– Вряд ли. К тому же если даже повысят, то все равно все съест инфляция, продукты тоже подорожают. А вообще давай не говорить о работе и инфляции.
– Это ты начал об инфляции и еще о повышении цен.
– В таком случае извиняюсь, – сказал Ваге. – Где твои родители?
– Я тебя извиняю, – пошутила Тагуи и закрыла глаза. – Опять у родственников. Смотрят какой-то сериал.
Ваге вспомнил, как себя чувствовал неделю назад, когда у него тоже была температура 38,5, и понял, что жене сейчас очень плохо.
– Я тебе принесу чаю, – сказал он.
– В термосе есть кипяток, налей оттуда. А чайник поставь на плиту.
Ваге сделал, как сказала Тагуи, и вернулся в комнату с двумя стаканами чая. Ему не хотелось чаю, но он налил и себе.
– Сядь. Я поправлю тебе подушки, а потом будем пить чай.
– Я буду всем говорить, что у меня очень заботливый муж и очень внимательный, – сказала Тагуи.
– Да. Это ты можешь сказать. А вот что твой муж зарабатывает хоть мало-мальски нормальные деньги, ты не можешь сказать.
– Это не важно.
– Нет. Очень даже важно.
– Давай не будем об этом. Я устала. Вот выпьем чай, потом пойдем в кухню и будем обедать. У нас сегодня опять макароны.
– Макароны – это здорово! – бодро сказал Ваге.
– Не притворяйся, пожалуйста. Ведь тебя от этих макарон уже, наверное, тошнит, бедненький!
– Не говори так.
– Ладно.
– И потом, не надо вставать. Я все принесу сюда.
– Я же говорю, у меня очень заботливый муж!
– В этом ничего особенного нет.
– Нет, есть!
Тагуи пила чай большими глотками, и ее глаза от температуры блестели.
– Бедная моя, ты совсем плоха, – сказал Ваге Саакян.
– Ничего. Через пару дней все пройдет. – Тагуи улыбнулась.
– Правильно, – сказал он. – И мы пойдем на концерт в филармонию, я напишу потом статью, и у нас будет немного денег.
– Правда?
– Да…
– А хорошо, если у нас будет куча денег, правда?
– Да, мы купим квартиру и будем жить отдельно, – сказал Ваге.
– И у нас наконец-то родится ребенок…
Они помолчали, потом Тагуи сказала:
– А если у нас будет много денег, мы будем покупать вкусные вещи и есть.
– Послушай, да ведь ты голодна!
– Совсем нет…
– Мне-то не ври. Скажи просто: «Я голодна».
– Я голодна, – сказала Тагуи.
– А я, как идиот, пою тебя чаем!
– Чай тоже полезен.
– Не больше, чем еда.
– Хорошо, – сказала Тагуи. – Допьем чай и будем есть.
Он закончил пить чай и поставил стакан на ночной столик.
– Слышишь, пошел дождь.
– А что это означает? – спросила его жена.
– А то, что весна.
– Хорошо, когда весна!
Ваге пошел на кухню, помыл стаканы, потом положил в тарелки макароны, взял два куска хлеба, вилки и понес все это в спальную комнату.
– Ты взял не те тарелки, – рассмеялась Тагуи.
– Ничего, сойдет.
Они стали есть, а потом он закурил.
– Дождь все еще идет? – спросила жена.
– Кажется, да. Несильно, но пока идет.
– Знаешь, о чем я подумала, когда ты был на кухне?
– О чем?
– О том, как будет, когда у нас родится ребенок.
– А я не представляю, как это будет, – сказал Ваге.
– У меня это получилось. Я представила, как ты вернешься с работы, я дам тебе поесть, и ты будешь играть с малышом и говорить смешные слова.
– Например?
– Ну, не знаю…
– Такие, какие я говорил тебе?
– Да.
– А может, я придумаю что-то новое.
– Конечно, придумаешь. Ты же умный.
– Это еще вопрос.
– Не скромничай.
Дождь кончился, и Ваге поставил градусник Тагуи под мышку. Уже стемнело, и он включил лампу на ночном столике.
– Знаешь, – сказал он, – когда у нас будет куча денег, мы купим телевизор и будем смотреть его по вечерам.
– Не надо телевизора! – сказала Тагуи. – Ты все время будешь сидеть перед ним, а потом станешь дремать, и так мы постареем.
– Обещаю, что не буду.
– Правда?
– Честное слово.
– Ну, тогда можно купить и телевизор. – Тагуи вздохнула.
– Что случилось?
– По-моему, у меня температура поднимается.
– А ну, дай градусник. – Ваге подошел к лампе. – Боже мой!
– Сколько? Только не ври, пожалуйста.
– 39.
– Не волнуйся: температура по вечерам всегда поднимается.
– Знаешь. Ты лучше ложись. Не надо тебе сидеть.
– Но я устала лежать.
– Все равно.
Тагуи легла, и он укрыл ее потеплее и поцеловал.
– Да ты вся горишь!
– Ничего. Через два дня все будет в порядке, и мы пойдем на концерт.
– Это мы еще посмотрим, – сказал он и подумал, что они через два дня вряд ли смогут пойти на концерт.
Потом свет вырубили, и Ваге нецензурно выругался.
– Все. Отбой. Теперь спать! – сказал он.
– Не уходи, ладно?
– Я не уйду. Хочешь, возьми мою руку?
Тагуи взяла его руку в свою, повернулась на бок и закрыла глаза. Руки у нее были холодные. Ваге сидел так, пока свечка не догорела, и тоже лег спать. Пару раз Тагуи что-то бормотала во сне, но он не расслышал и пожалел об этом. Этой ночью он плохо спал.
На следующий день шеф в торжественной обстановке сообщил, что сотрудникам повысили зарплату. Ваге обрадовался, хотя и знал, что на это все равно нельзя будет купить ни квартиру, ни телевизор. Но зато через два дня, когда зарплату выдали, он купил полкило конфет, и они с Тагуи ели вечером конфеты и пили чай. Из термоса. Это они себе могли позволить…
8
Потом наступила настоящая весна, потом лето, потом опять, как всегда, наступила осень. И осень 1993-го еще очень долгое время не кончалась.
В тот день с утра было очень холодно, но потом к вечеру немного потеплело.
– Как дела? – спросил Тигран, пожимая руку толстому Гарику.
– Так себе, – ответил тот, и они пошли вниз по проспекту Баграмяна к Опере.
Наверное, пойдет снег, подумал Гарик, не слушая болтовню своего друга. Хорошо бы, если пошел снег. Ведь с начала этого года еще снега не было, и снег был бы очень кстати; хотя бы все вокруг стало белым, а то сейчас все серо и грязно… Погода была действительно мерзкой, и от этой самой погоды было тошно на душе. Мокрые улицы, мокрые дома, мокрые деревья – все было мокро и липко. Несмотря на то что уже был декабрь, погода была осенняя. Люди даже останавливались на мгновение и удивлялись: «Почему все еще осень?» Но это была уже не «больная, прекрасная осень» Аполлинера. Теперь она умерла, и от нее веяло отвратительным запахом истлевшего трупа… Грязные автомобили ездили вверх и вниз по улице, действуя на нервы шипением своих колес по мокрому асфальту, и это напоминало о том, что действительно что-то умерло, но все еще дает о себе знать. На улице не было многолюдно, но те, которые были на улице, были хмуры и, как все остальное вокруг, серы и мокры. Подняв воротники своих пальто и плащей и щурясь от холода, они спешили по своим делам, низко опустив головы.
Постепенно темнело, и вскоре стало уже совсем темно. Тигран и Гарик шли к площади Оперы, названой площадью Свободы с 1991 года. До 1920 года на месте нынешнего здания Театра оперы и балета был парк, где стояла церковь Гетсемена – самое старое место паломничества в Ереване. Потом оно было просто площадью Оперы, а после того, как в 88-м она стала местом митингов, площадь снова стала местом паломничества… Теперь там всегда, и днем и ночью последние месяцы было полно народу, а в эти дни – особенно. Каждые полчаса Общенациональное движение сообщало о положении в Карабахе и на границах. Люди на площади стояли и слушали, несмотря на холод. Когда Тигран и Гарик дошли, там стали сообщать, сколько человек было убито в течение последних боев. Тогда и пошел снег. Тигран сказал, что слава богу, что пошел снег, и одна пожилая женщина попросила его помолчать. Потом она объяснила: у нее там, на войне, сын и она хочет услышать все, что говорят. Гарик подумал, что ее сына, наверное, убили, потом удивился своей уверенности.
– Вы получаете от него письма? Он звонит?
– Нет, – ответила пожилая женщина и достала из сумочки платок, чтобы вытереть слезы.
«Значит, ее сына точно убили, – снова подумал Гарик. – Аствац им, почему я так уверен?»
Они еще немного постояли и ушли. Народ все стоял и не собирался расходиться. Они шли молча. Снег все шел, даже усилился и – слава богу! – не таял. Планета замерзла, подумал Гарик и усмехнулся своей этой мысли.
– Когда нам дадут оружие? – спросил он.
– Завтра утром, – неожиданно весело ответил Тигран.
– А когда нас отправят туда?
– Утром и отправят, – еще веселее ответил тот.
Гарик вздохнул.
– Что, не хочется? – съязвил Тигран.
– Хочется, – солгал Гарик. Ему не хотелось. Да и Тиграну тоже, наверное, не хотелось: у Тиграна была Аэлита. У Гарика – Марго.
Они снова помолчали. В Ереване фонари горели через один (тогда еще через один). И не было ощущения, что город с блеском провожает своих героев на смерть. Хотя… Какого…
Все было липко, мокро, несмотря на снег, от которого немного приглушалось шипение колес автомобилей.
Они продолжали идти молча, прислушиваясь, как хрустит под ногами свежевыпавший снег, и это было приятно: снег был чистый и новый.
– Может, зайдем куда-нибудь? Не вечно же мы будем идти, – сказал наконец Тигран.
– Куда?
– Не знаю.
Они остановились. От того, что остановились, стало вдруг очень тихо. Слышно было, казалось, как падает снег, и еще стало вдруг очень тепло. Гарик подумал, что уже четыре дня, с тех пор, как положение в Карабахе и на границах ухудшилось, он не виделся и не говорил с Марго, и ему очень захотелось к ней.
– Пошли к нам, – сказал он Тиграну. – Вернее, в дом великого Манояна. Ты же знаешь, мы переехали к ним. Так легче. В четырехкомнатный «дворец» классика! Так просто легче и дешевле жить одним домом, понимаешь?
– Пошли.
– Ты можешь даже сбегать к Аэлите и вместе с ней приехать к Марго, и мы вчетвером проведем этот последний вечер и, может, ночь. Последняя ночь все-таки.