Но вот автобус одолел перевал, и побежали навстречу расцвеченные лунным светом холодные дорожные знаки. Валерий отвернулся от окна. Петро, уронив голову на грудь, спал. Валерий положил голову Петро себе на плечо. Во сне лицо у Петро осунулось, постарело. «Да и я не лучше», — подумал Валерий. «Ты погляди на себя, один нос остался», — вспомнились слова Егора Жильцова. «Была бы вывеска», — отшутился он тогда. А у самого тоска затаилась по Таньке. Говорила же «распишемся», и надо-же тогда брякнуть: «Только венчаться». Слово не воробей, а Татьяну после этого словно подменили. Прежде придет на танцы, стоит Таня в уголке, ждет Валерия. Валерий еще понаблюдает, как парни к ней один, другой… Подойдет вразвалочку. А Татьяна: «Валер, ну где ты? Так долго!» А тут вроде и нет Валерия, танцует с парнями. Как ни старается попасть ей на глаза — не видит. Валерий повернется на каблуке и в буфет. Сидит за столом, а душа в клубе. Ревность гложет, хоть впору иди и бей морду парню, с которым она танцует. Валерий понимает, что это глупо. Частенько отирался около комитета комсомола, ждал, когда выйдет. Издали увидит Татьяну, и то глоток живой воды. На стадион стал снова ходить. Из-за кого? Опять же из-за нее, Татьяны. Она — заядлый болельщик, а он не последний хоккеист. Татьяна на стадионе — у Валерия тройное дыхание. Однажды, когда состоялись игры команд на первенство района между Оротуканом и Синегорьем, за спиной Валерия кто-то сказанул: «Вон, братва, допинг идет». Валерий тоже посмотрел: Татьяна.
В прошлом году на катере в залив ездили. Валерий закрыл глаза… Парни, девчата, но ему казалось, что на палубе только Татьяна, а кругом берега в густой зелени, и солнце над головой бронзовой каплей плавится. Всех разморило. Татьяна платье скинула, и зарябило в глазах у Валерия от купальника в горошек, захотелось сию минуту бронзовую каплю с неба достать или в огненную струю броситься. Брюки долой. Вода ужалила тело, вобрала в себя его жар. Валерий поплыл было к берегу, но почувствовал, что сводит судорогой ногу, повернул к катеру. Капитану пришлось бросить веревку и подтянуть незадачливого пловца. А Валерий только счастливо улыбался: Таня подвинулась, и он сел рядом, чувствуя мокрым плечом ее горячее плечо.
— Ты где так загорел, Валера? — поцарапала плечо травинкой Таня.
— В Гаграх, — засмеялся Валерий. — На Снежной долине, где еще.
— На лыжах?
Валерий положил Тане на спину руку и ощутил гладкую нежную кожу.
— А я русалка, — тряхнула головой Таня, и тонкие золотистые волосы рассыпались по лицу. На Валерия смотрели синие глаза. Только катер причалил к берегу, Валерий Таню под локоть, удочки на плечо — и на ручей. Таня только успевает снимать с крючка рыбу. Все ему в этот день удавалось: и рыбалка — хариусы сами на удочку нанизывались, — и костер с одной спички. Валерий за главного кашевара. Таня только руками разводит: где ты, Валера, так научился? Он по-рыбацки и рыбу свежует, только жабры выбрасывает. На два ведра делит рыбу, в кипяток лаврушки, перчик-горошек. На берегу, между камней, стрельчатый зеленый дикий лук. Насобирал пучок.
— Вот это заправка так заправка…
Капитан Коля с катера машет. Парни в кубрик.
— А ведь обещали в рот не брать спиртного, не сдержали слово, — досадует Таня. Валерия тоже позвали. Подождал, пока закипит ведро, снял пену, отложил на листки ложку, сбежал к воде и по трапу поднялся на катер. Таня только посмотрела ему вслед.
— Ну, вот теперь и не грех по грамульке принять, — встретил его кружкой капитан. — Теперь мы на якоре.
— Я пас! — отодвинул Валерий кружку. — Не люблю я эти грамульки-фитюльки. Обещали трезвость! — Валерий зыркнул на капитана и вышел из кубрика, парни за ним.
Девушки сбились у костра. Валерий подошел к костру и услышал обрывок разговора: «Пить можно было и дома, на берегу».
Валерий стал искать в траве ложку.
— Тань? — поднял он глаза на Татьяну и вопросительно посмотрел на девушек. — Вы что такие колючие? Ребята, посмотрите — нет ли тут черной кошки?
— Была нужда на вас смотреть, на таких, как вы думаете! Слово комсомольца, молодого человека — это что, пустой звук, шелуха ореховая?! Валера, ты можешь мне сказать?..
Валерий сунул нос в ведро. Глаза у рыб побелели — уха готова. Он прихватил пучком травы ведро, Таня бросилась помогать, сошлись нос к носу. Валерий поставил ведро к «столу».
Татьяна еще подалась к Валерию и, как ему показалось, сильно потянула носом, как якутская лайка, когда белка западает в ветвях на лиственнице, — нет, не пахнет водкой, не пил — и весело выкрикнула:
— Девочки, но что же вы стоите? Чур, воду не грею!.. — И все бросились в заливчик.
— Валера, ты греешь, — потрогала Таня ногой горную, как хрустальное стекло, прозрачную воду.
— Надо немножко остыть для этой воды.
— Все-то ты, Валера, знаешь, все-все. — Таня подалась к Валерию, и у него в горле забилось сердце.
— Все и даже больше…
— Ты, Валера, от скромности не умрешь!
— Еще не один от хвастовства скоропостижно не скончался.
— Зазнайка, Валера, вот ты кто!
— Всезнайка — уточняю.
— Я сказала — зазнайка.
— Я говорю — всезнайка.
— Скажи тогда, что во-он за той горой?
— Тайна, покрытая синим мраком.
— Пошли посмотрим.
— Уха ждет. Нырнули по разу — и к огню.
Около костра Валерий придержал Таню.
— Один момент, — Валерий соорудил из трухлявых пней сиденье, — вот и трон, прошу!..
Таня чмокнула Валерия и уселась.
— Ты отказался от выпивки? — наклонилась Таня к Валерию. — Ты такой молодец. Так хорошо, и такой ухи еще ни разу не пробовала.
— Я — волшебник.
— Верю, — и Таня протянула свою тарелку за добавком.
— А мне уху в кружку, а рыбу вот сюда, — попросил Валерий, подставляя под рыбу широкий лист маревы.
Таня тоже взяла с листа рыбу и запила из кружки. Рыба на листе сразу остыла, набрала дух маревы, а уха в кружке впрогорячь — запивать в самый раз.
— Вкуснее, — призналась Таня.
— Эх, пехота, съел ведро, еще охота, — Валерий выскреб остатки из ведра и опрокинул его кверху дном. — Таня, рюкзак готов — идем!
— Только я понесу рюкзак, и не спорь, Валера.
— Пожалуйста, другой бы спорил. — Валерий помог Татьяне, пристегнул ремни, поправил рюкзак, и они пошли берегом, обогнули каменистую косу, поднялись повыше на берег, тут было светлев. Между могучими лиственницами, расстилался ягель, с островками спелой голубики. Мох был глубок и мягок, нога проваливалась по колено. Здесь было свежо, пахло, багульником, распадки дышали прохладой. По тропе, которая угадывалась между деревьями, оленьи и лосьи сходни к воде, по ним в жаркие знойные дни звери уходят на гольцы. По этой тропинке Валерий с Татьяной и поднялись на первый уступ горы. Здесь лес мельчал, попадались куреня разлапистого зеленого стланика. Внизу блестела река, прибоем шумел припойменный лес, а впереди подъем дыбился все круче, завихряясь, подбирался ко второй сопке. Валерий заметил, что на прижим по косогору направляется олень. Он остановился.
— Хочешь чуда? — шепнул Валерий и вырвал за ухом у себя волос. — Закрой глаза.
Таня закрыла. Валерий по ходу рогача поворачивал Тане голову. По-видимому, они с Татьяной и подняли зверя. Олень вышел, и сквозь кусты еле угадывался его силуэт.
Валерий колдовал, стараясь угадать направление ветра, не отпугнут ли они оленя и выйдет ли он на полянку. И олень словно услышал мольбу Валерия, вышел на поляну во всей своей красе.
— Открой глаза, — едва сдерживая дыхание, как можно тише сказал Валерий.
Таня открыла глаза. Красавец олень высоко поднял голову, даже глаз его сверкнул.
— Ой! — вскрикнула Таня.
Валерий увидел, что олень подобрал ноги, он прикрыл Тане глаза ладонью и тут же отнял руку от глаз. Оленя уже не было.
— Чудо! — выдохнула Таня. — Взаправду, да, Валера?! Колдун, вот ты кто, Валера. — Таня поцеловала Валерия. Они присели на валежину.
— Валера, еще можешь позвать оленя?
— Могу.
— Сейчас?
— Когда скажешь, — дрогнувшим голосом сказал Валерка и притянул Таню к себе.
Если по мху идти тяжело, шаг делаешь широкий, а получается меньше воробьиного, то по каменной наброске еще хуже: рваный камень не дает ступить и так навывертываешь ноги, что не знаешь ночью, куда положить.
Пересекли каменную гриву и стали подниматься небольшим лесистым распадком. Валерий заметил двух белок. Одна за другой они выскочили из дупла и, поставив фонтанами хвосты, ушли в заросли. Валерий засек дупло, вокруг валялись просверленные стланиковые шишки. Валерий сделал еще несколько шагов и растянулся на ягеле. Синее небо, лиственницы с желтыми иголочками, вращаясь, кружили голову.
Таня скинула с плеч рюкзак и присела рядом с Валеркой.
— Что угодно для души?! Яства царские, заморские, орешки изумрудные?
— Орешки! — не раздумывая, заявила Таня. — Хочу не золотые, а простые…
— Пожалуйста. Подойди, Таня, во-он к той лесине, — показал Валерий, — сунь, руку в дырку — и можешь взять орехов столько, сколько твоей душе угодно.
— Ну, Валера?!
— Хорошо. Принесу.
Валерий резво вскочил и принес целую пригоршню отборных орехов, встал перед Таней на колено;
— Прошу!
Таня взяла орех, раскусила крепкое душистое зерно.
— Как вкусно!
— Подставляй ладони.
Валерий высыпал Тане из горсти орешки стланика.
— Валер!
— Хочешь, из каждого уроненного ореха белка выскочит?
— Я боюсь, — неподдельно вырвалось у Тани.
— Ну, тогда идем?
По дороге Валерий незаметно для Тани наснимал с веток грибов из беличьих запасов. И перед тем как подняться на верхушку гольца, предложил:
— Не мешало бы подкрепиться, раскинуть скатерть-самобранку.
— Могу предложить, повелитель мой, тушенку, сырок плавленый, к чаю конфеты…
— М-да, — Валерий постоял в задумчивости. — Без приварка, пожалуй, не вытянем.
— У нас даже заправки нет.
— А зачем? Заправим лесным ароматом. Годится? Похлебка его величества — «лесной дух». А?