Смотрят бедняки — дивуются. Где же враги-то? Пришли братья добрые. Нет зла на сердце у них.
Праздник там какой выдастся у русских, смотрят китайцы, собрались кучки солдат все одной роты. Откуда ни возьмись гармоника, а не то самодельная балалайка. «Музицирует» усатый «кавалер», а у самого рожа от душевного восторга лопается, когда вдруг развеселившиеся товарищи в присядку пойдут... Шум, гам весёлый кругом, песни залихватские...
Где же тигры лютые; бессердечные? Нет их. Братья всё это добрые.
Смотрят побеждённые и верить не хотят, когда доходяг до них вести из несчастной столицы.
— Быть этого не может! — говорят они вестовщику. Сколько времени прошло, как живём вместе, кроме доброго, ничего не видали... Случилось тут как-то, угостился один из русских нашей рисовой водкой и обидел китайца... Так их же командир своего наказал за это престрого, а обиженного наградил. Вот они какие враги!
Но вестовщик стоит на своём.
— Да у вас кто здесь? — спрашивает он.
— Как кто? Враги!
— Русские?
— Русские!
— Вот в том-то и всё дело! А там европейцы: белые дьяволы. Пока русские в Пекине были, они сами никого не обижали и другим обижать не позволяли... Ушли они — и горе всем нам!
Только головами покачивают побеждённые, а вестовщик из несчастного Пекина продолжает речь.
Он рассказывает, что от самого Тонг-Ку и до священного Пекина, на том пути, по которому прошли европейцы и японцы, кумирни разорены и испражнениями загрязнены, все фанзы пусты, поля стоят неубранными; рассказывает, как во дворцах, куда ни один человек до того не смел иначе как босой и с опушённой головой входить, европейские солдаты в грязных сапожищах расхаживали; рассказывает, а сам слезами захлёбывается, как реками лилась кровь, а слушатели все недоверчиво качают головами.
— Отчего же у нас-то всё не так? — спрашивают они. — Вон в Мукдене их самый главный начальник солдат поставил, чтобы гробницы богдыханов охранять и чтобы этим выказать почёт нашим святыням...
И слышат они один ответ:
— Оттого, что это — русские.
— Но наши же их первые обидели, первые на них с оружием напали, по их городам стреляли, их земляков убивали...
— Так вот за это они наших солдат и потрепали, а с тем, кто мирный, русские не воюют и, кроме добра, ничего им не делают.
И всюду так, как рассказано: и в Мергеле, и в Цицикаре, и в Мукдене, и в Гирине...
К одному только, живя с русскими, не могли привыкнуть китайцы.
Вот что рассказывает по этому поводу один из южно-маньчжурских корреспондентов «Нового края».
«В Крещение, в городе Ляо-Яне были водосвятие и парад, в коем участвовало до тысячи человек и смотреть который высыпало чуть не всё туземное городское население.
Парад проводился на площади, и китайцы охватили его кольцом, образовав такую плотную толпу, что разве только какой-нибудь мандарин, как Гоголевский городничий в церкви, нашёл бы в ней место.
Парад произвёл громадное впечатление на китайцев, особенно крики «Ура!». Как только раздались первые раскаты клича, компактная масса китайцев отхлынула назад, и на лицах у многих показался испуг. Нужно было видеть этот момент, не поддающийся даже описанию. Последующие «ура» вызвали уже меньше эффекта, но всё-таки чисто рефлекторным движением толпа каждый раз подавалась назад».
Да разве на одних только китайцев производил такое впечатление этот могучий русский боевой клич?..
История сохранила не одно свидетельство того, что от русского «ура» бегали врассыпную и французы, и англичане, и турки, да и вся Европа, приходившая с Бонапартом в Москву.
Только народ русский не чета китайскому. Встряхнулся богатырь-исполин, и разлетелись прочь все жалкие мошки и паразиты, осмелившиеся нарушить его покой... Китайский! же народ не выказал достаточно силы для этого, и паразиты совсем крепко угнездились в его организме.
Но это ещё не значит, что делу конец.
Борьба белой и жёлтой рас только начинается. А чем она кончится этого сказать не сможет никакой пророк...
Однако, несмотря на то, что между русскими и мирным населением Маньчжурии установились самые дружеские отношения, что дзянь-дзюнь Мукдена не раз навещал Порт-Артур, где его везде встречали с подобающим его званию почётом, страна всё-таки была во власти террора.
Мы уже видели, что фудутун Синь-Дзинь-Тина обратился к русским с просьбой о помощи, и его просьба была не единственной в этом роде.
Разбежавшиеся после бесчисленных погромов китайские солдаты соединялись с хунхузами, образовывали шайки и всюду грабили своих земляков, разоряли деревни и города, так что в глазах мирного населения русские являлись его истинными защитниками и покровителями. Всюду начальников отрядов засыпали гражданские китайские власти просьбами о помощи против разбойников, и в большинстве случаев эти просьбы не оставались без удовлетворения.
Китайское правительство было бессильно. Ему в пору было только исполнять требования европейских дипломатов. Регулярных войск у богдыхана не было; стало быть, не было и прочной власти. При таких тяжёлых для Китая обстоятельствах было бы более чем жестоко со стороны русских оставить Маньчжурию. Уход русских войск отдал бы всю страну в руки отчаянных головорезов. Мало того, в случае ухода русских пропали бы все труды по сооружению Великой Магистрали, в которую уже вложены были десятки миллионов русских денег и сил. И вот Россия оказала новое благодеяние Китаю, оставив в Маньчжурии до поры до времени свои войска, в присутствии которых мирное население могло чувствовать себя в полной безопасности...
Европейцы сейчас же сообразили, какой лакомый Кусок ускользнул из их рук.
В то время, как Пекин был разграблен вконец, Маньчжурия осталась неприкосновенной. Все богатства, хранившиеся в её городах, были целы.
Шум, вой, лай, хрюканье понеслись по всей Европе, когда ситуация стала очевидной. Пекинские грабители поднимали крик, а Европа вторила им на все голоса. Они требовали ни мало ни много — немедленного удаления русских из Маньчжурии, имея в виду, что в одном Мукдене хранилось всевозможных богатств не меньше, чем в Пекине. Если бы после ухода русских послать туда Вальдерзее с пекинскими отрядами, можно было бы хорошо поживиться...
Но на сей раз у господ европейцев сорвалось...
Маньчжурия никогда не попадёт в их загребущие руки. Мощная в своей доброте Русь святая не пустила и не пустит туда тех, кто обобрал древнейшую столицу мира. Было сказано паразитам-пигмеям: «Руки прочь!».
Именно так и следует понимать последнее правительственное сообщение о маньчжурских делах, послужившее ответом на шумиху, поднятую в Европе!..
Повествование наше должно на атом кончиться. Рассказ подошёл к самым последним дням, и всё дальнейшее принадлежит будущему. Скромный же автор повествования не желает пророчествовать. Он дал в своём труде свод того, что доходило в разное время с Дальнего Востока до слуха россиян. Все приведённые в повествовании факты переданы с возможной правдивостью — за это автор ручается; а если в рассказе и найдутся промахи, то испольные, и благосклонный читатель простит их.
Поход русских на Пекин — поход исключительно идейный. Не ради какой бы то ни было выгоды пошли русские люди против соседа, с которым никогда прежде войн не вели, а, напротив, были всегда в самых дружественных сношениях. Русскими, идущими на Пекин, руководила исключительно идея...
Какая?
Нельзя не признать того, что китайцы живут совсем в особых условиях быта. У них собственные взгляды на вещи, на взаимоотношения. Эти взгляды выработались более чем сорокавековым существованием страны, всегда замкнутой в своих пределах и не допускавшей к себе никого чужого. Китайцы — великие практики. Каждый китаец — это купец; а купцом нельзя быть, не будучи практичным. Не думайте, что китайцы не видели всей пользы от железных дорог, телеграфа, разработки минеральных богатств. Нет, они не так просты. Во время японской войны 1895 года они не тронули телеграфа, который был им нужен для связи со столицей. Во время прошлогодних волнений боксёры испортили частную телеграфную проволоку, но оставили правительственную, необходимую для сношений с Тянь-Цзинем и Таку. Когда китайские войска отступали перед генералом Ренненкампфом, между отступавшими отрядами и главными силами работал телеграф. Ничего подобного и быть бы не могло, если бы по невежеству китайцы считали телеграф бесполезной вещью и противной даже им как новшество, не согласное с их религиозными верованиями. Они понимали выгоды всех новшеств, но в то же время видели, что всё это уходит из их рук и попадает в руки европейцев. Белые дьяволы забирали себе всё. Вопрос, таким образом, стал исключительно на так называемую «шкурную» почву.
С населения требовались подати, налоги, прямые и косвенные, а средства к добыванию их и вообще к борьбе за существование не увеличивались, а уменьшались.
Что же было делать китайцам? Погибать? Так ведь и таракану жить хочется, а не только китайцу, скромному, трудолюбивому человеку. Вот на этой-то экономической почве и вспыхнули беспорядки, произведённые сообществом «И-хо-туан» — боксёров.
Затем эти столь печально закончившиеся для самого Китая беспорядки, поднятые сперва бессознательно, приняли вполне определённую форму, вылившись в нападения на посольский квартал в Пекине. Не правительственные войска производили эти беспорядки, а сам китайский народ.
Что говорить — личность посланника неприкосновенна. Мало того, посягательство на его особу — вполне достаточный повод для вооружённого столкновения. Но до таких суждений и в Европе дошли не сразу. Давно ли и там стали признавать посланников неприкосновенными? Европа не так уж давно вышла из варварского состояния, чтобы другим навязывать то, что недавно не признавалось ею самою.
Кроме того, безусловно необходимо принять во внимание и то, с кем приходится вести дело и при каких обстоятельствах. В столице Китая дипломатический корпус с своим десантом образовал вооружённый лагерь, откуда европейские матросы занялись стрельбой по вполне мирным гражданам и китайским солдатам.