– У вас, Никифор Михайлович, связи среди купцов большие?
– Как не быть, меня многие знают.
– А в Москве знакомые по купеческой части есть?
– Как же, многие со мной торговлю ведут.
– Тут такое дело, не знаю, поверите вы или нет, но рассказать хочу. Мимо нашего имения в Болдинский монастырь странники святые часто ходят, так вот в последнее время многие предрекали беду и войну большую, даже говорили, что Москва сгорит в пожаре огромном. Я, конечно, в это не очень верю, только полковник, который в гости к нам захаживает, тоже говорил, что возможно война скоро будет, уж очень активно француз этот, Бонапарт, свои войска собирает. Как говорится, за что купил, за то и продаю, но вы уж предупредите своих знакомых, чтобы товары с осени увезли из Москвы подальше в другое место. И сами поостерегитесь, вдруг и в ваших местах беда будет. Не будет ничего – так и назад вернете, а случится беда – в выигрыше будете.
– Ну что же, спасибо тебе, обязательно предупрежу и сам поостерегусь. Ну, бывай здоров, Михаил Иванович, чай, еще свидимся, жди в гости! – и купец крепко обнял его.
Он остался отдыхать на постоялом дворе, а Миша поехал в гостиницу, которую ему порекомендовал все тот же Никифор. Дал он и адреса своих знакомых купцов и в Смоленске, и в Москве, с которыми вел сам торговлю и которые могли и Мишин товар взять. Купец предлагал и ему на постоялом дворе пожить с ним вместе, но Мише уже было тяжело его храп слушать, да и самостоятельно поторговать хотелось.
Первым делом, только расположившись в гостинице и наскоро перекусив, они с Никитой отправились в баню, париться и мыться после дальней дороги. Вернувшись довольные, они застали в своем номере какого-то подростка, который сидел за столом и с жадностью засовывал в себя не доеденные путешественниками куски.
Хорошо, что Миша по совету Никиты все вырученные деньги спрятал в жилетку, с которой не расставался, а основные непроданные вещи в сундуках убрал подальше под кровать, что их и не видно было.
– Это что такое, кто ты такой и что тут делаешь! Ну-ка, Никита, покличь-ка хозяина!
– Барин, барин, не зовите никого! Просто я хотел сильно есть, в рот ничего не брал уже третий день. Батька с мамкой от лихорадки померли, я один остался, а жили мы в деревне здесь недалече, мы государственные, не барские, так что не думайте, не беглый я. Вот дядька мой, отца брат, и стал меня из дома выживать – и бил за любые провинности, и кормил плохо, да еще и каждым куском хлеба попрекал, хотя я все делал, что он да его жена приказывали. Вот я и сбежал от них, здесь два дня уже скитаюсь. Зашел потихоньку в гостиницу, думал хоть копейку какую заработать, увидел еду и не утерпел. А больше я у вас ничего и не брал, Христом Богом клянусь!
– А как ты к нам в номер попал?
– Так у вас дверь не закрыта была, я толкнул, а она и открылась!
Тут Никита укоризненно посмотрел на Мишу, а тот покраснел до ушей – и верно, Никита вышел раньше, а Миша выходил последним и по привычке просто захлопнул дверь, забыв, что автоматически закрывающихся, так называемых английских штифтовых замков еще не было, их изобретут к середине века, а тогда надо было замок на большой ключ закрывать.
– А как зовут-то тебя, друг ситный?
– Минька я, то есть Михаил Иванович П., – гордо поправился мальчишка.
Тут Миша и Никита аж глаза вытаращили от удивления – все совпадало с данными Миши. Это что же, еще один попаданец? Или это предок Миши? Как-то отец ему рассказывал, что его родственники как раз под Смоленском жили. Интересные дела получаются. Но мальчишка так жалобно смотрел на них, что сердобольный Никита не выдержал:
– Не гоните его, барин, получается, тезка он ваш полный, а может, и родня какая.
– Ладно, не прогоню, только ты его теперь тоже в баню веди, мне тут вшей и грязи не надо!
– Не надо меня в баню, я чистый, в деревне помылся, а здесь у кого-то в конюшне ночевал, конюх добрый пустил, так что и не запачкался вовсе.
– Но есть-то еще будешь? Только давай нормально пообедаем, а не кусками давиться.
– Я распоряжусь, барин, – сказал довольный Никита. Он знал доброту Миши и не сомневался, что тот не бросит своего тезку.
Пообедав, Миша с Никитой и новым компаньоном отправились в город в ювелирный магазин, адрес которого дал ему Яков Ильич, ювелир из Дорогобужа. Магазин его знакомого был гораздо богаче и больше, да и товар намного интереснее, чем в уезде, – все-таки Смоленск был древним торговым городом с большой историей.
Передали хозяину магазина, Льву Ильичу, записку от его коллеги и родственника, и тот, узнав из нее, что у Миши есть необычный товар, пригласил его в хозяйский кабинет. Там наш купец и предложил ювелиру на продажу еще семь камней и пять жемчужин. Лев Ильич жадным взором охватил камни и жемчуг, оценил необычность огранки камней и красоту жемчуга, предложил за всё… сто рублей!
– Побойтесь Бога, сударь, мне за каждый камень давали сто рублей, а вы за всё хотите такую сумму. А мне вас Яков Ильич как честного купца рекомендовал! Пойду-ка я на соседнюю улицу, там тоже лавка ювелирная есть, надеюсь, там мне дадут настоящую цену этим камням, которые мне знакомые из Англии привезли, – вскричал Миша.
– Хорошо, хорошо, дам по пятьдесят рублей за каждый!
– Сто двадцать, или я ухожу! – мамочкина еврейская кровь и страсть к торговле закипела в Мише вновь не на шутку.
– Но, сударь, вы только что говорили сто рублей!
– А теперь сто двадцать! Вы же сами видите, что камни необычные и продадите вы их гораздо дороже! А будете спорить, так и сто пятьдесят запрошу! И только золотыми монетами! – закончил Миша и с удовольствием посмотрел на ювелира, который только молча открывал рот и не мог произнести ни слова!
Миша сделал вид, что привстает со стула и хочет уйти, но ювелир схватил его за рукав и закричал:
– Согласен, согласен, по сто двадцать беру! – и стал выкладывать монеты на стол, но и здесь он постарался обмануть Мишу, недодав ему десять монет. А когда Миша ему на это заметил, тот даже и не смутился особо – не вышло в этот раз обмануть, другого постарается вокруг пальца обвести!
Проверив все монеты и еще раз все их пересчитав, довольный Миша сложил их в мешочек и вышел на улицу. Был легкий мороз, светило яркое солнце, до гостиницы было недалеко, и он решил прогуляться. Верный Никита шел рядом и сбоку, а Минька – чуть сзади. Но вот он что-то заметил и, подойдя к Никите, шепнул тому что-то на ухо. Никита приблизился и тихо произнес:
– Тут малец заметил, что от лавки ювелирной за нами два каких-то бугая идут, вон, потихоньку посмотрите, они у витрины стоят. Видно, ювелиру своих денег жалко стало, отобрать приказал!
Ага, и правда стоят два из ларца, одинаковых с лица, женские шляпки рассматривают – уж больно они им любопытны показались. Миша демонстративно подошел поближе и специально громко взвел курок своего револьвера, чуть показав его из-под полы одежды, а Никита вытащил из-за пазухи кастет, отобранный у грабителей, и стал его рассматривать да на пальцы прилаживать.
Несостоявшиеся грабители молча переглянулись и также молча пошли мимо – все-таки своя жизнь дороже, а хозяйский гнев и пережить можно. Но до гостиницы Миша с Никитой дошли быстрее ветра, Минька аж запыхался, догоняя их.
За свою наблюдательность и сообразительность он был еще раз накормлен и уложен спать вместе с Никитой. Завтра Миша хотел распродать остатки товаров, посмотреть Смоленск и его достопримечательности, и в путь обратный надо собираться. С этими мыслями Миша и заснул, а во сне ему снилось Васино и все его обитатели, и он счастливо улыбался – соскучился он уже по всем, а по Полине-Полетт в особенности.
Глава 19. Продолжение Мишиных приключений в Смоленске
Как ни устал Миша вчера после всех приключений, но наутро встал рано – как и все тут, около шести часов, когда стало едва рассветать.
А распорядок дня был в это время довольно строгий – рабочее время, которое называлось уповод, строго чередовалось с отдыхом. Первый уповод длился с восхода солнца (после завтрака) до 10–12 часов, то есть до обеда. Да-да, обед у русских крестьян был именно в это время. Далее шел дневной отдых – часа два, обязательный для всех! Иностранцы, посещавшие Россию в те века, писали, что после обеда все лавки закрывались на несколько часов на послеобеденный отдых, и никто и ничто не могло поднять русских, чтобы продолжить дело. Лжедмитрий прокололся как раз на этом, ему не простили несоблюдение этой русской традиции – он после обеда работал.
Второй уповод начинался в 12–14 часов и длился до 16–17 часов, когда устраивали паужень и сумеречение – вечерний отдых. Третий уповод длился до захода солнца (в марте это приблизительно до 19 часов). Такое расписание соблюдал и Миша, вполне к нему привыкший.
Миша сразу вспомнил о других просьбах Натальи – заказать кому-нибудь сланец для изготовления ихтиоловой мази, да отправить письма в Петербург. Поэтому он поскорее собрался, поторопив и Никиту, и они поехали на постоялый двор в надежде застать там Никифора Михайловича. Миша теперь ни на шаг не отставал от своего верного охранника, а Миньку оставил отсыпаться после всех переживаний.
На удачу Михаила Никифор еще не уехал, а разговаривал с каким-то мужчиной – таким же богатырем-бородачом. Он с удивлением оглянулся на запыхавшегося молодого человека:
– Ты чего, Михаил, беда случилась какая?
– Да ничего не случилось, просто я забыл еще об одной просьбе нашего лекаря. Говорил он, что на Севере есть какой-то особый камень, горючим сланцем называется, лекарство из него тоже уж больно хорошее получается – сланцевая мазь, которая всякую болезнь (он чуть не сказал – «инфекцию», но вовремя спохватился – об этом еще не знали) из раны вытягивает, так что они быстрее заживают. А раз вы на Север едете, то, может, и про этот сланец можете узнать, а есть он в Эстляндской губернии. Пусть поспрашивают, а потом сообщат, где да как можно купить его. А уж благодарен я буду от всей души! Лекарь у нас толковый, да и просьбы его выполнить выгодно – и в деньгах не обидит, и связи у него хорошие! – тут Миша имел в виду Цекерта, а отнюдь не Карла Карловича, но уточнять о том не стал.