— Уважили бы старика, пусть бы мальчонка пожил…
— Да в школу ему, тятя…
Но дед Андрон не хочет ничего понимать.
— Без молока, без яичка в городе, на чем будет кровь настаиваться? С чего она возьмется, с этой, как ее, газированной воды?..
Вмешалась Мария, уговорила старика. А Кузьма только и сказал на прощанье сыну:
— Зря не привез Федора. Если что, приезжайте, угол всегда есть.
Первая колонна механизаторов с Ангары на север, на Лену-реку, готовилась основательно. Путь предстоял, и не малый, — нехожеными лазами, пролазами, тайгой. За всем доглядывал Баталов сам.
Второй день приставал к Баталову только что поступивший паренек — его имени еще не знал Сергей. Да тут к Сергею Фрося пришла с мешком пельменей в дорогу. Паренек все ходил за Баталовым и клянчил.
— Никандр Иванович, поеду, а? Ну, Никандр Иванович, поеду? — канючил он.
«Вроде моего Андрона», — сравнил Сергей.
Баталов щурился, как бы стараясь получше разглядеть паренька, супил брови: уж больно неказист, щуплый, одно ухо у шапки торчит вбок, замасленная стеганка, ноги даже в валенках птичьи.
— Нянчить тебя дорогой? Не хватало!
По-своему прав Баталов: рейс дальний, от Иркутска по древнему Заярскому тракту до порта Осетрово, а там самим пробивать зимник по ленскому льду, а где и таежными падями пробираться.
А уж Фрося — она-то что! Словно и впрямь на фронт провожала: плакала, и, как маленькому, застегивала Сергею на телогрейке пуговицу, и совала в руки мешок с мерзлыми пельменями.
— Ну куда ты вот мне их, что я их, за пазуху положу…
— Сгодятся — не ближний свет…
— Ладно, пельмени-то возьми, возьми! Не выламывайся, — советовал Баталов. — Вот куда его деть, — показывал он на паренька, — сел на хвост…
— Пусть со мной… — вступился Сергей.
— Ладно, поедешь, скажи, чтобы из энзэ полушубок выдали… — распорядился Баталов. — Да трогать будем.
Фрося опять в слезы: и Андрон в школе, не простится…
— Ладно, Фрося, ну что ты расстраиваешься, ведь не насовсем, — успокаивает Сергей жену, — живите тут дружно.
— Письма-то хоть не забывай, дай знать, как доедете… Сережа.
Колонна тронулась в путь.
Когда-то, в старину, и не так далекую, стояла тут непроглядная тайга, рассекал ее один-единственный Бодайбинский тракт, на котором в прижимных местах гулевали варнаки — ушкуйники. Спроси бы Сергей сейчас Кузьму, он бы ему порассказал. Ушкуйники грабили обозы, проезжих купчишек, вытряхивали тысячные самородки из рваных штанов вольных старателей.
А теперь кругом города, села, похожие на города, — Тулун, Тайшет, Братск, Заярск, леспромхозы, поля, веселые перелески, стройки, асфальт на шоссейке, караваны машин, а где-то рядом прошла на север, к Усть-Куту, к Лене-реке, железная дорога.
Но когда спустились на лед Лены, Сергей впервые почувствовал робость. Темень. Спуск крутой, на нем световые столбы фар утыкались в дымящиеся поземкой сугробы, а потом медленно ломались и выхватывали в черном небе контуры сопок, щетинистую чащобу деревьев. Куда-то вниз проваливалась река, а вместе с нею трасса.
Рядом с Сергеем поклевывал горбатым, как у птицы, носом паренек. «Как там моя Фрося, мается, наверно, на перине», — вспомнил Сергей жену, представил теплую постель, как шелк гладкое тело Фроси, и, хотя за полночь было, усталость вроде отступила, и машины больше не обгоняли Сергея. Другая потычет фарами сзади, Сергей прижмет газу, и потухла фара — отстала.
В морозном тумане он почувствовал под колесами сырость и резко надавил на газ, но тут же схватился за тормоз: глубокие рытвины, выбоины, размытые теплыми ключами. Поспешишь — будет хуже.
Трасса шла в узкий коридор снега. Высыпали звезды, и совсем близко с боков подступала пугающая чернотою тайга. То вырывалась на простор мари, и впереди идущая машина словно в молоке терялась. И так сотня, другая, тысяча верст к северу, и кругом тайга, тайга, заснеженная, будто бы мертвая.
От старой Мухтуи еще сотни верст к дикому необжитому Вилюю — к створу будущей ГЭС. Совсем безлюдное место, сотни верст ни дома, ни человека — следа не увидишь. Вот здесь, можно сказать на краю земли, гидростроители и вбили первый кол Вилюйской ГЭС.
Все началось с холодного июньского утра. На севере в эту пору только из-подо льда освобождаются реки.
— Особое поручение, Сергей Кузьмич, — так начал в то утро разговор начальник строительства Вилюйской ГЭС Никандр Иванович Баталов. «Особое поручение» — и Сергей по-военному подтянулся. — Да ты, Сергей Кузьмич, садись — разговор длинный. Дальше строительство замрет, трубы, сухая штукатурка в Осетрове, а это, посчитай, больше трех тысяч километров. Дороги нет. В зиму останемся без жилья. Один выход — использовать твое предложение, помнишь, ты как-то заикался о нехоженом Вилюе, я и в тот раз, и сейчас сомневаюсь, как нам по нему провести баржи, но выхода другого нет. Давай еще покумекаем. Посмотри по карте, — поднялся из-за стола Никандр Иванович и подошел к карте, — видишь, как петляет?
— А что по карте, вон он за окном, Вилюй, больше, чем наш Баргузин, и воды в нем больше. Пройдем.
— Сергей Кузьмич, я все же сомневаюсь: пороги Хана не пустят. Мы уже консультировались в пароходстве. Многие пытались, были и жертвы, так что… посмотри сам у Хана реку. Ефросинья-то пишет? — присаживаясь на стул, спросил Баталов. — Да ты садись, Сергей, у меня что-то радикулит разыгрался.
Сергей сел. Баталов закурил.
— Писала. Собралась ехать сюда. Велел подождать.
— Техникум-то окончила?
— В институте, политехническом, она, вы что, забыли, Никандр Иванович?
— Да, да, — спохватился Баталов, — скажи, как время идет…
— Летит, — подтвердил Сергей, — в прошлом году еще окончила. — Он помолчал. — А вот кому передать экскаватор?
— Решите у себя.
Сергей взял отпуск и исчез из поселка. Вернулся недели через две, положил на стол Баталову самодельную лоцию.
— Ощупал пороги. Хоть и настырный нрав у реки, но мы ее возьмем. Баржи с грузом, с трубами, штукатуркой я проведу.
— Все это хорошо, Сергей Кузьмич, — когда Баталов переходил на официальный разговор, он всегда навеличивал, — одно беспокоит — подведу я тебя. Застрянешь с грузом, перевернешь баржу — отвечать тебе. — Баталов вздохнул, встал со своего стула и тяжело опустился рядом с Сергеем.
— Ну, Никандр Иванович, рабочий должен за что-то отвечать, если он хозяин?
В карих глазах Баталова затаенная настырная мысль. Сидят они с Сергеем за полночь над самодельной лоцией. «Все ему нипочем, и время над ним не властно», — думает Сергей о Баталове. Но время неумолимо. Оно сделало Баталова лысым и одутловатым, а Сергею добавило седины.
Уже в который раз Баталов перечислял трубы, фасонные части для парового отопления, баржи, чтобы поднять этот груз. А сам думал: сколько же понадобится Агапову сил, нервов, энергии, настойчивости, терпения и мужества, чтобы на каждой инстанции доказывать возможность и необходимость такого эксперимента. Никандр Иванович припомнил и «утопленника» — прошлым зимником угодил Агапов под лед на тягаче.
— Баржи я проведу, — уже под утро сказал Сергей.
Начальник Якутского речного пароходства встретил новоявленного речника недоверчиво.
— Подобных первопроходцев мы уже видали.
Сергей заспорил и за доказательствами выбежал из кабинета в коридор: в чемодане у него лежали бумаги. Начальник пароходства попросил секретаря не пропускать к себе Агапова, но он не знал, что Сергей Кузьмич мог поступиться своим, махнуть рукой: где наша не пропадала, но за государственное он будет драться. И Сергей потрясал авторитетной бумагой перед начальником пароходства.
— Да вы поймите, как вас? Сергей Кузьмич? Скорость течения на порогах двадцать пять километров в час, а наши суда порожняком еле выскребают двенадцать. Ну, о чем разговор?
— Если бы вы могли понять, что сотни гидростроителей в палатках, вы бы не так заговорили. Вот письмо, вот доверенность, вот счет, я уже оплатил. Давайте теплоход, две баржи-плоскодонки по сто пятьдесят тонн грузоподъемностью. Вот гарантия на случай аварии или пробоины. Все расходы строительство берет на себя. — Сергей Кузьмич выхватил из кармана похожий на кисет мешочек, вынул печать, дыхнул на нее и пришлепнул на гарантию.
— Вы кто? Речник? Лоцман? Капитан?
— Я-то лоцман по безводным рекам, но вы приказом передайте в мое распоряжение команду, беспрекословно выполняющую мои указания.
И пока начальник пароходства собирался с мыслями, как ответить столь назойливому строителю, Сергей продолжал:
— Я ведь и для вас стараюсь: если мы проведем флот (слово-то какое), то откроем навигацию в верхнем течении Вилюя. И тогда вам слава до небес — потомки вас не забудут. А о чем мечтал Чернышевский — великий демократ… — Сергей напомнил слова Чернышевского.
Начальник пароходства улыбнулся:
— В лучшем случае — снимут с работы.
— Этого мы не допустим. И обижать не позволим.
По правде сказать, Артем Павлович Коргин и сам не раз задумывался, как одолеть пороги Малого Хана? Тогда можно было бы завозить грузы на триста километров вверх по реке, в малодоступные районы. Но сейчас сосредоточиться мешал Агапов. Он раздражал напористостью, уверенностью, но что-то в этом человеке ему нравилось — смелость, что ли? Коргин хорошо знал и начальника стройки Баталова, можно было не сомневаться: шарлатана с такими полномочиями он не пошлет. А не использовать ли эту возможность? Чем я рискую? Если Агапову повезет, то и он со щитом, не повезет — расходы берет Баталов. Опять же без крови не оторвешь; баржи, пароход — куда ни гало, а вот если люди потонут…
Артем Павлович в тот же день собрал совещание. Один за другим заходили речники, и Сергей по нашивкам на лацканах понял, что собрался народ ответственный. Приглашенные расселись вдоль длинного стола. Коргин поднялся и коротко объяснил суть столь спешного совещания, и, когда назвал фамилию Сергея, сидящий от него справа белый как лунь старик словно проснулся.