«Может, пригласить Натку в новый клуб, сегодня открытие, — пришло Валерию на ум. — Подходящий случай». Сколько и он воскресников провел, когда строили молодежный клуб… Валерию персональное приглашение дали. Только как бы это поделикатнее, не подумали бы хозяева, что ему здесь скучно, — наоборот, уходить не хочется. Только из-за Натки. Поглядели бы наши на танцах на Натку.
И тут выручил, как всегда, Егор Акимович.
— Что это наша молодежь киснет, — вышел на круг Егор. — Ну-ка, Валерий, — прихлопнул он в ладони, — давай-ка, как ее, стильную, фактсильную. Заводи-ка, Натка, пластинку ту, которую про фуги-буги. А что, дорогие мои, — вдруг остановился Егор, — отпустим молодежь? Ведь сегодня клуб открывают, а я бы сам не прочь пойти, да вот Маша не переживет разлуки, — засмеялся Егор.
— Куда тебе, старому пню, — осадил Егора Иван Иванович и тоже вылез из-за стола на круг. — Давай барыню, Наташа, ну их к этому, эти фуги-буги, давай по-русски.
Вы потише, господа,
пол не проломите.
У нас под полом вода,
вы не утоните, —
лихо пошел по кругу Иван Иванович. Напротив него ладно и легко плясал громоздкий Егор Акимович…
НАТКА
В высоком, усыпанном колючими, мерцающими звездами небе четко проступала черная ломаная линия гор. У их подножья, словно остывая, гасли одно за другим окна в домах, словно костер, затухал поселок гидростроителей. «Поздновато идем в клуб», — подумал Валерий, и настроение его тоже неприметно затухало, угасало. Он шел рядом с Наткой и мучительно искал тему для разговора. Вот пригласил девчонку, а разговаривать не о чем. На дне рождения Ивана Ивановича приглянулась она ему, что-то высветила в душе, но так все хрупко. И словно на свечечку дунули из-за угла — так погасло настроение. И отчего все так происходит?
Валерий попытался проникнуть в свое потаенное «я». А не из Магадана ли этот ветерок? Не отболело, да и вряд ли скоро забудет Татьяну. «Но вот ведь как я устроен нечестно, — корил себя Валерий. — Татьяна отшила, так бросился к Натке, в клуб еще тащу. Как это в книгах пишут: «Герой хотел забыться». Вот и выходит, забыться хочу. Сам себе противен». Валерий шел, молчал, упорно смотрел под ноги и злился на себя и на Егора Акимовича: дернуло же того про клуб вспомнить.
— Ты о чем думаешь, Валера, — только не сочиняй, честно! — Натке становилось тяжело молчание.
— Чего мне придумать, о чем еще думать, о мосте…
— Я серьезно.
— А я? Смешно. Да? — Валерий взглянул на Натку. И ему показалось, что она улыбается. — Ну и смейся.
Вечер настолько сгустился, это была уже ночь, и если бы не яркая волшебница луна, то бы пришлось идти на ощупь. Тропинка настолько была узкой, что они шли один за другим. Наталья шла впереди, Валерий по пятам за ней. Натка неприметно сошла с тропинки, замедлила шаг.
— Если расхотел в клуб, Валера, не пойдем. Можем погулять. — Натка взяла Валерия за рукав. — Смотри, Валера, какие сугробы намело. Притаились они, заколдованные. Таинственно, правда?
Валерий промолчал, ничего таинственного в этом он не находил, он хорошо знал, что под снегом коряги, бревна, пни.
— У тебя есть, Валера, тайна?
Валерий придержал дыхание. «Наверное, Натка чувствует, что я не то говорю. Как-то неловко с ней». И еще раз он пожалел, что пригласил ее в клуб.
— Смотря какие тайны, — помолчав, ответил Валерий. — А тебе знать надо?
— Я разве выпытываю. — Голос у Натки был совсем грустный, и Валерий устыдился.
— Есть у меня одна тайна, — с нарочитой веселостью сказал Валерий. А про себя подумал: будет допытываться — скажу про Татьяну.
Но Натка спросила о другом:
— Стихи?
— Что стихи. В школе писал, — сорвалось у Валерия.
Натка засмеялась.
— Слушай, Натка, а у тебя был парень до меня?
— Был.
— Вот как. — И Валерию стало неприятно: сказанула и глазом не моргнула. — Ну и как?
— А я люблю, Валера, стихи читать, люблю и сочинять.
— Нет, ты мне скажи, был, а куда сплыл? Знаю я его.
— Знаешь.
— Интересно! Интересно. Если не секрет, — проявил Валерий поспешное любопытство, и голос его завибрировал.
Валерий и сам этому немало удивился. «Любопытство? Да нет, тут что-то другое. Смотри, как она, будто я для нее как вот этот столб», — покосился Валерий на металлическую трубную опору. Они как раз проходили мимо больничного городка. Натка промолчала, а Валерий продолжал допытываться:
— Ну, так кто он? Твой хахаль?
Валерий и сейчас не мог понять, как у него вырвалось это слово.
— Котов, — сказала Натка.
— Кто, кто?
— Валера Котов.
— Тогда почему был?
— Он и сейчас есть, только в новом качестве.
Валерия как будто вынули из петли. Он радостно рассмеялся.
— Ну ты даешь, Натка. — От неожиданно переполнившей его радости Валерий разбежался — и в сугроб головой, сделал стойку, Натка рядом постояла.
— В цирк бы тебя, Валера.
— Давай, Натка, шевелить коленчатыми валами, — Валерий отряхнул шапку и подхватил Натку под руку. И поймал себя на мысли, что ему легче дышится. Так было и на льдине, когда он подгадал момент. Льдина сошлась с припаем, и он прыгнул на берег. Вот и сейчас обрел он легкость. Значит, Натка считает своим парнем его, Валерия Котова. Валерий улыбнулся, довольный Наткой, луной, своей судьбой. Он сочувственно заглянул Натке в глаза и, может, первый раз в жизни почувствовал такую к Натке нежность, что готов был нести ее на руках хоть до самого клуба. И он осторожно, но крепко прижал Наткину руку.
— Слушай, Натка, все хочу спросить тебя, почему вы с отцом вдвоем? Умерла твоя мать, что ли?
— Нет. Не умерла. У нее другая семья, муж, дети.
— Встречаетесь?
— Знаешь, Валера, в прошлом году ездили в отпуск с папой. Зашла к ней. Веришь? Стоит очень красивая, очень, очень молодая женщина, ты бы даже не поверил, что у меня такая мать. Я ведь ее не помнила. Если что и помню, так то, что она вечно куда-то торопилась. Пихнет меня к соседке. Я наревусь там и усну, пока папа с работы не придет, не возьмет меня. Умоет, накормит. С пяти лет мы с ним. А тут, понимаешь, стоим мы друг перед другом. У меня сердце заходится, а она, веришь, как во-он тот голец бесчувственный. С тех пор я не видела ее.
— А мне было десять, когда мы остались с отчимом, — как можно беззаботнее сравнивает Валерий. — Вот был человек. Вместе в школу ходили, за партой сидели. Никто из огольцов не знал, что он мне не отец. Если бы не эта водка — сгорел, — и сейчас мы бы вместе жили.
Валерий почувствовал, как Наткина теплая рука скользнула в карман его куртки и пожала его ладонь. Натка для него сейчас была одновременно и ребенком, и взрослой девушкой. Он почувствовал ее близкой, родной. И опять вспомнил, что с Татьяной у него не было такой щемящей нежности. Татьяна его всегда волновала. Ему все время хотелось ее целовать, обнимать, ласкать. И Татьяна это хорошо понимала, кокетничала, то сторонилась его, то крепко и безудержно целовала. Валерий не мог дождаться конца вечера и уводил Татьяну раньше, до окончания танцев или концерта, и они всю дорогу целовались.
«Сердцеедик мой», — дрогнули в душе Валерия слова Татьяны. Валерий даже поежился.
— Замерз, Валера? — по-своему поняла примолкшего Валерия Натка.
В клубе играл оркестр, они пришли в разгар вечера.
— Хорошо, — отметил Валерий, — народу много. И незаметно, что поздно пришли. А что, собственно, кому до нас дело? — Натка, давай пальто!
— Смотри, как красиво. — Натка оглядывала стены, потолок. В ее глазах светился неподдельный восторг. — Мне очень все здесь нравится: и потолки, и шторы. Правда, Валера, нарядный?
— А пол, — скользнул Валерий по дубовому навощенному паркету новыми туфлями. — Шик, блеск. Наша работа, — кивнул он на витую лестницу. И поозирался. — Что-то не видать наших парней.
— Котов, Валера, — окликнули его.
Он оглянулся: Семка-бульдозерист нес самовар.
— Где ты запропал? Держи, братуха. Приз вашему звену. — Семка пихнул Валерию никелированный электрический самовар. — Мне он все руки оттянул. Взял, знал, что придешь. С ним не потанцуешь.
— Да куда ты мне его толкаешь, — отбивался Валерий от приза. — Дали, ну и ладно, вари чай. — Валерий пытался самовар снова передать Семену.
— Нет уж. Теперь ты с ним пообнимайся… — Семен передал Валерию самовар и только тут заметил Натку. — Натка, — удивился и обрадовался Семен. Он поправил галстук. — А я тебя высматривал во все глаза.
— Вот ты где, Котов, — просунулся в круг Петро Брагин. — Разве так можно, Валера, а? В такой-то день, и без командира. Пошли!
И Петро стал теснить Валерия в зал. Валерий вначале озирался — искал, кому бы сунуть этот самовар; народу как васильков в поле, самовар ему мешал, а Петро все напирал. Тогда Валерий пошел вперед самоваром, на таран.
— Василий Иванович, вот он собственной персоной, — когда они пробились к президиуму, крикнул Петро, подталкивая Валерия еще ближе. — Полюбуйтесь!
Секретарь комитета комсомола похлопал в ладоши.
— Прошу в президиум!
Смех, возгласы.
— Давай сюда, Валер…
— Хочешь, Котов, слова? — наклонился и спросил Валерия Василий Иванович.
— Не хочу. Клуб есть, и все этим сказано. Давайте танцевать.
— Внимание, — поднял руку Василий Иванович, — вот Валерий Котов. Все вы хорошо знаете и его самого, и его звено монтажников. Скромные ребята, но они рекордно поработали на строительстве вот этого нашего молодежного клуба, за ними четырнадцать воскресных дней, сто девяносто два часа субботних вечеров. Спасибо вам, ребята.
Заиграла музыка, Валерий вышел из президиума, прихватил самовар, поискал глазами Натку, не нашел ее, и, лавируя между танцующими парами, он добрался до вестибюля, и здесь танцевали парни, правда, народу было поменьше, и он увидел возле окна Натку. Глаза ее блестели, и она о чем-то оживленно разговаривала с Семкой-бульдозеристом.