Юноша осторожно подошел к прилавку, подождал, пока девочка перескажет мне сюжет очередного триллера, выдавая его за веселую комедию со счастливым трогательным финалом, и вдруг положил ладонь на середину стеклянной стойки-прилавка. Узкую ладонь с длинными ухоженными нежными пальцами. Он постоял, помолчал, и я помолчала, и девочка-продавец. И он вдруг сказал с усилием:
— А вот… если… ангелы…
Девочка уже открыла рот ответить, но я, подгоняемая знакомым сквознячком в локтях, предшествующим особенным событиям в моей жизни, просто шикнула на нее тихонько, потому что начиналось. Начиналось то, зачем, как мне кажется, я и родилась на этот свет. Начиналось то, что я без памяти люблю — на наших с девочкой глазах сплетались беглые мысли и свежие впечатления, сила воображения, чувства, запахи, зрительные образы — и все превращалось в тоненькую тихую нежную мелодию.
— А вот если ангелы… — сказал опять Юноша, мягко убрав руку, и мы как загипнотизированные следили за этой рукой. Он сложил пальцы в кулачок и прижал его к груди, чуть пониже горла. Он тесно сжал кулачок, вдруг замолчал и смутился — девочка посмотрела на него с недоумением, уставшая и равнодушная, как будто продавала селедку на вес. Я испугалась, что Юноша сейчас уйдет, и все. Я так испугалась, что сейчас мы с девочкой все испортим, что легко-легко тронула его за плечо.
— Ангелы… Они… Да. Что? — на его же языке осторожно, тихо, почти шепотом спросила я.
— Да, — закивал Юноша обрадованно и покомкал воздух в своем кулаке на груди, поводив при этом пальцами так, что забегали острые косточки, — вот если фильм про ангелов… — Он опять обернулся к равнодушной девочке: — У вас есть фильмы про ангелов? Вот про ангелов, — повторил он.
Именно так Юноша и сказал и, помешкав, опять почти про себя повторил:
— Вот про ангелов…
— У нас? — девочка озадаченно приложила лакированный сверкающий когтик указательного пальчика к нижней капризной губе. — Ну не знаааю…
— «Город ангелов», — стала я перечислять лихорадочно, как на брейн-ринге, — еще… «Ангел А»! Еще… еще «Майкл»! И «Небо над Берлином»! И «Амели»! Конечно, «Амели»! Ищите, девушка. Я тоже возьму эти фильмы.
И пока девушка искала и выкладывала диски перед нами, юноша повернулся ко мне, очень высокий, нескладный, угловатый и очень красивый, и, не разжимая своего кулачка, доверчиво спросил:
— А вот если ангелы… — и замолчал.
Я терпеливо ждала. Мне так было хорошо в компании этого Юноши, так спокойно и тепло, я чувствовала за него такую ответственность, что готова была сейчас же броситься на любого, кто помешает ему сформулировать терзавший его трудный вопрос.
— А вот ангелы…
Юноша говорил медленно. Ему тяжело было говорить. Вслух.
— Да, — согласилась я. — Бывают.
Нельзя было говорить «думаю, да» или «как мне кажется, да». Чтобы у юноши не было никаких сомнений в том, что это так и есть.
— Конечно, бывают, — подтвердила я, стараясь быть абсолютно спокойной и убедительной.
— Они… хорошие? — Юноша нахмурил брови и разжал кулачок. Он поправил упавшую на глаза прядку длинных волос и опять сжал руку в кулак. — Может, они… есть?
— Да, — уверенно и спокойно ответила я, — да. Они есть.
— Дааа?.. — Юноша счастливо и облегченно выдохнул, добавив: — Я. Специально. Пришел. Спросить. Еще там, — Юноша показал кулачком куда-то за витрину, где была улица, — морочил голову. Я морочил голову ей…
Я поняла, что Юноша ходил еще в какой-то магазин, и там кому-то не хватило терпения, и ему сказали: «Не морочь голову».
— А тут. Сказали. — Юноша как будто устал говорить.
— Да-да, — так же тихо и осторожно, как и я, откликнулась девочка-продавец, положив на прилавок стопку дисков.
Юноша повернулся всем корпусом к девочке, взгляд его упал на диск.
— «Майкл», — объяснила я. — Он — ангел, он говорил: «Научитесь смеяться».
— Зачем? — спросил Юноша и покачал головой.
— Это путь к истинной любви — так он сказал.
— Путь. К любви, — повторил Юноша.
— Им разрешено только двадцать шесть визитов, — прошептала я.
— Кому? — спросила девочка-продавец.
— Он сказал, что он писатель, — продолжала я, глядя Юноше в глаза.
— Кто? — спросила девочка-продавец.
— Писатель. И что он написал? — спокойнее и ровнее заговорил Юноша.
— Восемьдесят пятый псалом, — ответила я.
Юноша вдруг неловко рассмеялся. Так, как будто смеялся впервые в жизни. И лицо его еще не умело участвовать в этих новых для Юноши чувствах. Он взял диск и, счастливо зажав его в руке, не попрощавшись, глядя перед собой и о чем-то глубоко размышляя, медленно пошел к выходу.
— А… э… — воскликнула было девочка. Но я шепнула ей:
— Чшшш… Я уплачу, не кричи.
Я быстро уплатила за диск и побежала за Юношей следом. Я вдруг почувствовала, что просто так нельзя его отпустить одного, такого беззащитного, что его надо отвести домой. Но Юноши нигде не было. Никто из скучавших у входа его не видел, на мои вопросы пожимали плечами и отрицательно мотали головами, в соседних магазинах его не оказалось…
Я вернулась назад к девочке за выбранными фильмами, и она, озадаченная, спросила:
— А это кто?
Я не ответила. Пусть думает сама, пусть будет внимательной и чуткой, пусть научится их распознавать. Пусть научится их выслушивать, отвечать на их вопросы и, если надо, защищать. Ведь им разрешено всего двадцать шесть визитов. Они сильные и всемогущие, когда находятся там, в своем пространстве, в своем времени, среди своих. А когда они здесь, среди нас, когда они попадают сюда, не умеющие даже смеяться, они нуждаются в защите. Тем более когда они приходят в первый раз.
Один у меня в семье хороший мальчик есть, умный и мечтательный мальчик — затылочек у него пахнет осенними сухими грецкими орехами, а когда набегается, то мокрым воробьем. Как пахнет мокрый воробей? Мокрый воробей пахнет скорлупкой грецкого ореха. Так вот этот мальчик, еще когда был маленьким совсем, рассказывал: «А знаешь, ангелы нас спасут, ангелы есть, — говорил мальчик, — я даже видел одного. — Так говорил мальчик. Он сидел напротив меня, болтал ножками, и носок сполз, и коленка в зеленке, мальчик смотрел серьезно мне прямо в глаза. — Я видел, — мальчик кивал головой, подтверждая, — да-да, честно, — и распахивал руки широко, — я видел даже несколько красивых ангелов».
— Они знаешь как? — рассказал однажды мне уже подросший, уже повзрослевший мальчик. Говорил он очень серьезно. — Они как сделают хорошее дело, они же долго его планируют, высчитывают, чтобы все события совпали, чтобы все люди были именно в тех местах, где должны быть в тот момент… И эти ангелы… Им же обязательно надо делать хорошее. Вот как тебе дышать. Ты если не дышишь, то что? Так и ангелы. Они вдруг мгновенно оказываются в нужный миг в нужном месте. — И взгляд у моего мальчика такой, как будто он все видит сейчас, как будто он там.
— Я видел вчера, — продолжает мой взрослый, совсем взрослый, мой драгоценный мальчик. — Вот стоит юноша, парень один, — мальчик чуть-чуть картавит и говорит «па’ень», — и ждет свою девочку. И вдруг откуда-то слева мчится огромный джип. А там гололед, джип теряет, — мальчик говорит «те’яет», — теряет управление и несется прямо на па’ня. В том же месте, где понесло джип, в том же месте начинает крутить другую машину, идущую на большой скорости вслед за джипом. И она тоже несется на па’ня. И вот! В последнюю секунду к па’ню стремительно подлетает невидимый никому ангел, прозрачный и легкокрылый, подлетает и от…от… от-т-талкивает этого па’ня. Руками отталкивает прямо в грудь. И тот мгновенно отбегает назад. Лунной походкой. В последнюю секунду. В последнюю долю секунды! — говорит мальчик, помахивая перед своим лицом ладонями с растопыренными пальцами.
— И слушай дальше, — рассказывает мой мальчик, — иногда эти ангелы, которые сделали по всему миру вот такие чудеса, по воскресеньям, наверное, слетаются на большую поляну, похожую на сельский стадион, — говорит мой взрослый сын, — они радуются, прыгают и обнимаются, как — знаешь как кто? Да-да, как футболисты! Да, как футболисты, которые забили долгожданный гол и выиграли матч. Ангелы прыгают, как… как третьеклассники! И обнимаются, и кричат от радости — оле! оле! оле! — и обмениваются футболками…
— Чем обмениваются? — переспрашиваю я.
— Ой, нет, ангелы обмениваются… они — крыльями меняются и… фффф-рррр!!! — улетают к себе. Один за другим. Один за другим. Прозрачные, тонкие, легкокрылые. И никто их не видел. А я видел.
— Видел! Видел! — упрямо твердит мальчик. — Еще давно, в детстве. Ты мне веришь или нет?
Я верю. Ведь все правильно. Есть ангелы. И есть люди, которые их видят. И те и другие редкость. А что, я ведь тоже видела. Одного. Там, в магазине DVD-дисков.
Дорогое Мироздание. Ты ведь разумное и доброе. Я знаю, что ты частенько сидишь за письменным столом, или где ты там сидишь? Я знаю, что ты меряешь циркулем и вычисляешь на логарифмической линейке процент возможности попадания человека в ту или иную ситуацию…
Вот как с тем шотландским фермером, помнишь, Мироздание? Ну как не помнишь. Это ты ведь лично сначала заманило английского подростка в болотистое место, и мальчик бы утонул, если бы на его крики, опять же по твоему плану, не подоспел тот самый шотландский фермер. Что значит не помнишь? Много было дел, всех не упомнишь? Напомнить? Ладно.
Короче, Мироздание, однажды незнакомого английского мальчика спас английский фермер. А на следующий день в его дом, этого фермера, явился, по всему виду, очень состоятельный джентльмен, отец спасенного мальчика, и хотел оставить денег, или подарок, или что-нибудь еще он хотел оставить в благодарность. А фермер, как настоящий мужчина, отказывался. А джентльмен настаивал. А фермер был даже немного мрачен и немногословен — так я себе его представляю, этого фермера. И как он выходит навстречу к джентльмену, как вытирает руку о комбинезон, потому что джентльмен снимает перчатку и подает на прощанье фермеру руку.