— Все то же самое.
Длинные изящные руки Эббы потянулись к огню, будто они держали что-то тяжелое.
Эбба была серьезным, но одновременно и страстным человеком, немного жестким по сравнению со своим спокойным мужем. Почему? От неудовлетворенности старым скучным мужем? От этого традиционного дома, с неприятием предков? От жизни в деревне? От отсутствия детей?
Грейс взяла бокал шерри у Якоба. Да, ее визит сюда, кажется, ненапрасен.
— Не удивляйтесь и не пугайтесь, если ночью что-то услышите на чердаке, — позднее предупредила Эбба в большой комнате для гостей с занавешенной кроватью. — Это пол скрипит, особенно когда холодно. Очень дорого отапливать комнаты, которыми не пользуются.
— Королева на чердаке, — пробормотала Грейс.
— Что?
— Что-то такое говорил Польсон о Хага-павильоне. Король Густав держал свою королеву на чердаке.
Глаза Эббы слегка подернулись дымкой. Так бывало, когда ее что-то заинтересовывало.
— Надеюсь, вы не думаете, что Густав Виллы… Едва ли он стал бы держать свою невесту под замком.
— Нет, конечно, — кивнула Грейс.
— Наш чердак точно пуст, там ничего нет, кроме обломков старой шведской мебели.
— Вы ведь не шведка? — интуитивно спросила Грейс.
— Почему вы так думаете?
— Вы говорите о шведских вещах, как иностранка.
Эбба слабо улыбнулась:
— Вы очень наблюдательны, Грейс. Я действительно не шведка — немка. Когда-то я была актрисой и приехала сюда с туристической компанией. Тогда мне было восемнадцать, и я никогда больше не бывала дома. Двадцать лет прошло. Боюсь, я все еще говорю о шведских вещах не так, как они. Неудивительно, что мой муж возмущается. Но надо быть честной, правда?
Честной? Пожалуй, если это слово вообще можно применить к баронессе ван Стерп. Однако слишком рано делать выводы, подвела итог своим наблюдениям Грейс.
Во время ланча Эбба и Якоб сидели друг против друга на противоположных концах длинного стола. Грейс, как на острове, — в середине.
— О, я забыла сказать тебе, Якоб, у Грейс новости от новобрачной.
— От Виллы? — Якоб оживился. Казалось, он рад. Его глаза заблестели. Грейс онемела. Итак, Якоб, несмотря на свой весьма почтенный возраст, тоже в списке воздыхателей Виллы?
— У нее проблемы с разводом, — протянула Эбба.
— Уже!
— Не у нее, у Густава, — объяснила Грейс. — Звучит немного запутанно…
— Ну, я рад слышать, что она в порядке, — сказал Якоб с явным облегчением.
— Хорошенькое замечание. А ты думал, она плохо кончит? — спросила Эбба, раздражаясь.
То же самое Эбба повторила в своей обычной манере с легким сарказмом в тот же день, но позднее, у Бейков.
Несмотря на то что после приезда прошло не так уж много времени, Грейс уже была бы рада оставить большой ананасового цвета дом с этим видом из окна спальни. Окно смотрело на лес, он начинался менее чем в сотне ярдов от дома. Другие окна обращены на расчерченный осенью сад и озеро в отдалении, черная вода которого темнела в исчезающем свете. Было так спокойно, так грустно.
Оставшись одна в своей комнате, Грейс уже не могла отделаться от ощущения, что на чердаке действительно что-то скрипит. Тем легче ей было вообразить царственное одиночество Виллы, молча льющей слезы в своей тесной высокой тюрьме.
Действительно, эта страна с мрачной зимней тьмой, со снегом, подействовала и на ее разум. И она ужасно скучала по Польсону. Письмо Виллы, которое принесло облегчение сначала, теперь давило на нее, и ее мысли сгущались, как снеговые облака. Что-то было между строк, но что — она не могла догадаться.
Поездка в Сигтуну была интересной, а маленькая приозерная деревушка прелестна — узкие улочки, ряды крошечных магазинов, золотые березы, листья, блестящие желтым огнем в озере, орущие школьники.
Дом Блейков выкрашен в темно-красный цвет, традиционный для Швеции. Вилла писала в дневнике, что свой дом, будь он у нее, она покрасила бы в розовый, что шведам необходима большая фривольность. Это слово едва ли можно было употребить по отношению к дому Бейков или их семейству. Все было точно так, как описывала Вилла. Мамаша Бейк сидела в кресле, скрестив пухлые белые руки на коленях. Ее черное платье было перехвачено на широкой груди огромной брошью-камеей. Седые волосы собраны в тугой узел на затылке, маленький сжатый рот среди морщин, блестевшие глаза за стеклами очков в стальной оправе.
Папаша Бейк — высокий, худой как скелет, с полным отсутствием интереса к гостям, являл собой воплощение старости. Ульрика суетилась возле тарелок с едой, чашек с чаем, последний — в честь английской гостьи. И доктор Свен Бейк, авторитетный и мужественный в своем офисе, под недремлющим оком матери и сестры стал другим.
Ему бы лучше убежать от его нянек, подумала Грейс, из этой удушающей атмосферы.
Но в этом доме было и кое-что привлекательное.
Сквозь кружевные шторы Грейс видела перья камышей над гладью озера, качающиеся под ветром. Золотые листья кружились и оседали, как бумага.
— Здесь летом действительно прелестно, — сказал Свен. — Много народу, конечно. Все едут поплавать и погрести.
— Больше всего мы любим зиму. — Ульрика с ее зимним лицом не открыла тайны. — Очень спокойно и уединенно. Здесь остаются только постоянные жители. Падает снег, озеро замерзает, и мы зажигаем большой камин. Что может быть лучше, Свен?
— Прекрасное время для работы, — кивнул он.
— Мой брат пишет научные тезисы, — объяснила с гордостью Ульрика. — Ему здесь никто не мешает.
Казалось, мамаша Бейк не говорит по-английски, хотя, наблюдая за ее глазами под стеклами очков, Грейс поняла, что она понимает больше, чем кажется. Это стало ясно по ее случайному замечанию Ульрике и Свену, сделанному по-шведски. Старик у камина безмолвствовал.
Вилла совсем не годилась для этого общества.
Эбба рассказала Свену и Ульрике о письме Виллы.
— Грейс стало легче, правда, Грейс? Я уверена, что вы думали о похищении.
Ульрика хихикнула.
— Уж не Свеном ли!
— Не смейся, Ульрика, — сердито сказал Свен.
— Но ведь ходили слухи, что ты собираешься на ней жениться.
— Такие слухи ходили о каждом, с кем ее видели. Ты знаешь это не хуже меня. И вообще она была здесь только раз, причем вместе с другими людьми. — Темные меланхолические глаза остановились на Грейс. — Мы плавали и катались на лодке. Синклеры тоже были. И Билл Джордан.
— Если и ходили слухи о ком-то еще, то это о Билле Джордане, — сказала решительно Ульрика.
— Успокойся, он слишком мало прожил, чтобы рассказывать про него сказки.
Грейс посмотрела на Свена.
— Должно быть, для вас ужасно было давать заключение о смерти друга.
— В жизни доктора чего только не бывает, — ответил Свен. — Это несчастный случай. Я никогда в этом не сомневался.
— Мы все, — сказала Ульрика, опуская с глухим стуком чайник на стол. И что-то добавила по-шведски своей матери.
Старая леди закивала и впилась взглядом в Грейс. Что они обсуждают? Нет ли у нее видов на Свена? Они в каждой одинокой женщине, наверное, подозревают ту, которая явится и заберет у них сына и брата? Ну, слухи о нем и Вилле она могла развеять сейчас же. Они совершенно нелепы. Вилла удрала бы за многие мили отсюда, от этой давящей атмосферы.
Грейс по дороге домой сказала про это Эббе, и та ответила ей едким смехом.
— О небо, Грейс! Неужели вы думаете, что Вилла и Свен могли иметь что-то общее? Невозможно. Он никогда не оторвется от юбки матери или сестры. Никогда. Он очень умный и хочет стать знаменитым. Ульрика горит желанием, чтобы он им стал, но когда придет время, она переменит свою точку зрения. Слава заберет его у нее. Человек сложен. Я прощаю Свена, но мне тоже хочется как следует встряхнуть его, чтобы он оторвался от своей семьи.
Грейс подумала, что у Виллы тоже были такие намерения. Человек, похожий на Свена, не мог интересовать долго. Свен, Аксель, Якоб, Густав…
Густав существовал под другой маской.
Ночью Грейс почти не спала. На чердаке скрипело, она была уверена, и из библиотеки доносились голоса Эббы и Якоба. Грейс решила вернуться, чтобы попросить какую-нибудь книгу и еще раз пожелать им спокойной ночи. Подходя к двери, она услышала:
— Густав все организует. Кто еще?
Увидев Грейс, Эбба подпрыгнула. Ее лицо белело во мраке догоравшего огня в камине и оплывших свечей.
— Вы вошли так тихо. Что-то случилось?
— Я только хотела взять что-нибудь почитать, если у вас есть на английском.
— Огромный выбор. Посмотрите сами, — Эбба зевнула. — Я пойду спать. А ты, Якоб? Отложи свои расчеты. Столько беспокойства о делах имения при недостаточном штате, Грейс. Нам не позавидуешь.
Итак, существует Густав-работник? Или Эбба, спохватившись, таким путем решила изменить смысл услышанной Грейс фразы?
Дети Синклера с шумом неслись по ступенькам. Кейт шла медленно, а Питер почти полз.
— Бедный Питер, — объяснила Кейт. — Он все еще такой хилый.
Питер со скучными глазами и темными кругами вокруг них, с желтой кожей выглядел болезненным и апатичным.
— Беда в том, что он не хотел лечь в постель, — продолжала Кейт. — И допоздна работал.
— Надо было, — сказал Питер. — Перестань, Кейт. Работа есть работа. Я вообще никогда не мог лежать в постели с термометром. Мы сегодня постреляем?
— Если ты в силах, — сказал Якоб, а Эбба, приветствуя Кейт и Питера легким поцелуем, добавила:
— Сегодня ланч пораньше, потом мужчины могут делать, что хотят. Свен и Ульрика уже здесь.
Это был серый денек с низким темным небом. Для уюта Эбба задернула занавески в столовой и зажгла свечи — пурпурную, посветлее и зеленую в подсвечниках на стенах. Их пламя отражалось в вазах и высоких бокалах на столе, таких тяжелых, что если поднять пальцами, то пальцы сломаются, подумала Грейс. А если кинуть кому-то в голову? Но никто здесь не собирался кидаться бокалами с бренди. Все такие добрые друзья, все так упиваются встречей. Даже Ульрика приятна и весела с детьми Синклеров. Она накормила их, а потом повела на чердак поиграть в игру с переодеванием.