— Если я скажу нет, ты все равно поедешь?
— Не знаю, может, да, может, нет.
— Ну так знай: за последние четыре года, что я туда езжу, пальцев на руках хватит пересчитать, сколько я их там встретила.
— Тогда я подумаю, — ответила она.
Я не знала, как ей намекнуть, что я просто так сказала и не могу пригласить ее с собой, да, честно говоря, и не очень хочу. Робин мне нравится, и все такое, но мне она кажется слишком вызывающей. Когда она куда-нибудь идет, у нее словно на лбу написано: „Я здесь и на все готова". Мне это может навредить.
Тем временем пар заполнил кабину до потолка так, что вытянутой руки было не разглядеть. Мы по-прежнему были одни. Пот с меня катился градом. Когда я вдыхала, мне казалось, что легкие у меня огромные и чистые, как будто я в жизни не курила. Я слезла с полки, нащупала около двери серебряную цепочку и дернула. Сверху на меня обрушилась ледяная вода, но холодно не было. Взобравшись обратно на верхнюю полку, я почувствовала себя сильной, здоровой, цельной. Клянусь, надо бросать курить.
— Ты сегодня что делаешь во время ужина?
— Ем.
— Тебе бы в цирке выступать — ты это знаешь? Хочешь, пойдем отсюда куда-нибудь?
— Не сегодня, ладно? У меня дома еще курица осталась — надо ее добить, и стирка. Ни одних приличных чистых трусиков не осталось. Может, завтра?
— Завтра я не могу.
— А куда ты собираешься?
— Домой.
— Как, ведь ты хотела поехать куда-нибудь ужинать?
— Да, но не одна же.
— А почему нет? Ты что, шутишь?
— Не шучу я. Я никогда не ходила в ресторан одна.
— Почему?
— Как-то дико.
— Что тут дикого? Я все время хожу одна.
— Правда? На тебя, наверное, все таращатся?
— Да почему? С чего это кто-то станет таращиться, если я ем одна?
— Потому что все будут думать, что тебе не с кем пойти в ресторан.
— Нет, ты правда не шутишь, Робин?
— Не-ет, а что?
— По-твоему, если мне хочется поесть в ресторане, а компании нет, так что же мне делать? Дома сидеть? Или поехать куда-то, где можно поесть, не выходя из машины!
— В твоих устах это звучит по-дурацки. А я просто объясняю, что никогда этого не делала, потому что мне неловко выставляться на всеобщее обозрение.
— Какое еще обозрение?
— Чтобы все видели, что некому повести меня поужинать.
— Бесподобная чушь! Никогда такого не слышала! Ладно, кончай.
— Ничего не могу, поделать.
— Все ты можешь. Все, что для этого требуется, — оторвать свой зад, выйти из машины, сесть за столик, сделать заказ, съесть все, и дело с концом! На носу двадцать первый век, Робин. Если ты ужинаешь одна, это не значит, что ты и живешь одна. Да даже если и значит, то кого это касается? Поезжай давай.
— Не могу.
— Попробуй.
— Душа в пятки уходит.
— Тогда иди в задницу, — сказала я.
Пар рассеялся. Теперь были отчетливо видны лицо Робин и особенно ее невероятный бюст. С полотенцем в руках, на цыпочках Робин пробралась в душ, взвизгнула под холодной водой и выскочила обратно. Ее твердый бюст даже не шелохнулся.
Собрав полотенце, я молча направилась к двери. Просто сатанею, когда рассуждают, как Робин.
Дома я бросила свежую почту на кухонный стол и, пройдя в спальню, включила автоответчик. Звонили дважды. Негусто. Джасмина спала, свернувшись калачиком у моей постели. Увидев меня, она поднялась, потянулась и покрутила кончиком хвоста. Пока перематывалась пленка, я плюхнулась на кровать и сбросила туфли.
— Саванна, это мама. Давно тебя не слышно. Надеюсь, все в порядке. Позвони. Вчера передавали, у тебя там тридцать градусов. Ты завела каких-нибудь знакомых?! Приятные мужчины есть? Позвони мне. Целую.
Гудки.
— М-м, Саванна, это Кеннет. Вспомнила? У меня через месяц медицинская конференция в твоих краях. Мне бы очень хотелось тебя повидать. Я еще перезвоню. Надеюсь, ты в порядке. Счастливо.
На минуту я остолбенела. Потом перекрутила пленку, проверить, не ослышалась ли. Неужели столько времени спустя звонил Кеннет Доукинс? Где же он узнал мой номер? У мамы. Наверняка у нее. Когда мы только познакомились и она услышала, что он врач, он ей сразу понравился, хотя она его еще и в глаза не видела. А уж когда наконец увидела… Приготовила ему капустный гарнир, сладкий картофель, кукурузный хлеб и жареную курицу. Следила, чтобы его стакан не пустел. Словом, завоевала его окончательно. Скоро вся семья уже знала о нем буквально все, как будто на днях я выходила за него замуж. По-моему, мама расстроилась больше, чем я, когда узнала, что мы перестали встречаться.
В Питтсбурге уже был двенадцатый час, так что я решила перезвонить ей завтра с работы, если выкрою время.
Душ можно было не принимать: после аэробики я уже помылась. Теперь хотелось надеть что-нибудь нарядное, но не слишком. Выдвинула заветный ящик и стала перебирать все самое соблазнительное. Интересно, когда-нибудь придется это надеть? Иногда сама не знаю, зачем накупаю это все. Наверное, многое уже истлело от долгого лежания. Решила из этого ящика не надевать ничего. Я выдвинула другой, набитый старыми футболками, побрызгалась лосьоном и натянула майку.
Трусики и лифчики положила в мешок с остальным бельем, бросив его в барабан, и поставила машину на медленный режим стирки. Потом доела курицу с остатками макарон, просмотрела почту и не нашла там ничего важного, кроме пары счетов. Тогда я завалилась на диван и нажала на кнопку дистанционного управления. Арета Франклин исполняла свою песню из фильма „Другой мир". Под руку мне попался журнал „Новая женщина". Первой в оглавлении шла статья „О чем мужчины не рассказывают женщинам", набранная красными буквами. Я вспомнила о Робин. Но тут зазвонил телефон.
— Саванна?
Я сразу узнала глубокий голос Кеннета.
— Вот так сюрприз, — сказала я, откладывая журнал.
— Тебя не поймаешь.
— Я не прячусь.
Он рассмеялся.
— Как дела, Саванна?
— Нормально. А твои?
— Так себе. Это ты там на солнышке греешься.
— Где ты узнал мой номер?
— Твоя мама дала.
— Она в своем репертуаре.
— Она сказала, ты в феврале переехала.
— Верно, а еще что она сказала?
Он опять засмеялся. Он всегда так здорово смеялся.
— А что, я чего-то не должен узнать?
Тут уже я фыркнула.
— Нет, просто мама всегда болтает лишнее, когда ее об этом не просят.
— Так тебе нравится на новом месте?
— Еще не разобралась.
— А где ты работаешь? По-прежнему в рекламе?
— Ага, на телестудии.
— Здорово. Голос у тебя бодрый.
— У тебя тоже. Ты, говорят, женился, завел ребенка и вообще?
— Да, так говорят. А как сама? Ты что, еще никого не осчастливила?
Ох уж мне эта мама!
— Единственный и неповторимый пока не попался, — ответила я.
— Я рад.
Я не нашлась что сказать.
— Так ты счастлив?
Я огляделась, высматривая сигареты.
— Я счастливый отец.
— Так я и думала, Кеннет.
— Слушай, через месяц я приеду к вам, на конференцию. Ты никуда не собираешься?
— Когда именно?
— Конференция с двадцать шестого по двадцать восьмое, но на последнее заседание я, скорее всего, не пойду.
— Я буду дома.
— Я остановлюсь в „Финишиэн". Говорят, милая гостиница.
— Не просто милая, а шикарная.
— Скажи, у тебя кто-нибудь есть?
— При чем здесь это?
— Мне просто любопытно, Саванна.
— Я же только что переехала, Кеннет.
— Что ж, давай, когда я приеду, вместе поужинаем. Это возможно?
— Может быть.
— Отлично. Ты бывала в Седоне?
— Нет еще.
— А это далеко от Финикса, не знаешь?
— Кажется, чуть больше часа ехать, если не ошибаюсь.
— Я видел фотографии в „Нэшнл Джиографик". Там такие красные горы — просто невероятно.
— Там же рядом Большой каньон.
— Я хотел бы съездить туда посмотреть в субботу, после конференции. Поедешь со мной?
— Не знаю, Кеннет. Давай, ты сначала приедешь, а там посмотрим. Неизвестно, не буду ли я занята.
— Договорились, — он помолчал. — А ты все еще покупаешь красивые картины?
— Не так часто, как хотелось бы.
— Саванна, правда, я не перевожу разговор, но, честно говоря, у меня от сердца отлегло, когда узнал, что ты не замужем.
— Почему?
— Потому что.
— Потому что — что?
— Объясню, когда приеду. Я рад, что смогу тебя увидеть. Клянусь, у меня остались самые нежные воспоминания о тебе. В самом деле, я часто о тебе думаю.
— Да-да, конечно.
— Ты получила мою открытку на прошлое Рождество?
— Нет, — соврала я. Я получила эту открытку, но что мне надо было сделать? Отправить ему письмо с благодарностью? Позвонить?
— Не получила?
— Не-а.
— Ты же, кажется, тогда в Денвере жила?
— Угу.
— В общем, в моей жизни много чего происходит. Расскажу, когда увидимся. Ладно?
— Слушай, я не агент ФБР. Просто спросила, счастлив ты или нет.
— Я ничего такого и не имею в виду. Просто сейчас не могу об этом говорить.
— Ради Бога.
— Ладно, милая, здесь уже поздно.
— Ты все еще в Бостоне?
— Теперь в Брайтоне.
— А-а.
— Я приеду и тебе позвоню. Так хочу тебя повидать! Ну, счастливо тебе.
— Рада тебя слышать, Кеннет.
Я вскочила за сигаретами и снова плюхнулась на диван и несколько минут сидела не шевелясь. Журнал свалился на пол. Было время, когда я не могла жить без этого человека. Клянусь, с ним я чувствовала себя особенной. Он говорил, вдохновляю его. Он тоже так на меня действовал. Сколько раз он звонил мне в субботу утром: „Поедем на мыс?" Мы приезжали туда. Он доставал из багажника копченую индейку, сыр, крекеры, вино, фрукты. Мы лежали на подстилке у самой воды, читали „Ньюсуик" или „Лайф" и говорили о событиях в мире, а перед нами разбивались волны. Он делал наши поездки романтичными. А сколько спектаклей мы пересмотрели — и каждый раз по полночи обсуждали, чем они хороши или плохи. Он — единственный мужчина среди мои знакомых, которому интересно было не только американское кино. Он говорил, я одна из самых умных женщин, которых он знал. И самая чувственная. Он и сам был лучшим моим любовником. Я до сих пор не знаю никого лучше.