Он классный бизнесмен. Банк его за два года в три раза богаче стал. Саша говорил — это я его талисман. Я появилась — бизнес в гору пошел.
Саша завод какой-то купил во Владимирской области. Но местным дорогу пересек. Они его заказали. Если бы киллеров наняли — не страшно, охрана у Саши что надо. Но они через Генеральную прокуратуру зашли.
Мне следователь прямо сказал, что ему миллион занесли. Говорит, дело закрою, если дашь полтора. Я спрашиваю, а в чем Сашу обвиняют? Он говорит: какая разница? За миллион — ангела посажу, а за полтора — черта выпущу. Я ему: а рожа не треснет? Он лыбится, гад, говорит — делиться надо. Тебе — со мной, мне — с начальством. Начальству — с его начальством.
Господин Президент! Я люблю Сашу! Я тоже имею право на счастье. Я намыкалась уже, хватит. Вы, вот, все говорите — коррупция, коррупция. Так вот она вам — коррупция! Людей за бабки сажают, за бабки и выпускают. Нет у меня миллиона. Как Сашу посадили, его партнеры со мной знаться не хотят. Денег, ясное дело, давать не собираются. Завод уже готовы местным загнать, банк разворуют. Саша сидеть будет, а я опять счастье ловить?!
Пожалейте Вы нас. Распорядитесь, чтобы все по закону было. Ну нельзя же так жить больше!
Представьте себе, что на моем месте дочь Ваша! Ради нее пожалейте.
Исполнительница подходит к ящику и опускает письмо.
Гаснет свет. Звучит песня «Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет».
На сцене молодой мужчина, лет двадцати пяти, типичный чиновник низкого уровня.
Подходит к ящику и вынимает кипу писем. Складывает в холщовую сумку.
Телефонный звонок по мобильному.
Привет, Катюшка! Как ты?.. Приеду, конечно! Когда муж вернется? Хорошо, тогда я к четырем. Три часа нам хватит! ...Ладно, в следующий раз больше будет. Машке-Козявке позвони. Она прикольная. Мне прошлый раз втроем здорово понравилось. ...Ну уговори... А я ей травки привезу, скажи...
Идет,разговаривая по телефону. Сумка рвется, и все письма вываливаются. Падают в лужу.
Тьфу ты, черт! Ну китайцы шьют! Я тебе перезвоню!
Убирает мобильник в карман.
— Третья сумка за месяц. (Собирает письма.) Блин, грязь одна! Писаки гребаные!
Собранные письма выбрасывает вместе с сумкой в большую урну.
Звучит песня «А вы пишите нам, пишите, а мы прочтем, прочтем, прочтем. Прочтем, и прочитаем, и дальше перешлем. И сами все напишем, и вышлем, и пошлем».
ЗАНАВЕС
Служба
Не то чтобы он «в деревне коров пас». Но видя, как живут его односельчане, он уже к восьмому классу понял, что армия — единственный путь вырваться из захолустья. Дальше все было просто. Военное училище, лейтенантские погоны, направление в гарнизон. То, что офицерам мало платят, а порою и вовсе не платят, его не смущало: в деревне денег тоже не давали, так тут хоть мир посмотрит. К тому же Петька до денег был не жаден, водки много не пил, благо отец умер рано и брать пример было не с кого.
Вообще Петька был парнем добрым. Воровал не больше, чем другие пацаны, дрался и того меньше. Только когда вынуждали. Да и то без злобы, просто для порядка. А еще он был жалостливый. Видно, священник, к которому его несколько раз таскала мать и к которому потом он сам забегал при любом удобном случае, привил ему эту жалостливость. Священник был старенький, матушка давно померла, дети уехали в город. Он всегда ходил слегка выпивши, жалел себя, жалел других, иногда плакал. Но это когда выпивал больше обычного.
Как бы там ни было, но Петька всегда жалел пьяненьких и старых. Может, по этой-то причине и случилась с ним такая необычная история.
Началось все летом 1998 года. Шел Петька, молоденький лейтенант, по вечерней Самаре и увидел, как патруль задержал солдатика. Солдатик был хлюпенький, веснушчатый, белобрысый и ужасно худой. А два солдата из патруля, ну прямо рубоповцы — здоровенные амбалы с красными рожами. И майор с ними — тоже «шкаф». Эта сцена — три бугая против солдатика-заморыша была такой смешной, но для солдатика и опасной, что Петька не мог не подойти. То ли любопытство, то ли неосознанное желание помочь слабой стороне. Короче, подошел.
Из разговора майора с солдатиком стало ясно, что того сейчас отправят в комендатуру, поскольку он хоть и в увольнительной, но пьяный. Петька солдатика пьяным не счел, ну подвыпивший — это правда. Но не пьяный. И решил вмешаться.
Особых проблем не возникло. Видно, майору и самому неохота было тащиться на окраину города с этим доходягой, и он почти с радостью поверил Петьке, что солдатик того подчиненный и что лейтенант сам с ним разберется. Для порядка документ Петькин, разумеется, проверил и отпустил их с богом.
Петька прошел с солдатиком до перекрестка, а когда повернули за угол, с чувством выполненого долга по-отечески скомандовал: «Линяй!»
Пока шли, солдатик успел рассказать, что его забрили после второго курса института, когда он завалил сессию из-за любви, и что служить ему осталось еще год.
Прошел месяц, и неожиданно из штаба округа пришел приказ о присвоении Петьке звания старшего лейтенанта. «Неожиданно» потому, что по срокам, нормальным срокам, ему надо было трубить до очередного звания еще как минимум год. В офицерской общаге это дело отметили, причем и Петька поддал от души. Но в пределах приличия. Старших офицеров не звали, а молодые, обсудив неожиданный подарок судьбы, пришли к выводу вполне разумному. Дело в том, что Петька служил на должности «старлеевской», а над ним, его непосредственным начальником, был престарелый капитан, отличавшийся и дурным характером, и беспробудным пьянством. Молодые решили, что капитана собираются комиссовать, а Петьку готовят на его место.
Однако прошел очередной месяц, но никаких новых назначений не последовало. Петька же, наслушавшийся разговоров своих сотоварищей и считавший потому, что новая должность уже в кармане, загрустил.
К ноябрьским, то есть еще месяц спустя, Петьке присвоили звание капитана. На офицерскую пирушку народ, конечно, пришел. Но смотрели на Петьку косо. Два очередных звания за три месяца — это было уже чересчур. Даже искренняя нелюбовь к капитану-начальнику не могла служить оправданием такого везения. Непонимание ситуации у Петькиных коллег приняло столь острую форму, что один из них даже спросил Петьку: а правду ли тот сказал, что он никакая не родня министру Грачеву? Ясное дело, этот вопрос обсуждался и раньше, когда Петька только появился в части. Оно и понятно, фамилия Грачев, счастливым обладателем которой был Петька, естественно, вызывала этот вопрос и в училище, и по месту прохождения службы. Но Петькины объяснения всегда признавались вполне удовлетворительными. Всегда, но не сейчас. Петьку стали сторониться. Капитан же озверел окончательно, цеплялся к нему почем зря и даже накатал на него рапорт по начальству, прицепившись к какому-то пустяку. Полковник, достраивавший силами вверенного ему подразделения дом, ссориться ни с кем не хотел и рапорту хода не дал.
Через три месяца Петр Грачев стал майором. Нет, не должность майорскую занял, что еще можно было как-то объяснить, а получил майорские погоны! Пирушки уже не было. Здороваться с Петькой, конечно, продолжали, но так, что лучше бы и не здоровались вовсе. Полковник вызвал его и решил поговорить о жизни. Поговорили и разошлись неудовлетворенные. Петька — потому что не понял, зачем вызывали. Полковник — потому что ни хрена так и не понял. Кто двигает этого деревенского парня, осталось совершенно неясным.
Петька ходил мрачнее тучи, чем еще в большей степени вызывал подозрения коллег. Уже несколько раз он в одиночку надирался до свинского состояния, что злило его еще больше. Особая глупость ситуации заключалась в том, что он, майор, оставался на «старлеевской» должности. Это было совсем не характерно ни для их дивизии, ни для армейских порядков в целом. В его-то возрасте!
Через неделю Петька получил письмо без подписи:
Уважаемый товарищ офицер!
Я очень признателен Вам за тот человеческий поступок, который Вы совершили летом. Может быть, Вы еще меня помните — я тот солдат, которого Вы спасли от патруля.
Я не знал, как мне Вас отблагодарить. Поскольку я служу писарем в штабе, то решил сделать то, что в моих силах. К сожалению, большего сделать не смогу, так как документы на подполковника и выше готовят в соседней комнате. Пишу «к сожалению», потому что считаю, что командирами в армии должны быть такие люди, как Вы.
Я скоро демобилизуюсь. Хочу верить, что в Вашей будущей армейской карьере, которой, возможно, я в меру сил поспособствовал, Вы останетесь таким же человечным и добрым.
Еще раз большое спасибо.
Свалка
Пес давно жил на этой свалке. И до того, как ее перестроили, и после. Однажды он перебежал было на цивилизованную помойку около элитного кооперативного дома, но ему там не понравилось. Чисто, конечно, было очень, не пахло, битых стекол на земле у баков не валялось. А это так хорошо. Больно очень лапы резать и ходить потом больно. И люди вроде добрые там жили. Камнями в Пса не кидали. Даже специально подкармливали иногда. Но тянуло его на родную свалку. Там друзья, там запахи все родные, там он дома был.
Когда свалку перестроили, жить на ней полегче стало. Главное, конечно, что колючую проволоку, которой свалка была вся обнесена, сорвали и вывезли куда-то. Теперь можно было пойти погулять, легко назад вернуться, не оставляя клочьев шерсти на проржавевших шипах. Да и люди в округе, наверное, получше жить стали. Иногда с мусором такую вкуснятину выбрасывали, что прямо не только морду свою, а все четыре лапы облизать хотелось. Беда только, часто все в целлофановых пакетах выкидывать стали. Замучаешься их зубами рвать! То ли дело в былые времена, все в ведро, а из ведра — к ним, на свалку! Идешь себе по горам мусора, выбираешь, чем полакомиться...