– Что вам?
– Ты грустный какой-то?
– Да нет. Нормально.
– И все же? – спросил Липарит, передавая своему другу написанный вместе с Лилит список продуктов для Ара Манояна («Мы как муж-жена, – смеялся Липарит, – пишем список покупок!»).
Закар отвечал:
– Понимаешь? Мама вчера мне сказала, что Анушик задерживается допоздна на работе. У себя там, в Доме радио. Понимаешь? – вздохнул Закар.
– Нет. Не понимаю. Ты в чем-то ее подозреваешь?
– Нет. Я не знаю, о чем думать.
– А ты не думай. Твоя пучур-мучур[33] Ануш тебе верна.
– Да я не об этом… Не знаю. Ну зачем она задерживается в Доме радио?
– Работает.
– Ее подруга говорит, что она за компьютером сидит долго.
– Зако-джан! Ты очень удивишься, если я скажу, что на компьютерах можно не только раскладывать «косынку», но и работать?
– Не знаю…
– Сколько с нас? – Липарит достал кошелек. – Добавь еще пару пачек сигарет и зажигалку.
– Послушай, Липо-джан. А ты научишь меня компьютеру?
– Легко. И не думай о всяких глупостях. Лучше пораньше закрывай сегодня свой обэкт и поспеши домой делать вместе с Анушик маленьких закарчиков.
– Тут еще одно, Липо-джан, – как-то заулыбался Закар и достал с полки кроссворд и карандаш. – «Сын египетского бога Озириса и Изиды», три буквы.
– ГОР, – ответил Липарит механически и даже не пошутил.
Закар молча вписал буквы в клеточки, а Липо и Лило, попрощавшись, ушли. Снег все шел и шел, и они понимали, что им до Пагаберда идти полтора часа. По глубокому снегу и сугробам.
– Можно тебе вопрос задать? – спросила Лилит.
– Да, конечно!
– Почему у тебя дома так много часов? Четыре на стенах в гостиной, одни рядом с компьютером на письменном столе в спальне, двое над диваном в прихожей…
– И, заметь, все показывают одно и то же время! – гордо сказал Липарит.
– Ну и?
– Я не знаю, Лило-джан. Вот Закар, однажды побывавший у меня, определил это как паранойю и боязнью взросления.
– О! Он психолог?
– Нет. Он продавец и хозяин «трамвайчика» и вовсе не имеет высшего образования. А насчет часов я не знаю… Просто мне необходимо знать точное время. Без этого я не могу жить. Если я знаю, что мои часы отстают или спешат, я начинаю беспокоиться, и это беспокойство постепенно может перерасти в панику. Просто очень боишься однажды выпасть из времени, понимаешь?
– Да, понимаю, – ответила Лилит. – Все это называется СТРАХ.
– Страх чего?
– В точном времени ты ищешь какую-то опору, нечто твердое, хотя и искать опору в самом утекаемом и непостоянном – во времени, – изначально абсурд, согласись. Ты ищешь точное, потому что сам колеблешься как тростник. Все это очень понятно: окружающий мир неустойчив, зыбок, туманен, и от того человек не уверен в будущем и хочет за что-то зацепиться. Отсюда твои беспорядочные интернетовские связи. Еще ты боишься идти в армию… А знешь, к чему ведет постоянный, все время тебя преследующий страх? К ПОРАБОЩЕНИЮ. Страх – вот что порабощает человека. И тогда он боится будущего. И тогда он развешивает по всей квартире часы…
На этих ее словах Липарит неожиданно бросил целлофановые пакеты с продуктами на снег и стал ее обнимать.
– Напомни, где ты учишься?
– В Брюсове, – ответила, смеясь, та. – Ты меня задушишь!
– Тогда заткнись, философ в юбке!
– Хам ты, Липо-джан! Хам, мужик, чобан[34]! Вайрени[35]!
– Эй, посмотри! Видишь? Там, вдали, где река сворачивает влево. Видишь, нет? Вот за тем поворотом уже будет видна деревня Паг. А над ней будет «висеть» холм с крепостью Пагаберд.
– Вижу! Пошли! Еще столько идти!
И они пошли дальше вверх по берегу реки Ган к деревне Паг.
– Детство мое действительно проходило в деревне Паг, – сказала почему-то Лилит. – Не то чтобы я все время жила в деревне, просто бо́льшую часть года до школы я проводила там, у бабушки. В школу же я пошла в Ереване, и бабушка приезжала к нам, чтоб присмотреть за мной, – мама с папой усиленно работали и всегда были заняты, и потом на каникулах мы с бабушкой уезжали в деревню. Сразу же в этом захолустье я оказывалась в центре внимания (приехала из Еревана!), это меня тяготило, я хотела, чтоб меня оставили в покое. Уже тогда мне было интереснее играть с мальчиками, чем с девочками. Подсознательно я чувствовала в мальчиках нечто более надежное, чем в плаксивых девочках, готовых расплакаться по любому поводу и даже без повода. Мальчики своей волей (странно звучит это слово по отношению к двенадцатилетним мальчишкам) и силой, которую я инстинктивно чувствовала, казались привлекательнее.
Помню одно лето в деревне. Я уже ходила в школу, и после окончания учебного года бабушка поспешила вывезти меня из Еревана, чтоб я развеялась. Большую половину времени проводила дома, читая книги (конечно, Вальтер Скотт, Дюма, Стивенсон, Жюль Верн), лежа на железной кровати с пружинами и время от времени смотрела в окно. Из окна был виден старый дуб, высохший наполовину, которому, как говорила бабушка, было 300 лет. Иногда в мое окно стучались деревенские девочки и звали меня поиграть в свои девичьи игры (они мне надоели, и я еще тогда понимала, что их интересую не я сама, а то обстоятельство, что приехала я из Еревана), но я отказывалась, оставалась дома и читала, читала, читала… Что искала я в книгах? Конечно, убежище от действительности, в которой все было грубо, и в которой были мои вечно занятые, вечно работающие родители. Книги были моим спасением, и бабушка, не понимая этого, гнала меня поиграть с моими сверстницами, от которых, однако, я уже (и я это чувствовала) ушла слишком далеко благодаря книгам. Я до сих пор помню писклявые голоса деревенских девочек под моим окном:
– Лило, давай поиграем. Лило, покажи нам свои платья. Лило, расскажи про Ереван…
Но однажды в окно мое постучались мальчики и попросили выйти во двор.
– Хотим пойти в берд[36]. Пойдешь?
Я поняла, что это проверка моей храбрости, и ответила согласием.
Одна из девочек, которая почему-то считала себя моей ближайшей подругой, завзак[37] Армине ее звали, до сих пор помню, шепнула мне, что с мальчиками так далеко ходить нельзя и что детям вообще запрещается ходить в Пагаберд, потому что там много змей. Я рассмеялась, сказала, что все это чушь, и сообщила мальчикам, что это не просто крепость, а развалины Старого Замка, который принадлежал когда-то старому графу, и что в книге, которую я сейчас читаю, есть описания подобных замков, что там под развалинами должны находиться сундуки с золотом и бриллиантами (сказывалось влияние Вальтера Скотта и Стивенсона)… Мальчики сказали, что раз я знаю, как выглядят старые замки, то, значит, точно должна пойти с ними в качестве эксперта. Я сказала, что было бы глупостью ходить в такую экспедицию теперь (я уже знала это волшебное слово: экспедиция!), что если мы хотим добраться до золота, то должны отправиться туда рано утром, чтоб взрослые (войско старого шерифа) не остановили нас. Мы договорились, что мальчики придут за мной на рассвете, в шесть часов (ни у кого из них не было часов, и я отдала самому старшему из них свои), и мы пойдем к Старому Замку. До самой поздней ночи девочка, которая считала себя моей ближайшей подругой, та самая завзак Армине моя, убеждала не ходить с мальчиками так далеко (а почему и зачем, я тогда не понимала; вот и говори теперь о том, что городские созревают раньше!), и я поняла, что, если я что-то не придумаю, она нас всех сдаст войску старого шерифа (то есть взрослым; старым же шерифом была моя бабушка). Я достала из чемоданчика курточку, подарила своей подружке и взяла с нее слово, что она о нашем походе ничего не расскажет взрослым (впоследствии это стало традицией: в каждый свой приезд в деревню я одаривала шмотками местных девиц, которые были от этого на седьмом небе от счастья; бабушка же каждый раз ругалась, говоря, что мне самой скоро нечего будет надеть).
До самого утра я не смогла заснуть: мысль о Старом Замке не давала покоя, и я уже была полностью готова к походу, когда ровно в шесть часов деревенские мальчики постучались в мое окно. Взяв свой маленький рюкзачок, я, стараясь не разбудить бабушку, вышла во двор. Оглядев меня с ног до головы, самый старший из мальчишек одобрил то обстоятельство, что я надела брюки, потому что в них будет легче лазить по стенам. Я почувствовала себя очень счастливой из-за такой оценки: никто из девочек в деревне, не говоря уже о взрослых девушках и тетях, не надевал тогда брюк. Мы отправились в путь, и вскоре оказалось, что путь будет нелегким и небезопасным – так пишут, кажется, в приключенческих книжках. Сначала нас чуть было не засек оруженосец короля, иначе говоря, пастух, перегоняющий на далекие луга коров, и нам пришлось идти по дну оврага, где была грязь, доходящая до колена. Потом нас чуть было не увидели привозимые из далеких стран рабы – пассажиры рейсового автобуса Дзорк – Джаранк. Очень скоро я устала, и мои верные мальчики по очереди несли мой рюкзак. Наверное, это было смешное зрелище: тринадцатилетняя девочка в белой панамке, идущая впереди небольшого отряда деревенских мальчишек, одетых как оборванцы. Наверное, я была в чем-то похожа на Жанну д’Арк на пути к Орлеану. Тебе интересно? Мне продолжать?
– Конечно, – сказал Липарит. – Мне очень интересно!
– Так вот. В крепости Пагаберд, которая никогда не была старым замком старого графа, мы пробыли до самой ночи, осматривая каждую щель, переворачивая все камни. Мы очень проголодались, но я сказала, что нужно переночевать здесь и утром возобновить поиски, если мы хотим найти сокровища. Мальчики не были против, и мы зажгли костер, чтоб, как я сказала, хищники не напали на нас, и легли спать. Я разделила ночь на равные интервалы и назначила часовых, которые каждые два часа должны были сменять друг друга, и, думая о том, откуда бы завтра раздобыть еду, заснула… А потом нас