И опять мужчина, создающий и строящий, весь в трепетах этой «великой заразы», этого мирового сифилиса искусства.
Вот оно до чего доводит. Вот его махровые цветы здесь.
Искусство без жизни, грабящее всюду и везде от самых простых людей и превращающее все это в больницу.
Ну, я разошелся, прости.
Привет всем, целую всех, мои дорогие.
Ваш Анти.
Милые Мульки!
Писем нет от Вас, и я беспокоюсь.
Бегаю целый день, а вечером скучно… Не с кем поговорить. Сегодня начну делать чертежи в масштабе. Дождь льет, жара в комнате, целый день и ночь открыто окно, чихаю, сморкаюсь, ругаюсь. Стал сам ходить покупать. Говорю одно слово «комса» и даю денег больше, чем нужно, и мне дают сдачу, скоро мелочи будет много. «Комса» очень хорошее слово – им все можно спросить. Еще бы узнать несколько таких утилитарных слов.
…Мельников рассказывал: кто-то его спросил, как вам нравится в Париже (а он был с одним русским художником)? Мельников ответил: «Прекрасно, очень нравится», – и увидел, что русский художник отвернулся. Тогда Мельников спросил его: «А Вам?» Тот ответил: «Ничего», – и на глазах его были слезы.
Говорят, что здесь есть русские кафе, где бывать невыносимо, там поют русские песни и буквально плачут в тоске. Говорят, что те, кто не может ехать в СССР, не могут выносить такой вещи. И я уверен, если б мне сегодня сказали, что я не вернусь в СССР, я бы сел посреди улицы и заплакал – «Хочу к маме». Конечно, эти две мамы разные: у них это Россия, у меня СССР.
Вот мой адрес… если переменю, то пришлю телеграмму. Можно писать и в наше консульство, я там бываю.
Сегодня купил ночные туфли, без них я очень простужался. Здесь они необходимы, ибо целый день в ботинках устаешь; с удовольствием вспоминал свои валенки.
От 12 до 2 весь Париж завтракает, все, кроме кафе и ресторанов, закрыто. Вино чудное, но очень слабое. Чаю, не пивши, хочу, его абсолютно нигде не видно, как и папирос. Но и чаю, как это ни странно, не хочется.
Здесь дешево отчасти потому, что плохой материал, ибо им важно дешево купить, модно ходить, а как новая мода, опять новое покупать. Нужно покупать английское и американское производство, там иной принцип.
Я все в своей мансарде, окрашенной в цвет уборной масляной краской. Вижу массу вещей и не имею возможности их купить.
Целую всех крепко, а особенно тебя и маленькую Мульку, которую особенно хочется увидеть, хотя бы издали.
Целую, целую, целую.
Анти.
Милая! Я не получаю твоих писем. Жду их невероятно, думаю о тебе всегда, очень жалею, что ты не со мной, я так привык все делать вместе с твоими глазами, говорить твоими ушами и думать вместе с тобой.
Рабочие чертежи делаю в мастерской Фидлера7 и Полякова8.
Сегодня бродил по предместьям Парижа, очень забавно. Рабочие играют в футбол, ходят обнявшись, копаются в огородах и пляшут в кафе.
Отмахал пешком верст 15 в гору, оттуда был виден весь Париж. Вернулись в Париж на электричке в девять часов вечера, обедал и пил настоящее Шабли. И, действительно, во рту остается вкус винограда. Очень вкусно… На днях буду видеть автозавод и постройку кинофабрики. Предлагают сделать декорации к кинокартине.
Сейчас получил твое письмо! Как я рад!
Пускай для стен клуба9 даст Жемчужный три лозунга, помнишь – там, на черных полосах. И если мог бы, сочинить что-нибудь для плаката к живой газете, а также пусть даст небольшой текст в стенгазету.
Есть какой-то способ печатать дома на материи, и можно дома делать модные платки; я теперь думаю, что по приезде тебе устрою мастерскую производства и печатанья разных мелких вещей.
В кино идет «Десять заповедей» Сесиль де Милля, собираюсь пойти. Как я думал раньше, что по улицам увижу наших генералов или офицеров, оказалось, что нет ни одного. Офицеры стали шоферами, а генералы не знаю кем. Вообще, многие не работают.
Говорят так: «Удивительно неспособные французы, – сколько лет живут в Париже и не знают русского языка». Вообще, еще так: «Париж – русская провинция». Говорят, что русские лучшие работники. Правда, они очень французятся, женятся на француженках.
Выставку все же хотят открыть от 20 до 25 примерно апреля. И сколько там понастроили бездарности, ужас!
В 12 часов еду смотреть окраску павильона, в два еду за город чертить клуб, в и часов буду дома. Нужно сегодня все кончить и сдать подрядчику, делать будут три недели, придется ездить на фабрику смотреть.
Привет всем.
Вчера просидел до часу с чертежами клуба в мастерской Фидлера. Он мне сделал расчеты, а я ему раскрашивал его стройку, ателье, кино. Сегодня сдадим подрядчику для составления сметы. Днем купил себе две рубашки, еще нужно купить летнее пальто. Купил проклятую шляпу, ибо в кепке ходить нельзя, так как в ней ни один француз не ходит, а потому на меня везде смотрят с неудовольствием, думая, что я немец. Вот так.
Действительно, здесь все идет по одному. Женщины тоже одеваются совсем одинаково, так что своей жены не найдешь.
Наконец сегодня солнце.
Сдал сейчас подрядчику чертежи, был на фабрике деревянных и металлических изделий, видел машины.
Нахожу свой отель по тому, что можно издали найти Египетский обелиск на площади Согласия. Моя же мечта – жить вблизи башни Эйфеля, тогда всегда легко найти дом.
Радио здесь, видимо, не свободно, очень мало антенн и магазинов. В Германии же всюду радио.
Мой глаз все видит здесь, много вещей всюду видит.
Я брожу с Поляковым, он все мне показывает и удивляется, что я везде вижу что-нибудь. По воскресеньям он будет меня таскать по мастерским и заводам.
Работы по выставке вагон, теперь нужно составить эскизы на оборудование комнат совместно с Поляковым (ибо Мельников хочет и не может, ему все сделал Поляков), а затем начать развеску.
Текстиля рисунков Любови Поповой 60, а твоих 4. Ну, ничего.
Ем я много, скажи матери. В 8 утра подают две больших чашки кофе с двумя булками с маслом – за 3 франка. В 12 или 1 завтракаю в ресторане так: зелень, бифштекс, сладкое и 1/2 бутылки вина. В 6 ч. или 7 – обед. Вечером пишу вам и ложусь в 12 спать, ибо здесь рано встают.
Я стал совсем западником. Каждый день бреюсь, все время моюсь.
Боюсь одного, что скоро будет жара. Как здесь ходят летом? Неужели в воротничках? Теперь воротничков у меня 12 штук и два галстука. Без этого всего здесь просто нельзя. И то я чувствую, что я еще все не такой, как все, а здесь нужно быть, как все.
Целую всех и ложусь спать.
Милая, дорогая Муличка! Пока, кроме попутных мелочей, ничего не вижу. Работаем и все еще не начали строить. Хотели вчера дать делать эскизы комнат кинопостановки, но, прочитав сценарий, я отказался – такая пошлость и мерзость. Начинает брать тоска. И – наверно, так, а не иначе, – все оттого, что все это чужое и легкое, как будто из бумаги, а работают и делают много хороших вещей, но зачем? Наверно, здесь всюду можно работать, но зачем это? Носить шляпу и воротнички, и ты, как и все, и не иначе… И вот я думаю скорей все устроить, заработать, купить и – какое счастье – приближаться к Москве. Отсюда она такая дорогая.
Сижу, смотрю в окно и вижу синее небо и эти жидкие, чужие, ненастоящие дома, вылезшие из плохих кинокартин. Эти стаи авто на гладких улицах, эти обтянутые женщины и шляпы и бесконечные биде.
…Как бы хотелось в несколько часов прилететь в Москву на Юнкерсе.
Идиоты, как они не поймут, почему Восток ценнее Запада, почему они его тоже любят и хочется им бежать из этого шумливого, бумажного Парижа на Восток. Да потому, что там все такое настоящее и простое.
Зачем я его увидел, этот Запад, я его любил больше, не видя его. Снять технику с него, и он останется паршивой кучей, беспомощный и хилый.
…Я не люблю и не верю всему здесь и даже не могу его ненавидеть. Он так похож на старого художника, у которого хорошо сделаны золотые зубы и искусственная нога. Вот он, Париж, которым я не увлекался раньше, но который я уважал.
Странно, что все работают и что все идет хорошо, так, как бы хотелось, чтобы шло у нас. Но где цель этого всего? Что будет дальше? А зачем? И, верно, тогда и правильно: лучше ехать в Китай и там, лежа, грезить неизвестно о чем. Гибель Европы, – нет, она не погибнет. Что она сделала, все пойдет в дело, только нужно все вымыть, вычистить и поставить цель. Не для женщин же все это делается.
Я хожу в шляпе, как идиот, и на меня перестали обращать внимание. Моюсь я здесь без конца, потому что вода в комнате и горячая и холодная.
Сейчас девять часов. Ходил обедать так: паршивый суп, мясо, картофель и пирожное и полбутылки вина; стоит все это 80 коп.
…Завтра весь день работа, ночевать буду в Иньере у Фидлера. Фидлер – это который работал в ИЗО, в архитектурном отделе с Жолтовским, я у него пью с удовольствием чай, Фидлер страдает, что нет самовара. Узнай, сколько будет стоить послать в ящике сюда, а я узнаю, какой будет здесь налог. Мне хочется ему подарить самовар, так как он много помог мне в чертежах.
Певзнер говорил сегодня, что меня хочет видеть Пикассо очень и Эренбург, я сказал, что через несколько дней.
Есть очень маленькие киноаппараты любительские. Видел корреспондентский аппарат, пятиметровый «Септ», но не знаю еще, что стоит. Вообще, французы деньги любят.
Я пишу очень сумбурно, потому что всего не расскажешь и впечатления очень разные.
Спроси Володю, когда думает приехать. Как Брик? Как мать? Сколько весит Мулька? Открыли ли балкон?
Я хочу пойти с тобой в загс и записаться!10 Милая! Сейчас около 12, буду ложиться спать, никто не придет поцеловать, апельсины положил у кровати. Вместо чаю пью воду. Ну, мой котик, спокойной ночи, целую глазки. Не плачь, все поцелуи верну с процентами.