можно сделать.
Она подтянула колени к груди, положила на них подбородок и уставилась на меня.
— Что? — спросил я.
— Ничего. Просто смотрю.
— Ну и как тебе вид?
Она повернулась к церкви, давая мне понять, что сегодня никакого флирта в меню не предусмотрено.
Я пнул ногой каменный бортик пруда. Мне стоило немалого труда сдержаться и не высказать все, что занимало мои мысли и чувства в последние несколько месяцев. Но хватило меня ненадолго.
— Эндж, — сказал я. — Что-то мне совсем хреново.
Она смотрела на меня непонимающе.
— Из-за Карен Николс?
— Не только. Все вообще как-то… И работа…
— Что, перестала доставлять удовольствие? — Она улыбнулась.
Я улыбнулся ей в ответ:
— Именно.
Она опустила глаза.
— А кто сказал, что жизнь вообще должна доставлять удовольствие?
— А кто сказал, что нет?
Она снова улыбнулась:
— Ну да, понимаю. Думаешь бросить?
Я пожал плечами. Лет мне не так уж много, но это не навсегда.
— Поломанные кости житья не дают?
— Поломанные жизни, — сказал я.
Она выпрямила колено и снова опустила пальцы в воду.
— Чем же ты тогда займешься?
Я встал и потянулся, чувствуя боль в спине, не отпускавшую меня с тех пор, как я побывал у Коди Фалька.
— Не знаю. Просто я очень… устал.
— А Карен Николс?
Я взглянул на нее. Она сидела на краю пруда с неподвижной водой. Ее кожа медово светилась под летним солнцем, а темные, как всегда, пугающе умные глаза смотрели так, что мое бедное сердце разлетелось в осколки.
— У нее, кроме меня, никого не осталось, — сказал я. — И я хочу доказать, может быть, тому, кто довел ее до смерти, а может, самому себе, что ее жизнь имела ценность. Понимаешь, о чем я?
Она подняла ко мне голову. Лицо ее было нежным и открытым.
— Да, Патрик. Понимаю.
Она стряхнула с ладони капли воды и поднялась на ноги.
— Давай договоримся так.
— Как?
— Если тебе удастся доказать, что к несчастному случаю с Дэвидом Веттерау стоит присмотреться внимательнее, то я подключаюсь к делу. На добровольных началах.
— А что скажут в «Сэллис & Солк»?
Она вздохнула:
— Не знаю. Мне начинает казаться, что на меня там сваливают самые дерьмовые дела. И не потому, что я новенькая. Просто…
Она подняла руку над водой, а потом снова ее уронила.
— Да не важно. Я не так чтобы насмерть там убиваюсь. И могу тебе помочь. Если приспичит, возьму пару дней в счет отпуска. И тогда, возможно, жизнь начнет снова…
— Доставлять удовольствие?
Она улыбнулась:
— Ну да.
— Значит, если я докажу, что с несчастным случаем Веттерау дело нечисто, ты будешь работать со мной?
— Не работать. Просто помогать тебе время от времени. Когда смогу.
Она встала.
— Договорились.
Я протянул ей руку, и она ее пожала. Прикосновение ее ладони пронзило меня насквозь. Как же я по ней изголодался. Я на все был ради нее готов.
Она убрала руку в карман, словно обожглась.
— Я…
Она сделала шаг назад, очевидно что-то поняв по моим глазам.
— Ничего не говори.
Я пожал плечами:
— Ладно. Как будто сама не знаешь.
— Тсс… — Она прижала палец к губам и улыбнулась, но в глазах ее блестела влага. — Тсс… — повторила она.
13
Мотель «Холли Мартенс» располагался в пятидесяти ярдах от шоссе 147, поросшего по обочинам пожелтевшей травой, в городишке под названием Мишавок, недалеко от Спрингфилда. Двухэтажное белокирпичное здание в форме буквы «Т» мотеля приютилось на краю пустыря, одним концом упираясь в такую глубокую и черную лужу, что я не удивился бы, найдись в ней останки динозавра. «Холли Мартенс» внешне напоминал военную базу или бомбоубежище 1950-х, и усталый путешественник, разок переночевавший здесь, вряд ли захотел бы сюда когда-нибудь вернуться. Подъехав ко входу, слева я заметил плавательный бассейн — пустой и окруженный проволочным забором, поверху увитым колючкой. На дне валялись битые пивные бутылки, ржавые металлические стулья и обертки от фастфуда; дополняла пейзаж трехколесная магазинная тележка. На ограде красовалась облупившаяся табличка с надписью: «СПАСАТЕЛЬНАЯ СЛУЖБА НЕ РАБОТАЕТ КУПАЮЩИЕСЯ НЕСУТ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА СВОЮ БЕЗОПАСНОСТЬ». Может быть, бассейн осушили потому, что постояльцы кидали в него пивные бутылки, а может, бутылки начали кидать потому, что бассейн осушили, а может, спасатель, уволившись, забрал воду с собой. А может, мне пора перестать ломать голову над вещами, которые меня не касаются.
В регистрационном холле воняло слежавшейся шерстью, опилками, дезинфекцией и газетами, причем от последних явственно несло мочой и фекалиями. Причиной смрада служили семь, как минимум, клеток с грызунами, в основном морскими свинками, хотя мелькнула и пара хомяков. Хомяки как бешеные перебирали лапами по колесам и, задрав кверху морды, громко пищали, удивляясь, почему никак не добегут до цели.
Лишь бы там не было крыс, подумал я. Пожалуйста, только не крысы.
За конторкой стояла худющая пергидрольная блондинка, такая жилистая, как будто уволившийся спасатель упер с собой не только воду, но и ее личные запасы жира, а заодно прихватил ее задницу и сиськи. Загорелая дочерна кожа на вид напоминала узловатую древесину. Ей могло быть от двадцати восьми до тридцати восьми, причем складывалось впечатление, что до своих двадцати пяти она успела прожить с дюжину жизней.
Она улыбнулась мне широкой и чуть плотоядной улыбкой:
— Привет! Это ты звонил?
— Звонил? — переспросил я. — Насчет чего?
Сигарета подпрыгнула у нее во рту.
— Насчет номера.
— Нет, — сказал я. — Я частный сыщик.
Она засмеялась, зажав сигарету зубами.
— Без балды?
— Без балды.
Она вытащила изо рта сигарету, стряхнула пепел на пол и наклонилась над стойкой.
— Как Магнум? — спросила она.
— Точь-в-точь, — согласился я и поиграл бровями, копируя Тома Селлека.
— Я ни одной серии не пропускаю, — сказала она. — Красавец мужчина был, а? — Она приподняла бровь и чуть более низким голосом спросила: — Почему мужики перестали носить усы?