— Ненадолго. Так она, кажется, сказала. А что значит ненадолго? Неделя, две?
— Какой она вам показалась? Счастливой? Возбужденной? Ну знаете, когда едут в отпуск?
— Она очень спешила, будто опаздывала на поезд. Очень жаль, но мне больше нечего вам сказать, фрекен Эшертон. — Она остановилась, чтобы отдышаться. — Вот и квартирка фрекен Бедфорд.
Где бы Вилла ни жила, она там воцарялась. Она и сейчас незримо присутствовала в современной кухоньке, в комнате со строгим полированным паркетом и грубоватыми люстрами. Вилла была вся в этих вещах — в настольной лампе с желтым в оборках абажуром, в темной картине, окантованной позолоченной рамой, занимавшей добрую половину стены, в смешной пузатой фарфоровой грелке для ног, расписанной цветами, в персидском ковре перед удобным диваном, с кучей подушечек чудесной расцветки, в занавесках, подвязанных бархатными бантами, в комнатных растениях на подоконниках (у Виллы всегда превосходно росли комнатные цветы), и наконец, в птичьей клетке в форме пагоды.
Недаром Вилла говорила, что у нее замашки странствующего старьевщика, подумала Грейс. Шести месяцев ей хватило, чтобы собрать кучу дорогого барахла. Лишь темная картина казалась подлинной, да персидские ковры выцвели и вытерлись как настоящие. Но каким образом Вилле удалось все это купить на скромную зарплату секретаря в Британском посольстве?
— Очень мило, — сказала Грейс, поскольку фру Линдстром все еще стояла на пороге и ждала, что скажет Грейс.
— Да. Она прекрасно обставила квартиру. И знаете, все время находит что-нибудь новенькое. Взгляните на кровать в спальне.
В центре спальни стояли светло-серая кровать с изогнутой спинкой, похожая на колыбель, и светлосерые, в тон кровати, туалетный столик и гардероб. Если бы кровать была по-настоящему старинной, стоила бы очень дорого. По всей вероятности, это была копия, но не из дешевых.
— Густав III, — объяснила фру Линдстром со знанием дела, касаясь спинки кровати.
— Настоящая?
— Нет, но очень старая. Она была в плохом состоянии, когда Вилла ее привезла, но герр Польсон помог покрасить.
— Герр Польсон?
— Господин сверху. Он занимает мансарду и набивает там шишки себе на голове, — захихикала фру Линдстром. — Такой он высокий.
— Господин Польсон швед?
— Наполовину швед, наполовину датчанин. Преподает в университете.
— Может, ему сказала моя сестра куда едет? — проговорила с надеждой Грейс.
— Может быть. В мои обязанности не входит расспрашивать жильцов. — Женщина перебирала ключи. — И какие теперь у вас планы?
— Не знаю. — Грейс поглядела через окно на темнеющее небо. Чувство печали и одиночества, которое охватило ее в аэропорту, вернулось к ней.
— Можно я здесь переночую? — спросила, наконец, Грейс.
Фру Линдстром подумала.
— Почему бы и нет? Это квартира вашей сестры, и за нее заплачено. Кто станет возражать? Гостиницы в городе очень дорогие.
— Вы очень добры. А сейчас я позвоню в посольство. Вероятно, там знают, где сестра. Не могла же она бросить работу? У нее оставался отпуск, который она хотела взять до зимы.
— Англичане почему-то не любят нашу зиму. — Фру Линдстром вдруг улыбнулась, по ее длинному лицу побежали веселые морщинки, но бесцветные глаза сохраняли бесстрастность. — Тогда я вас оставляю, а если что-то понадобится — постучите в мою дверь. Я всегда дома.
Когда Грейс осталась одна, ее охватила тревога. Дорогие ковры, картины в темных тонах, кровать не то чтобы старинная, но достаточно старая… Какой образ жизни вела Вилла? Не была ли она у кого-то на содержании? Грейс еще раз окинула взглядом кровать. Нет, пожалуй, нет. Вилла не поклонница любовных встреч в столь стесненных условиях. Да и сама мысль, что Вилла, привыкшая к столпотворению в своей спальне, решилась на сколько-нибудь постоянную связь с мужчиной, показалась ей неправдоподобной. Если бы Вилла и жила здесь с любовником, фру Линдстром не оставила бы без внимания столь интересный момент.
И вообще, что-то невыразимо унылое было в этой очень тихой комнате. Окна смотрели на озеро, над ним — серое свинцовое небо, на воде качались лодки, привязанные у берега. Позеленевшая медь крыши дворца и церковный шпиль на другом берегу становились черными — день уходил. Вид, конечно, прекрасный, летом, должно быть, здесь буйство красок, но сейчас все такое приглушенное, холодное, безлюдное.
Грейс задернула шторы и включила лампу с абажуром в оборках.
Она попыталась думать. Наверное, надо все же поскорее позвонить в посольство, Синклеру, боссу Виллы. Он дипломат не слишком высокого ранга — это все, что Грейс знала о нем. Вилла писала: «Мой босс Питер Синклер приличный парень и не заставляет меня переутомляться».
— Я не понял, кто вы? Как вы сказали?
— Грейс Эшертон. Кузина Виллы Бедфорд. Разве Вилла не ваша секретарша?
— Была.
— А разве теперь нет? Я знаю, сейчас она в отъезде — я приехала к ней и не застала ее дома… Но все ее вещи здесь!
— За вещами она, возможно, вернется. Но работы для нее уже не будет. Она ее бросила. Вы разве не знали?
Грейс сжала трубку холодной рукой. Видимо, фру Линдстром выключила отопление.
— Нет, не знала.
— Может, и о своем замужестве она вам не сообщила?
— Замужество?! Что за бред!
Голос в телефоне стал суше.
— Видимо, не сообщила. Да, нас она тоже удивила.
— Ну и за кого же она собралась? Вы его знаете?
— Нет, не знаю. Некто по имени Густав. Слушайте, Вилла была фантастической девицей, но, между нами, не слишком надежной секретаршей.
Опять была!
— Я бы хотела встретиться с вами, мистер Синклер.
— Да, но приходите не сюда, а ко мне домой. Жене было бы тоже приятно с вами познакомиться. В шесть часов вас устроит? Возьмите такси. Мы живем в доме сразу за Валлалаваген. Это место называется Васахусет, номер девять, второй этаж, поняли?
— Да.
— Хорошо. До встречи.
И в комнате снова стало тихо, так тихо, что тишина, казалось, отдавалась в ушах. Грейс, чтобы занять себя, снова принялась рассматривать обстановку и обратила внимание на пустую птичью клетку и увядшие в горшках цветы Она сразу же пошла на кухню за водой, чтобы полить цветы. Жалко, если они погибнут до возвращения Виллы.
Ну конечно, что такое цветы в горшках по сравнению с мужем? А может, Вилла попала в ситуацию, из которой не знает, как выбраться? Может, она беременна? Грейс вспомнила, что два года назад Вилла уже делала аборт. Это было единственное, что ей тогда оставалось делать. Мужчина не захотел взять на себя ответственность, а Вилла считала нечестным выпускать в мир нежеланного ребенка. Но больше, заявила Вилла, она никогда себе такого не позволит, она и так возненавидела себя за это. Чувство вины не дает ей покоя, и она навсегда теперь во власти снов о ребенке, будто он умер у нее на руках.
Однако, способность Виллы восстанавливать душевные и физические силы помогла ей быстро справиться с депрессией. И вскоре она уже снова веселилась и ходила в своих темных очках на самые разные вечеринки.
— Будь спокойна, больше я не попаду впросак, — пообещала она.
Так что если она сейчас снова попалась, это значит, ей самой так захотелось. Может, дело снова в отце ребенка, в Густаве, который не слишком обрадовался перспективе стать отцом? Но при чем здесь замужество?
Все это домыслы, вздохнула Грейс. Ладно, может, Питер Синклер что-то знает.
С отсутствующим видом Грейс открыла чемодан и принялась вынимать вещи. Она собиралась не больше, чем на неделю, и вещей было мало, так что они не займут много места в шкафу.
Шкаф в спальне был забит вещами Виллы.
Неужели она ничего не взяла с собой на медовый месяц? Она же с ума сходит по тряпкам. Или у нее теперь все новое? Но разве могла она оставить это потрясающее блестящее, совершенно золотое вечернее платье? Модные шелковые короткие брючки? А изящный красный костюм с иголочки? А черную шубу, которая как раз для страны с такой погодой? А ряды туфель с едва тронутыми каблуками?
Дрожащими руками Грейс выдвигала ящики туалетного столика. Трудно сказать, сколько косметики взяла с собой Вилла. Она всегда покупала дюжины разных баночек. Не могла Грейс знать и про украшения — взяла она их или нет. Среди оставшихся было два или три действительно хороших. Белье Вилла тоже могла купить совершенно новое, более подходящее новобрачной, как и ночную рубашку. А вот халат, что за дверью, можно было оставить здесь без всякого сожаления.
Но весь этот ворох одежды в шкафу наводил на разные мысли. Интересно, Питер Синклер или еще кто-то видели ее в золотом вечернем платье? Вилла в нем должна была быть просто неотразимой. Выбранное с большим вкусом, платье, по всей видимости, имело своим предназначением как можно больше обнажить ее высокие, прекрасной формы, полные груди, подчеркнуть великолепный торс античной богини, округлость маленького живота. А если к этому эффекту прибавить еще и умение Виллы придать как бы невзначай своему замечательному телу различные соблазнительные позы, то по-кошачьи выгнув спину, то изящно наклонившись, будто подбирая случайно оброненную вещь… Да, ее сестра в этом платье кого угодно могла свести с ума!
— О, Вилла! — вдруг вырвалось у Грейс. — Ну почему ты так скрытна? Если не хотела говорить, что с тобой случилось, почему тогда послала мне этот зов о помощи?
Ну да ладно, устало махнула рукой Грейс, теперь мне остается только найти холодильник.
Именно это Грейс и сделала, нашла его, но нельзя сказать, что он был битком набит. Там лежали самые обычные продукты — масло, замороженные овощи, яйца, полбатона хлеба, остатки мяса, аккуратно завернутые в полиэтилен. Все самое обычное, что оставляют, уезжая на день-другой.
Глава 2
Дверь квартиры на Васахусет открыла маленькая девочка. Вся в веснушках, некрасивая, с косичками. За ее спиной стоял такой же некрасивый маленький мальчик.
— Привет, — сказала Грейс. — А мистер Синклер здесь живет?