Когда Синь-Хо вошёл в павильон, она принялась его благодарить. Но тот довольно резко перебил её:
— Не благодари меня. Если бы ты не была русской, то погибла бы! Только это спасло тебя... Потом, если ты хочешь уведомить твоих отца и мать о себе, я разрешаю тебе написать им несколько строк. Здесь Вань-Цзы, которого ты знаешь. Я разрешу Уинг-Ти передать ему твоё письмо.
— Благородный мандарин, принц или ещё кто-то... Скажи мне, чем я могу отблагодарить тебя? — с искренним чувством воскликнула Елена.
— Вот чем: когда вернёшься в Россию, скажи своим соотечественникам, что китайский народ не зверь, что он был выведен из терпения европейцами Запада и потому начал ныне, практически против своей воли это страшное дело... Вот, девушка, чем ты можешь меня отблагодарить!
Синь-Хо ушёл, отдав Уинг-Ти кое-какие распоряжения.
— Он не только позволил передать письмо твоему другу, — воскликнула Уинг-Ти, когда девушки остались наедине, — но даже разрешил ему посетить тебя... Он сам сказал мне это!
Так Вань-Цзы очутился у Елены.
XXVIIIВ ЖИВОМ ЖЕЛЕЗНОМ КОЛЬЦЕ
ань-Цзы слушал рассказ Елены, боясь пропустить хотя бы одно слово. Он переживал вместе с ней все её приключения, все её страхи.
— Вот видите, Елена! — сказал он, когда девушка замолчала. — К каким последствиям привело вас ваше упрямство!
— Увы, дорогой Вань-Цзы, прошлого не вернёшь...
— Несомненно. Но скажите: здесь вам хорошо?
— Да, я ни на что не могу жаловаться.
— Так примите мой совет, добрый совет, Елена, помня, что я — искренний друг ваш...
— Я верю этому... Но что вы мне скажете?
— Не старайтесь уйти отсюда! Здесь вы в полной безопасности.
— Ах, меня грызёт тоска по моим старикам.
— Не причиняйте же им ещё большего горя. Вне этих стен ни за что поручиться нельзя. Вся столица охвачена мятежом...
— Господи! Маме и отцу грозит опасность... Их убьют эти звери!
— Нет... Правительство взяло их под свою охрану. В высшем совете не хотят их крови. Но должен вам сказать, иностранцы ведут себя просто вызывающе... Я надеюсь, однако, что всё обойдётся благополучно. Оставайтесь здесь, Елена, умоляю вас об этом! Синь-Хо, этот таинственный глава всех политических обществ нашей страны, сын Дракона, как называют его, при настоящем положении дел всемогущ, и вы, очевидно, находитесь под его защитой... Поверьте, ни один самый свирепый из и-хо-туанов, как бы он ни был ослеплён ненавистью к врагам своей Родины, не осмелится даже поднять своего взора на вас, пока вы здесь. Если же вы снова покинете это надёжное убежище, то помните, что Синь-Хо не вездесущ, и легко может случиться ужаснейшая катастрофа, которой... которой я не переживу.
Последние слова Вань-Цзы произнёс с такой грустью, что Лена с удивлением и любопытством взглянула на него.
— Ах, друг мой! — со вздохом сказала она. Чем только я могла заслужить такую заботливость с вашей стороны?
— Я уже сказал вам, Елена, что люблю вас, — просто ответил молодой китаец. — Люблю хорошей, чистой любовью. А кто любит, тот всегда страшится за любимого человека и готов на всё, чтобы только сделать его счастливым...
Елена хотела что-то ответить Вань-Цзы, но в этот момент явилась Уинг-Ти и заговорила с молодым китайцем.
— Она говорит, что я должен уйти! — поднялся с табурета гость. — Собрание высшего совета кончилось, и все расходятся... Какое-то решение приняли они: страшное оскорбление нанесено моей Родине, и как горько думать, что даже вековая дружба не помешала вашим соотечественникам, Елена, вмешаться в это дело!.. Но что же делать! Так предопределено, а против того, что уже предрешено высшими существами, не пойдёшь... Будьте спокойны, Елена, за ваших близких... Теперь, когда я знаю, где вы, я сумею подать вам весть о них.
С низким поклоном он вышел из павильона, сопровождаемый Уинг-Ти.
Несколько минут после ухода Вань-Цзы девушка провела в глубокой задумчивости.
— Он меня любит! — прошептала она. — Любит! А чем я могу наградить его за эту любовь? Я — невеста другого и не могу полюбить его иначе, как друга, как брата... Но как велика и чиста должна быть та любовь, которую человек не находит нужным даже скрывать!.. Он ничего не ждёт, ни на что не надеется... Я не знаю, кто из европейцев способен на такое чувство!..
Да, права была эта русская девушка. Не найти нигде на земном шаре белого человека, который смог бы любить бескорыстно... Ненавидеть ни за что ни про что эти люди могут, но любить — никогда...
А Вань-Цзы любил Елену именно той чистой, святой любовью, к которой никогда не примешивается ни малейший расчёт или корысть в той или иной форме. Он горько мучился, когда не имел никаких сведений о любимой девушке, и теперь, увидев её, как он был вполне уверен, в совершенной безопасности, чувствовал себя несказанно счастливым.
Едва стало светать, он поспешил в Посольскую улицу. Там господствовало относительное спокойствие. У баррикад стояли часовые; к своему положению все стали мало-помалу привыкать, и даже сам интерес к происходящим событиям стал ослабевать. Если и были разговоры, то Только об отрядах, появления которых в стенах Пекина всё ещё ждали с минуты на минуту.
— Что бы это могло значить?— удивлялся теперь Миллер, по обыкновению не отступавший от своего друга Раулинссона. — Нет никаких известий о движении русского отряда... О лорде Сеймуре я Уже не говорю... Но, кроме русского отряда, должен подойти ещё и японский.
Полученное известие о возвращении Сеймура вспять нисколько не убавило смеси у надутого англичанина.
— Где же прийти им сюда, — важно отвечал он, — когда этого не смог сделать адмирал, столь опытный, столь храбрый, как лорд Сеймур?..
Миллер только покачивал головой:
— На что же мы можем надеяться?
— Мало ли на что... Вот хотя бы на этот дождь, что прошёл сегодня в полдень[51].
— Что же в нём?
— Как что! Китайцы, сами знаете, мой милый Миллер, народ практичный. Прошёл дождь, орошены поля, они примутся за полевые работы, и волнения прекратятся сами собой.
— Хорошо бы, когда бы так было! Но китайцы зашли так далеко, что возвращение назад для них опасно.
— Во всяком случае, боксёры, самый буйный элемент восстания, будут значительно ослаблены. И правительственные войска легко справятся с ними.
— Если только сами не пристанут к ним...
— Ну, на это никто не решится ни в Высшем совете, ни в цунг-ли-ямене... Не допустят этого. Разве посмеет кто думать о войне со всем миром?
Но — увы! — ответ на эти предположения скоро пришёл...
Целый день вокруг Посольской улицы царило спокойствие.
Боксёры притихли. Видно было со стены, что они занимаются своими обычными упражнениями, очевидно, призывая на себя новое «сошествие духа». Пекинские нищие тоже куда-то попрятались. На улицах Китайского города как будто восстанавливался порядок. Только дымящиеся развалины напоминали об ужасах последних дней.
Вань-Цзы, имевший пропуск от двух посланников, без особого труда пробрался в Посольскую улицу. Здесь к нему так привыкли, что даже не обратили внимания на его появление. Всем было известно, что он посещает дом Кочеровых, дочь которых, как знали все соседи, пропала без следа.
Однако когда он появился, Раули иссоп не мог удержаться от насмешки.
— Эй, Вань-Цзы! — закричал он, когда увидел проходившего мимо молодого китайца. — Скоро вы объявите нам войну?
— А разве вам хотелось бы этого?
— Ещё как! Знаете, я — большой любитель бокса и не прочь поразмять мускулы... Вы не думайте, что мы будем тратить на Вас порох, если вы сунетесь к нам... прямо боксом!
Вань-Цзы только пожал плечами на грубую остроту хвастуна.
— Вы рискуете ошибиться, мистер Раулинссон. Жаль, когда человек не желает видеть грозовую тучу над собой и разъярённого тигра возле себя...
— Вы опять за свои угрозы!
— Увы! Могу ли я грозить, когда у меня нет ни малейшей власти?.. Однако я оставлю вас... Вон, поглядите, если я не ошибаюсь, к баррикаде подходит посланный цунг-ли-яменя. Вам выдаётся случай узнать самые последние новости.
С этими словами Вань-Цзы поспешил к дому Кочеровых.
С какой радостью встретили Василий Иванович и Дарья Петровна вести, принесённые их молодым другом! Теперь, когда он сам видел Лену, сомнений более не могло быть. Старики крестились, на глазах их выступили слёзы; теперь они были готовы перенести самые тяжёлые испытания, благо знали, что любимица их близко и в полной безопасности.
— Непременно попрошу батюшку отца Иннокентия отслужить молебствие! — говорила Дарья Петровна. — Теперь он близко... в посольстве со всем причтом живёт...
— И отслужи, мать!.. А всё-таки я тебе скажу: неплохой народ эти китайцы! — радовался Василий Иванович. — Не тронули нашу Лепку да берегут ещё... Хороший народ! Можно жить с ними в мире да согласии. И зачем дразнят их — не понимаю совсем.
Как Вань-Цзы был благодарен этому простому русскому человеку за такой отзыв о его соотечественниках!.. Только русский хорошо отзывался об обиженном, оскорблённом во всех лучших чувствах народе, всё же другие представители «культурных» наций только сыпали насмешками и всеми силами старались усугубить горечь обид, уже нанесённых...
Грубая шутка Раулинссона оказалась пророчеством.
Посланный цунг-ли-яменя вручил посланникам европейских держав ноту, доказывавшую, что даже терпеливо переносившие все оскорбления правители Китая вышли из себя.
Содержание поты скоро сделалось известным.
Вот этот исторический документ...
«По донесению вице-короля провинции Чи-Ли, французский генеральный консул дю-Шейлар 4-го (16-го) июня письменно заявил, что командиры всех европейских эскадр назначили 5-е (17-е) июня предельным сроком, до которого все форты Таку должны быть им выданы; по истечении этого срока форты будут заняты силой. Ямень чрезвычайно поражён этим сообщением. Китай до сих пор жил в мире с иностранными державами, однако открытая угроза насильственно занять форты является явным доказательством того, что иностранные державы желают нарушить мир и открыть неприязненные действия. В столице восстали боксёры, и население находится в страшном возбуждении. Посольства, их фамилии и их штабы пребывают в опасности, и китайское правительство не в состоянии обеспечить им достаточную охрану. Мы поэтому Должны их просить в течение 24 часов в полном порядке выехать из Пекина, чтобы направиться в Тянь-Цзинь. Мы гарантируем им полную безопасность. Мы снабдим их военным эскортом и предпишем местным властям принять надлежащие меры»