В переводе с одного из древних языков это означает „схватка на оружии“. Нечто вроде импровизированного рыцарского состязания, поединка. Эта традиция древнее самого Содружества».
«Да заткнись ты, Педант».
— Вы согласны, — произнес Донован. — Нас не спрашивали.
— Слушай, Падаборн! Все в Пасти Льва стараются сделать так, чтобы о нашем противостоянии никто не узнал. Открытое столкновение только обратит на себя внимание военных и втянет их в драку. У нас нет ни малейшего желания увидеть кровавые сражения, бомбардировки и выжженные планеты. Да и Лига тут же воспользуется шансом и начнет пощипывать пограничные миры. Взрыв на Генриетте и без того привлек слишком много внимания. Наш конфликт лучше держать в тайне, чтобы избежать куда более скверных последствий.
— Как бы то ни было, а это не мой конфликт, — ответил Донован. — Не стоит ждать, что я приму в нем участие.
Он отвернулся и выпрямил спину как раз в тот момент, когда включились двигатели и челнок, набирая скорость, устремился к планете.
— Я и не( собираюсь тебя втягивать, — сказал Ошуа. — Во всяком случае, не в нынешнем твоем состоянии ума. Я не готов тобой сейчас рисковать. Даже и не знаю, с чего Гидула питает такие надежды…
Челнок сел в Шаллумсаре, столице, откуда они на высокоскоростном поезде добрались до Нимвея — средних размеров города, расположенного в провинции Уиллит-Смолл. Ошуа снял для Донована номер в гостинице «Аксла» в самом замшелом районе на окраине и приставил к нему одного из Сорок.
Прежде чем отправиться вместе со всеми на остров Слез, Равн потрепала человека со шрамами по щеке.
— Со-оро-ока поможет, если тебе что-о-то-о по-онадо-обится, — заверила конфедератка. — Не убивай ехо-о, и о-он не станет убивать тебя. Ты наш по-очетный го-ость, а если еще и вспо-омнишь, кто-о ты тахо-ой, то-о и предво-одитель во-осстания.
— Ты зря думаешь, что после этих слов мне захочется расстаться с амнезией, — проворчал Фудир.
Равн и Ошуа оставили его в одиночестве и, спустившись по лестнице, вышли на Грэндмавер-стрит. Процессию возглавляли выстроившиеся клином Сороки, за ними следовал Ди Карнатика, а потом уже Олафсдоттр. Начинало смеркаться, и солнце этой планеты, Авгар, пламенело над небоскребами Маргаш-Нимвея на другом берегу Геннел-ривер. Одеты спутники Ошуа были в черные либо лиловые шэньмэты, украшенные серебряными слезами. И все, за исключением Равн, носили красные нарукавные повязки с черным конем — герб Ди Карнатики. На черной же повязке Олафсдоттр была изображена стилизованная комета Гидулы. К поясам и нательным ремням крепилось всевозможное полезное оборудование. Сверившись с показаниями одного из приборов, Ошуа произнес:
— Пергола к северу.
И отряд зашагал по Грэндмавер по направлению к заброшенной автофабрике. Они казались скользящими по земле преждевременно удлинившимися вечерними тенями, двигаясь бесшумно, экономя силы. Ашбанальцев на улицах было мало: вечером в этом районе становилось небезопасно — и случайные прохожие спешили обойти Смертоносных по другой стороне дороги. И лишь один человек спокойно стоял в сгущающихся сумерках на углу Грэндмавер и Берил, наблюдая за гостями планеты так, как шакал провожает взглядом проходящий мимо львиный прайд.
— Над нами, — шепнула Равн Ошуа.
— Вижу, — ответил тот.
Сверившись еще раз со своим локатором, он продолжил идти прежним путем.
Над ними другая Тень повисла на цзань-тросе, перелетев с балкона жилого здания на опору, поддерживающую более высокий уровень Берил-стрит. Там он — или она — покачался на своей веревке, словно паук с паутины наблюдая за проходящими под ним Смертоносными. Мятежник? Лоялист? Или кто-то из редеющего числа «нейтральных», привлеченный объявленным падармом? Этого Равн не знала, но, когда она проходила под эстакадой, волосы на ее загривке зашевелились. Теоретически объявлено перемирие, да только в Пасти Льва взаимодоверие давно принесли в жертву в угоду страсти Манлия. Перемирие на падарм казалось хрупкой и ненадежной соломинкой.
Ошуа взмахнул рукой, и внимание Равн, как и Сорок, переключилось на возникший впереди силуэт, тоже сопровождаемый Сороками, расположившимися в шахматном порядке: Даушу, чуть ли не против своей воли втянутый в восстание.
В конце концов, это не важно. Хотел он того или нет; мечтал или был всей душой против; двигали им корыстные или благородные мотивы… кости брошены, и на кону стояли жизнь и победа. Равн отметила, насколько изможденным стало лицо Даушу с момента их первой встречи на Мире Дангри, когда она сама была еще Сорокой. Время берет свое даже при самом благоприятном стечении обстоятельств… а последние двадцать лет спокойными точно не были.
— Пергола наверху, — прошептал Даушу, кивнув в сторону заброшенной фабрики. — Все обговорено. Остальные держатся в стороне. Верховный сказал… — Он помедлил и облизал губы. — Сказал, что пора уладить конфликт. Если победу одержит Манлий, верховный отзовет своих людей. Если Эпри — это должен сделать я.
— Стало быть, — напрягся Ошуа, — ради одной только гордыни Манлия мы все должны забыть свои клятвы?
— Манлий — мой брат по оружию. Я не могу стоять в стороне и ждать, пока его раздавит верховный.
— Одно следует из другого, — проворковала Равн. — Из крепких семян всходят хлипкие ростки…
— Шевелятся твои губы, — бросил на нее взгляд Даушу, — но слышу я голос Гидулы.
— А что, если Эпри убьет твоего собрата? — играя желваками, воскликнул Ошуа. — Просто забудем о двадцати годах борьбы? О наших погибших братьях… о тех, кого мы сами убили?
К ним присоединился еще один человек: рослая дама, кутающаяся в светло-коричневый плащ и, так же как и Даушу, носящая церемониальный головной убор старшей Тени. Екадрина Шонмейзи опиралась на ростовой посох. Ее улыбка почти повторяла оскал черепа на ее головном уборе.
— Как и мы, — заявила она повстанцам. — Для нас это еще друдней. Мы дралис, чтоб защитит Имена, которых вы хотели убит.
Она говорила с ярко выраженным котизармайанским акцентом, преображавшим, сливавшим согласные и делавшим более твердыми окончания слов. «С» и «з» в их конце звучали подобно змеиному шипению, а начальные — звенели.
Ошуа попятился.
— Мы верные слуги Конфедерации…
Екадрина только отмахнулась.
— Вер своей собственной пропаганде сколько хочеж, Карнатика. На свой зтрах и ризк. Я уже говорила верховному — это плохая мысл, но вражда промеж нас рвет его сердце и грозит его убит. Не так важны условия примирения, как то, что он наступит.
Что интересно, в диалекте Нойтойшлауна напрочь отсутствует понятие среднего рода.
Сзади тихо подошел Гидула, не преминувший сразу же вставить шпильку:
— И что, если победит Манлий, верховный присоединится к нам в борьбе против Названных? А еще какие-нибудь сказки знаешь? Ты так увлекательно их рассказываешь…
Екадрина отбросила плащ за плечи. Под ним обнаружилась превосходного плетения рассеивающая броня, а также пояс и разгрузочный жилет, увешанные всевозможным оружием.
— Имена сами могут о себе позаботитсса, — сказала она.
А потом тихо и не без некоторой настороженности добавила:
— Ходят злухи, кое-кто вышел погулят.
Даушу заметно вздрогнул. Если обыватели и вояки пребывали в страхе перед Тенями, то сами они боялись Названных.
— Они вышли за пределы Тайного Города?
— Некоторые. Возможно. Кто же Им сторож? Помниж, какое-то время назад поговаривали, что один из них сбежал на Периферию? — Вновь улыбнувшись, она отвернулась. — Прошу проздит, мне надо поговорит з моим глупым брадом.
Как только предводительница лояльных Теней удалилась, Ошуа шумно втянул воздух, выдохнул и посмотрел на Даушу.
— Стало быть, соглашение. Но станут ли они его придерживаться?
Равн же задала куда более интересный вопрос:
— А мы?
Раньше в комплексе зданий размещалась автоматическая фабрика, а теперь на первом этаже громоздились бесформенные глыбы проржавевших станков. Разумеется, всеструментов, как и роботов, здесь уже давно не было — их продали, когда предприятие разорилось. Бóльшую часть приборов забрали с собой прежние хозяева, остальное подчистили местные жители. Теперь постройки напоминали грубый карандашный набросок к прекрасной, написанной маслом картине. Огромные участки крыши обрушились то ли от урагана, то ли просто под гнетом прошедших лет. Ржавчина поселилась везде, где только могла, с другими металлическими деталями разделалась коррозия, а все деревянное пожирала гниль. Лишь керамика и пластик делали вид, будто время им нипочем, если только не считать пыльной патины да пятен излишне оптимистичного мха.
Обнаженный скелет фабрики служил местом встреч Теней, хотя случайный прохожий, даже если бы постарался, вряд ли заметил бы хоть какие-то свидетельства того, что они здесь. Они сливались со своими тезками, падающими в свете закатного солнца, и казались всего лишь их продолжением, а их движения для стороннего наблюдателя выглядели как пляска естественных вечерних теней.
Внутри стены были выкрашены в серый цвет, с элементами золотой и серебряной отделки. С центральной балки свисало огромное темно-лиловое знамя, в середине которого красовалась единственная серебряная слеза. Рядом колыхались еще два стяга: небесно-голубой с белым голубем и травянисто-зеленый с желтой лилией. Гербы дуэлянтов, Манлия и Эпри. Третье же полотнище, подвешенное в стороне, Равн не узнавала: кроваво-красное с белым крестом того типа, что называют «мальтийским».
— Рифф Ашбанала, — сказал Гидула, зашедший в помещение вместе с ней. — Ему выпало быть судьей на смертоубийстве. В конце концов, это ведь его планета.
Тени, которым велели сторожить единственную планету, пользовались особым уважением среди тех детей Абаттойра, кому приходилось заниматься разъездной работой. Командировка, как правило, означала единственное поручение и конкретную цель: сгонять туда и обратно, выполнить задачу и вернуться. И всего лишь одна планета могла показаться малозначительной на фоне необъятного Спирального Рукава, но она была достаточно большой для риффа и его Сорок, которые изо дня в день выслеживали преступников, карали предателей, подавляли инакомыслие и устраняли коррумпированных чиновников. Среди стремительных Теней риффы были подлинными марафонцами.