— Как вернемся, Ваня, обязательно зайду. Как не зайти к тебе.
— Так что же, махнем за ковшами, потом порыбачим. Я так вас не отпущу.
— Нет, Ваня, самовольничать рабочему человеку не годится. Пойдем отпросим тебя у начальства.
С начальством поладили сразу: «Безотказный парень Иван, как не уважить, пусть подсобит». Начальник предложил на всякий случай бульдозер ДТ-75.
Иван убежал за рюкзаком, за рыбацкими снастями, Сергей сходил к причалу, на теплоходе подтянули к лесозаводу баржу. Иван положил свои вещички на мытую волной гальку и по сходням загнал на баржу трелевщик, бульдозер — и в путь. Своими шиверами Амга напоминала Сергею Баргузин — и пороги на Баргузине, и Платон Тимофеевич наставник Александра.
Сколько времени прошло с тех пор, и сам удивился. Сколько на стержень жизни накрутило годов. Александр недавно писал о том, что теперь он и сам в пароходстве капитан-наставник всего Ангарского бассейна.
Вот бы знал дядя Митя… Дядя Митя, дядя Митя, так на своем «губошлепе» и доколотил свой век. Вынесли дядю Митю из машинного отделения. Это было как раз перед концом войны. Тогда, писал Александр, он ездил хоронить своего учителя. После этого вскоре и Платон Тимофеевич ушел на берег. Не помнит Сергей, кто сказывал, но похоронили капитана Фатеева, как он об этом сам завещал, на Большом пороге. Приедет Фрося, оглядится маленько, поедем в отпуск. Надо съездить на Байкал. За отца тоже сердце болит. В последнем письме мать просила, чтобы вез Улю, Федора поглядеть…
Хорошо и грустно думается на воде человеку. Мысли с водой уходят, водой омываются. Сергей знал, что только с виду в реках одинаковая вода, а приглядись получше — нет. У каждой реки свой норов. В каждом озере своя вода. Вот, скажем, Вилюй петляет, вяжет фарватер в узел. Амга хлещет от берега к берегу, торопится поскорее к морю на простор вырваться. Баргузин, как раскаленное стекло с красным внутри, гонит свои воды. А вот у Байкала только гребешок, как скол бутылки, белый, а в глубине Байкал зеленый. Берега у Баргузина высокие, с сизым отливом — облака на себе держат. Амга где вровень с берегом гонит воду — того и смотри перельется через край и заполнит собой всю округу, зальет и калтусы, и болотины соединит, — где обнажает дно. Лес по берегам Амги светлый, далеко насквозь просматривается, видно, как к реке оленьи цепочки идут на водопой.
В мыслях всю жизнь перекроишь, а реки вспять не идут. И в названии их характер. Ангара изумрудная, бунтарская, стремительная, прозрачная и ледяная. Задумчивая, грустно-прекрасная Лена. Не сразу она открывает свою красоту и глубину. За каждым поворотом по-новому видится. То вдруг сожмется и вьется змейкой между скал, потемнеет в глубоком проране, а то вдруг разольется. Одним берегом тучи достанет, другим — за окоем скроется, подремлет горизонт и тонет, тонет в синем мареве — глаз не отвести. Ангара на порогах и ночью светлыми столбами сверлит небо. Лена притихнет, воды катит плавно и тайно, ровно запретного свидания ждет, а с рассветом воткнет в изголовье острова золотой гребень из сосен, а за ночь две косы на прямой пробор — две протоки расчешет. И не знаешь, по какой плыть, — одна другой краше.
На Лене островов как в короне алмазов — не счесть. Кто видел Лену — никогда не перепутает с другой рекой и никогда не забудет ее. Нет рек равных ей. Нет на земле рек, похожих на Ангару. У каждой свое лицо, свой норов. Амга капризная и таинственная, и никогда не узнаешь, не только о чем она думает, но и о том, что она выкинет, вдруг в час заката полыхнет медвяно, зардеется, разольется красной топленой медью и тут же побледнеет и остановит свой стремительный бег у каменного утеса, и не поймешь сразу, водой или молоком наполнились ее берега. Повернет круто на север и позеленеет то ли от злости, то ли от обиды…
Сергей стоит на капитанском мостике, навалившись на перила. Иван всю дорогу не отходит от Сергея. Рассказывает о себе, об этих местах. Приглянулось ему здесь. И охота, и рыбалка.
— Вот за тем порожком таймень стоит, — Иван тыкает удилищем на шивер. — А там под перекатом хариуса тьма. Хватает, зараза, не успеваешь наживу насаживать. А знаете, Сергей Кузьмич, ленок под осень так берет на мышь — с ума сведет…
— Ничего, Ваня. Поднимем ковши — покидаем на мушку, место подходящее.
— А вон и место ваших «утопленников».
Сергей достал карту, сличил — так и есть, вот и береза с «булкой» на стволе.
Действительно нарост похож на ковригу хлеба.
Сергей наметил небольшую заводь и попросил капитана швартовать к берегу. Теплоход мягко приткнулся носом в намытый ил.
— А берег ничего, — пригляделся Сергей, — я думал, гораздо хуже.
Капитан ничего на это не ответил. А когда Сергей взялся за топор — предупредил:
— Не на лесозаготовки пришли, надо вначале ковши найти. Время выйдет, поднимем якорь.
Сергей с Иваном свалили несколько деревьев, зацепили тросом, и трелевщик заволок концы на баржу.
— Могли бы и подсобить, — крикнул Иван капитану теплохода, — чего за так комаров кормить… Вот хомуты, а? Сергей Кузьмич, вы слыхали, помочь людям не входит в их обязанности… ну, кашалоты…
— У них своя работа, — незлобно ответил Сергей. — Заводи, Ваня, трелевщик.
Сергей вбил по краям настила колья, чтобы не разъехались хлысты. По этим бревнам сошел и трелевщик, и бульдозер.
— Вот и хорошо, вот и славно, — радовался Иван.
— Все это пустые хлопоты, — опять подошел капитан к Сергею, — надо обследовать реку, а потом городить огород…
Сергей пристально посмотрел на молодого капитана — видный парень, все как полагается — по форме…
— Ну что вы на меня уставились? Не видел я, как тут геологи принимали «ванну», — кивнул на реку капитан. — Нету ваших ковшей. Укатило их в море Лаптевых, если хотите знать… Сейчас река присмирела, видели бы вы, что творится в ледоход…
Сергей не ответил. Он не видел ледоход на Амге и не знал, в каком месте провалилась машина, где оборвало прицеп. Сергей рассуждал так: зимник с одного берега на другой здесь, значит, где-то в створе и ковши лежат под водой.
— Ковш экскаватора — не банка из-под консервов, унести не должно, замыть, затянуть илом — допускаю… Но в море Лаптевых…
Капитан отвернулся.
Сергей поставил на берегу вешки и прицелился на противоположный берег, застолбил ось в створе дороги. Надо на этой оси искать. Придется понырять. Сергей забрел от берега сколько мог, пощупал ногами дно и нырнул с шестом, опробовал дно. Пусто. И опять нырнул. Вначале вода обжигала, но потом притерпелось, тело взбугрилось, побагровело. И сколько Сергей ни мутил в реке воду, никаких признаков ковшей не обнаружил. Изнемогая от усталости, он вышел на берег, опустился на камень.
— Ну, а что я говорил, — как бы обрадовался неудаче Сергея капитан. — Умные люди как поступили? Составили акт, треугольник подписал, и, как говорится, и совесть чиста, и здоровье в кармане.
Сергей, не дослушав капитана, поднялся с камня.
— Ваня, — помахал он рукой, — иди сюда!
Иван подошел — он с другого берега бродил и накупался так, что не мог выговорить слова.
— Пошли погреемся, принесем трос, — предложил Сергей.
И пошел по камням, как по раскаленным углям, Иван босыми ногами хрустел за ним галькой. Трос они кольцами уложили на дно баркаса, он осел и стал неповоротливым.
Сергей отчерпывал с кормы мятым котелком воду и никак не мог понять капитана «Севера», что он за человек? Откуда в его команде такое безразличие. А как бы поступил капитан «Баргузина» Платон Тимофеевич Фатеев? Сейчас Сергею это было очень важно знать. Так важно, словно от этого зависел успех дела. Перед ним как бы встали два капитана — старый и молодой. С интервалом в одну человеческую жизнь.
Сергей увидел Фатеева, а рядом молодого капитана, и его красавец «Север», и пузатый с обкусанными плицами «Баргузин». «Но тут все ясно — прогресс налицо», — сказал себе Сергей и закрыл глаза: снова Платон Тимофеевич, гулкие удары поленьев, просоленные рубахи матросов. И опять рядом щеголеватый капитан «Севера» и кверху животами на солнце его команда. Всматриваясь в матросов, Сергей подумал: что мы на этой жизненной дистанции растеряли?
— А что? — потряс головой Сергей. — Что? Совесть! — Сергей не поверил своему глухому голосу. — Когда? Где?
Сергей снял рубаху и неторопливо аккуратно положил рядом. Тело Сергея было все в глубоких рытвинах. Рваная в пороховых занозах грудь казалась неживой. Сергей снял брюки, и капитан не выдержал — отвернулся. Сергей и брюки положил рядом на сиденье и перегнулся через борт. И там, где когда-то были ребра, тело свилось в жгут. Словно боясь ошпариться, он потрогал рукой воду. Матросы у дымокура примолкли.
Тихо и спокойно катила река свои воды. Закат уже остыл в реке, и только еще тлел отсвет его под крутым берегом с противоположной стороны да ломились кусты у закрайка на воде.
— Подождите! — окликнул капитан. — Есть предложение.
— Слушаем, — выпрямился Сергей.
— Мы станем на якорь, прикроем вас бортом.
— Спасибо, товарищ…
Пока Сергей опоясывал себя каменным поясом, «Север» бросил посередке реки якорь.
«Ничего глубина», — определил Сергей по времени, сколько пела цепь.
Баркас выгреб к теплоходу и стал в затишек под его борт.
— С носа прыгай, Сергей Кузьмич, удобнее, — подсказал Иван.
В правую руку Сергей взял трос, под левую увесистый камень. По-мальчишечьи лихо крикнул: «Э-э-х!» — и солдатиком сиганул в воду — буравчики засверлили воду. Но сколько ни ныряли и Сергей, и Иван, и молоденький белоголовый матрос — ковшей не обнаружили.
Матросы поднялись, оделись, перебрались на палубу и взялись за швабры. Только один не выдержал — бросил швабру и снова разделся. Пояснил парням извиняюще:
— Не могу, ребята. У меня батя тоже воевал. Погано на душе — глядеть и в стороне быть. — Он подошел к капитану. — Разрешите? — кивнул он в сторону ныряльщиков. И спустился в баркас.
— Легковат я, — жаловался белоголовый, — гири бы к ногам привязать.