— Держи, парень! Не гладиолусы и не розы, но цветы живые. — Перед Валеркиным носом вырос букет с бледно-лиловыми лепестками.
— Какие нежные, — погладил лепесток Валерий.
— Да держи ты этот веник, — засмеялся водитель. — Куда прикажешь дальше?
Валерий назвал адрес.
Дом оказался большой, красивый, с плоской, как панцирь у краба, крышей. Дверь открыла Тамара Сергеевна, Татьянина мать, и, как вратарь, встала в дверях. С неприязнью посмотрела на букет.
— Не узнали, Тамара Сергеевна, это ведь я, — заулыбался Валерий.
— Горе ты мое, — наконец выдохнула Тамара Сергеевна, но с места не сдвинулась. — Куда же ты?..
— Ты с кем, мама?
Валерий сразу узнал Танин голос и втиснулся в комнату, но на пороге остановился, словно напоролся на штык: перед глазами сидел морячок и скреб бритвой щеки.
— А-а! — протянула Таня. — Нашел?
Валерий не улавливал смысла ее слов. Он видел только полосатую спину морячка и не мог прийти в себя.
— Дело какое, Валерий? — оттесняя его от порога, спросила Тамара Сергеевна.
У Валерия перехватило дыхание, пересохло во рту, язык словно наждаком обрезало. Он повертел в руках букет и неловко спрятал за спину.
— Я бы хотел с тобой поговорить, — чужим ржавым голосом обратился Валерий к Тане.
— Говори, но о чем? Кстати, извини, но я очень тороплюсь. Поручение есть какое?
Моряк встал из-за стола. Он был на целую ладонь выше Валерия.
— Выйдем! — кивнул Валерий на дверь.
— Валера, не делай глупости, я же тебе сказала, — выкрикнула Татьяна. Но морячок загородил ее собой, и они с Валерием оказались в коридоре.
— Слушаю, — сказал спокойно моряк.
— Кто она тебе? — выкрикнул Валерий.
— А тебе не все ли равно?
— Но ты-то хоть ее любишь? — выпалил Валерка.
— А тебе зачем? Люблю, не люблю! Что за странное дело — объяснять свою любовь постороннему человеку.
— Я-то посторонний?
— Но кто ты?! Приехал, петушишься.
— Я же еще тогда сказала, Котов, русским языком, все у нас кончено, — высунулась Татьяна. — Совести у человека нет! — И хлоп дверью.
— Совести. Она еще о совести, я уже полгода…
— А я восемь месяцев берегов не видел, — перебил Валерия моряк. — Хочешь совет? — спросил он голосом старшего.
— А-а, — махнул Валерий букетом.
На какое-то мгновенье ему показалось, что в коридоре выключили свет. В глазах замелькали черные с оранжевым ободком круги. Валерий с трудом оторвал от пола ноги. «Врезать бы этой зебре». Он вышел на улицу. Постоял, поискал глазами урну и аккуратно, как в вазу, поставил в нее букет. Словно стометровку рванул, не отдышаться. «Как же так, — било в висок. — Ведь любила, расписаться звала». Валерий тряхнул головой. Жгла обида. Терзала ревность. Подложить бы под дом взрывчатку — глупо, конечно. Валерий не знал, как унять боль. И пожалуй, даже не боль, а чувство раздавленности. Жгли слова: «Валера, навсегда», «На всю жизнь». Они сшибались с другими: «Дурака валяешь», «Пара — гусь да гагара»… Валерий схватился за голову и побрел куда глаза глядят. Остановился, когда почувствовал под ногами лед. Из-за мыса в бухту втягивался караван судов, слышно было, как кололся и стрелял лед. Над портом навис лес кранов. Он был на берегу моря. «Да и Тамара Сергеевна тоже, то — зятек, зятек». Валерий прикусил губу.
С моря порывами накатывался холодный сырой ветер. Валерий еще постоял, всматриваясь в синеющую на горизонте морскую даль, и зашагал в город. Он шел по улице, не замечая ни домов, ни людей. У него словно вынули сердцевину, опустошили его. Валерий поднял глаза. Зачем он здесь? Он узнал Танькин дом, новый с большими окнами. Встретила: «Валера, поручение?» Финтила перед этой зеброй.
Валерию было все равно куда идти, лишь бы поскорее скрылся из виду этот дом, и пропади пропадом все на свете и этот продутый насквозь холодный, как смерть, город. Вдруг ветер переменился. Из глубокого распадка полез тяжелый туман и словно грязной ватой заткнул улицу. Валерий только тут сообразил, что наступил вечер, а он все бесцельно бродит по улицам. Он хотел сориентироваться — повертел головой. Телевизионной башни не видно, дома-близнецы все на одно лицо. Валерий взглянул перед собой и пришел в ужас: перед ним в просвете тумана опять маячил Танькин дом. Валерий узнал пожарную лестницу, на которой висел плакат: «При пожаре звонить 01».
Мороз продирал до нутра. Снег слепил Валерию глаза и, словно манная каша, застревал в волосах. Валерий побежал вверх между домами и очутился на проспекте. Вниз ноги его сами понесли. Он наскакивал на прохожих, шарахался на проезжую часть дороги. Бежал до тех пор, пока не устал. Остановился, затравленно заозирался по сторонам, боясь поднять глаза, чтобы снова не увидеть тот же заколдованный дом, лестницу, «01».
Прохожие, не замедляя шаг, спешили мимо Валерия со значительным спокойствием или с деловой торопливостью. Никто на него не обращал внимания. В целом свете он был один. Бросься головой вон в тот сугроб, замерзни он, никому нет дела.
— Мама! — вырвалось с отчаянием, и он поднял глаза. На этот раз перед ним высилось крыльцо ресторана «Северный». В окнах горел свет, приглушенно играла музыка. Валерий постоял, стараясь припомнить адрес товарища, который полгода жил в Магадане и в каждом письме приглашал Валерия заезжать. Но как Валерий ни старался, не мог вспомнить. А ведь знал адрес: «Что это со мной происходит? Совсем обалдел. Так можно и свихнуться».
Валерий поднялся на крыльцо. Туман еще гуще навалился на город и накрыл его с головой. Снег перестал, слепо мерцали пузатые фонари.
Он дернул дверь — закрыто, табличка: «Свободных мест нет». Валерий, заглянул в окно — есть. Снова взялся за ручку двери, подергал.
— Читать не умеешь? — высунулся швейцар.
— Вот мордоворот! — озлился Валерий. — Что ж, по-твоему, теперь околевать?!
— Ты один? — швейцар неохотно открыл дверь.
Валерий сдал куртку и еще некоторое время постоял перед гардеробной, оттаивая. Защипало уши. Он прошел в туалет, умылся.
— Ну, и физиономия, — покачал он головой, глядя на свекольное отражение в зеркале.
Перед глазами стояла недовольная Татьяна, маячил полосатым столбом моряк.
— Вырвать бы из души, как зуб, — подумал Валерий. Прошел в зал, сел за стол и заказал водки.
— Если вам скучно, можете пересесть вон за тот столик, — показала наметанным глазом официантка на стол, за которым сидели две девушки, Валерий не раздумывая поднялся.
— Не помешаю? Зовут Валерий.
— Садитесь, пожалуйста, — улыбнулась ярко накрашенная девушка. Другая пристально посмотрела на Валерия.
Валерий заказал ужин на всех. Он выпивал и танцевал то с одной, то с другой. Тоска не проходила. Поначалу будто притупилась, но потом заныла душа с новой силой. Валерий впервые присмотрелся к себе. И почувствовал неприязнь к тому Валерке-пижону, что бездумно радовался каждому дню, собственной удали, лихости, товариществу, к тому, кто как-то проглядел, когда доверие и нежность Татьяны перешли в отчужденность, раздражение и неприязнь.
«Маму переводят», — назойливо лезли в голову Татьянины слова. Валерий стал сам себе до того противен, что тут же подозвал официантку, бросил на стол деньги и, взяв сигареты, вышел. У подъезда стояло такси.
— Повезешь в Синегорье? — Валерий приоткрыл дверцу.
— Куда, куда? — не понял шофер.
Валерий повторил.
— Ты что, парень, пятьсот верст… До аэропорта, Пожалуйста, плати в оба конца.
Валерий упал на сиденье. В ушах еще ухал ресторанный барабан, но так и не мог заглушить Татьяниных слов: «Совести у человека нету». Валерий застонал.
— Заверни на сорок седьмой, в Уптар, — натужно попросил водителя.
…Дверь Валерию открыла Вера. Была она в халате, небрежно наброшенном на нижнюю рубашку.
— Ой, Валер! — радостно вскрикнула Вера и прикрыла ладонью грудь. — Вань, Вань!..
Иван не торопясь вышел из комнаты в трусах и облапил Валерия.
— Ну, брат, и накачался, — потянул он носом. — Снимай ботинки, влезай в мои тапочки, а то ноги задубели. — Он помог раздеться Валерию, повесил его куртку на вешалку.
— Неси, Вера, квасу! — крикнул Иван в комнату. — Сей момент мы тебя в люди выведем.
Вера принесла трехлитровую банку квасу. Она уже успела причесаться и надеть платье. Сбегала на кухню за стаканом.
— Пусть через «борт» пьет, сколько влезет… Землетрясение! — засмеялся Иван, разглядывая Валерия.
— Обвал, Ваня! Вот что, Ваня! Если не возражаешь, на пол упаду, а потом все по порядку…
— Это еще чего выдумал! На полу валяться. Безродный, что ли, — засуетилась Вера. — Только сменю белье, и ложись на кровать. Нам все равно уже вставать скоро… А вначале поешь с дороги. И не вздумай отказываться.
Вера убежала на кухню, а Иван склонился над Валерием.
— Мутит? Хлебни еще, отмачивай душу. Знаешь, как квас хорошо с похмелья.
Валерий помотал головой, словно у него зуб зашелся.
— Танька, — выдавил он из себя, — хвостом ударила.
— Понятно, — покивал Иван.
Подошла Вера, погладила Валерия по голове.
— Не горюй…
— Погоди, не мешай, когда мужики разговаривают, — отстранил Иван Веру.
— А то я не знаю Таньку, — взъерошилась Вера. — Я и сейчас скажу: красивая, не глупая, но с лица воду не пить. Всю жизнь за мамкиной юбкой. Все мама, мама…
— Пошли чай пить, холодец есть, — потянул Валерия Иван.
Вера встряхнула одеяло.
Валерий сходил под душ, вымыл жидким синим мылом голову, растерся полотенцем и бухнулся в кровать.
Прибирая на кухне, Вера тараторила:
— А Таньку, была бы моя воля, — кожаным бы ремнем…
— Не дал бог рогов? — подначивал Иван. — Завтра, считай уже сегодня, на рыбалку сгоняем. Собери, Вера, рюкзачок. В самый раз Валерке отвлечься.
— А отпустят тебя? — забеспокоилась Вера.
— Отгулы есть, — сказал Иван, — на лето приберегаю.
Он попробовал натянуть на валенки резиновые галоши — чуни.
— Подойдет. — Он снял чуни, рядом поставил пару для Валерия.