сионе хватило всего лишь одного визита царя, чтобы Лермонтов его оставил, в университете же Победоносцев раздражал поэта своим консерватизмом и педантизмом довольно долго. Неудивительно, что у этого профессора он пропустил больше всего лекций. Наконец, Лермонтову стало просто скучно.
У него и любимая поза в университете была соответствующая – он часто сидел, подпирая голову рукой, что не свидетельствовало об интересе к происходящему в аудитории. Таким запомнил его Иван Гончаров, согласно которому Лермонтов казался ему «апатичным», «говорил мало и сидел всегда в ленивой позе, полулежа, опершись на локоть». Еще более красочен портрет, нарисованный Павлом Вистенгофом: «Мы стали замечать, что в среде нашей аудитории, между всеми нами, один только человек как-то рельефно отличался от других; он заставил нас обратить на себя особенное внимание. Этот человек, казалось, сам никем не интересовался, избегал всякого сближения с товарищами, ни с кем не говорил, держал себя совершенно замкнуто и в стороне от нас, даже и садился он постоянно на одном месте, всегда отдельно, в углу аудитории, у окна; по обыкновению, подпершись локтем, он читал с напряженным, сосредоточенным вниманием, не слушая преподавания профессора. Даже шум, происходивший при перемене часов, не производил на него никакого впечатления. Он был небольшого роста, некрасиво сложен, смугл лицом, имел темные, приглаженные на голове и висках волосы и пронзительные темно-карие большие глаза, презрительно глядевшие на все окружающее. Вся фигура этого человека возбуждала интерес и внимание, привлекала и отталкивала. Мы знали только, что фамилия его – Лермонтов. Прошло около двух месяцев, а он неизменно оставался с нами в тех же неприступных отношениях. Студенты не выдержали. Такое обособленное исключительное поведение одного из среды нашей возбуждало толки. Одних подстрекало любопытство или даже сердило, некоторых обижало. Каждому хотелось ближе узнать этого человека, снять маску, скрывавшую затаенные его мысли, и заставить высказаться…
Ул. Малая Молчановка, 2. Дом-музей М.Ю. Лермонтова. Фото 2024 г.
Ул. Малая Молчановка, 2. Дом-музей М.Ю. Лермонтова, двор. Фото 2024 г.
Однажды студенты, близко ко мне стоявшие, считая меня за более смелого, обратились ко мне с предложением отыскать какой-нибудь предлог для начатия разговора с Лермонтовым и тем вызвать его на какое-нибудь сообщение. „Вы подойдите, Вистенгоф, к Лермонтову и спросите его, какую это он читает книгу с таким постоянным, напряженным вниманием? Это предлог для разговора самый основательный“, – сказал мне студент Красов, кивая головой в тот угол, где сидел Лермонтов. Умные и серьезные студенты Ефремов и Станкевич одобрили совет этот. Недолго думая, я отправился. „Позвольте спросить вас, Лермонтов, какую это книгу вы читаете? Без сомнения, очень интересную, судя по тому, как углубились вы в нее. Нельзя ли ею поделиться и с нами?“ – обратился я к нему, не без некоторого волнения, подойдя к его одинокой скамейке. Мельком взглянув в книгу, я успел только распознать, что она была английская. Он мгновенно оторвался от чтения. Как удар молнии сверкнули его глаза; трудно было выдержать этот насквозь пронизывающий, неприветливый взгляд. „Для чего это вам хочется знать? Будет бесполезно, если я удовлетворю вашему любопытству. Содержание этой книги вас нисколько не может интересовать, потому что вы не поймете тут ничего, если я даже и сообщу вам содержание ее“, – ответил он мне резко, приняв прежнюю свою позу и продолжая опять читать. Как бы ужаленный, бросился я от него».
Комната Михаила Лермонтова была в мезонине. Фото А.А. Васькина. 2024 г.
По этому свидетельству, несмотря на его красноречивость, было бы поспешно делать однозначный вывод о нелюдимости поэта. Были у него здесь и друзья, тот же Алексей Лопухин, а еще Андрей Закревский, Владимир и Николай Шеншины (всем им поэт посвятил стихи), что дало повод некоторым исследователям назвать их «лермонтовской пятеркой», или даже кружком, по аналогии с университетскими кружками Герцена и Станкевича. Друзья заходили и домой к Михаилу, на Малую Молчановку.
Ул. Малая Молчановка, 2. Мемориальная табличка. Фото 2024 г.
Если учесть, что в пансионе Лермонтов продержался с сентября 1828 по апрель 1830 года, то есть год и восемь месяцев, то ко времени своей неявки на экзамены в июне 1832 года срок его пребывания в университете вышел даже большим на два месяца. Лермонтов, если можно так выразиться, подзадержался в святилище науки на Моховой. Уже 1 июня он обратился с прошением об увольнении из университета: «1830 года, в августе месяце принят я был в сей Университет по экзамену студентом и слушал лекции по словесному отделению. Ныне же по домашним обстоятельствам более продолжать учения в здешнем Университете не могу и потому правление императорского Московского Университета покорнейше прошу, уволив меня из оного, снабдить надлежащим свидетельством, для перевода в императорский Санктпетербургской Университет. К сему прошению Михаил Лермантов руку приложил».
Прошение удовлетворено было 18 июня, и «подлинный аттестат получил своекоштный студент Михайло Лермантов». Университет и Лермонтов расстались без сожаления. В университетских бумагах сохранилась запись, сопровождавшая фамилию поэта: «Посоветовано уйти». Лермонтов отвечал своей бывшей альма-матер взаимностью, отзываясь о профессорах как об «отсталых, глупых, бездарных, устарелых, как равно и о тогдашней университетской нелепой администрации». Хотя уже через четыре года в поэме «Сашка» поэт вспоминал о без малого двух годах в университете более тепло:
…Святое место! помню я, как сон,
Твои кафедры, залы, коридоры,
Твоих сынов заносчивые споры:
О боге, о вселенной и о том,
Как пить: ром с чаем или голый ром;
Их гордый вид пред гордыми властями,
Их сюртуки, висящие клочками…
Но все же подытожим, каким стал Лермонтов после университета. «Умственное развитие его было настолько выше других товарищей, что и параллели между ними провести невозможно. Он поступил в школу [юнкеров] уже человеком, много читал, много передумал; тогда как другие еще вглядывались в жизнь, он уже изучил ее со всех сторон; годами он был не старше других, но опытом и воззрением на людей далеко оставлял их за собой», – отмечал современник.
В июле 1832 года Лермонтов с бабушкой выехали в Петербург. Здесь 10 ноября поэт был зачислен в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, созданную Александром I в 1823 году для обучения молодых дворян, поступавших в гвардию из университетов и не имевших военного образования. Покинул поэт и Малую Молчановку. Сегодня здесь дом-музей Михаила Лермонтова.
Глава 4Дом Воланда, или Спасо-хаус
«Убит старший Второв Николай; убийца застрелился», – отметил 21 мая 1918 года в своем дневнике сотрудник Исторического музея Алексей Орешников. Москва гудела – некогда богатейший предприниматель Российской империи, «владелец заводов, газет, пароходов» Николай Александрович Второв, был застрелен 20 мая 1918 года в своем московском кабинете. Кто это сделал? Почему? Имя убийцы так и осталось неизвестным. Наиболее распространенная версия гласит, что убил его внебрачный сын, требовавший денег на оплату карточного долга (даже сумму называли – 50 тысяч рублей). Поговаривали и о мести со стороны большевиков, подозревавших Второва в поддержке Белого движения. Человек, который способен был купить почти все, что угодно, не смог избежать нелепой смерти, а было ему всего пятьдесят два года.
Сметливый иркутский уроженец, сын сибирского промышленника, деловой и энергичный, Николай Второв вкладывал деньги с умом в самые разные отрасли экономики: торговлю, добычу золота, ткацкое производство, угольные шахты, нефтедобычу, банковскую сферу, железные дороги, строительство, недвижимость (в Москве у метро «Китай-город» до сих пор стоит выстроенный в 1912–1913 годах на его деньги «Деловой двор» по проекту архитектора И. Кузнецова). «Богатство России будет прирастать Сибирью» – это сказал еще Михаил Ломоносов, другой талантливый провинциал, добившийся больших высот в науке. Про Николая Второва верным будет сказать, что его личное богатство приросло не только за счет Сибири, но и всей остальной империи. Сейчас таких называют олигархами. Влияние его было сродни министерскому, он подмял под себя все и всех. Ему можно было сменить фамилию – на Первов.
Начавшаяся в 1914 году Первая мировая война утроила его капиталы за счет государственных заказов для армии. Именно ему принадлежали и первый в стране завод по выпуску высококачественных легированных сталей (он работает до сих пор, это «Электросталь»), и единственный в отрасли завод химических красителей, и завод «Коксобензол», производивший взрывчатку, и прочие предприятия военно-промышленного комплекса. Фабрики Второва шили обмундирование и обувь для фронта. «Кому война, а кому мать родна», – говорят в народе про подобные случаи.
Н.А. Второв. Фото 1917г.
Однако не один лишь талант делового человека позволил Второву к 1913 году занять первое место среди всех российских богатеев с капиталом в 60 миллионов рублей, оставив позади и Нобелей, и Поляковых, и Рябушинских, есть тут и иное обстоятельство. Николай Варенцов, купец первой гильдии, не понаслышке знакомый с нравами в своей среде, сообщает в своих мемуарах про «отличающегося малой нравственной чистоплотностью» большого купца Николая Александровича Второва, «имеющего громадную оптовую торговлю почти во всех городах Сибири, закупающего на много миллионов в год разных товаров для своих этих отделений». Этой нечистоплотностью оказалось фальшивое банкротство. «Всем купцам в Москве было известно, что покойный отец Николая Александровича Второва Александр Федорович, как говорили, при участии и сочувствии своего сына, с которым временно как бы поссорившись, обделали грязное дельце, „перевернули свою шубу“ и всем кредиторам скинули 3 % со своего более [чем] трехмиллионного долга, таким образом положив в свой большой карман без больших трудов миллиончик чистоганом. Н.А. Второв после смерти отца получил наследство 13 миллионов рублей, а его брат Александр от первого брака [отца] – миллион рублей. Н.А. Второв и не подумал расквитаться с обманутыми его отцом кредиторами, но, обладая большими коммерческими талантами, после смерти отца развернул колесо своего дела еще больше. Учел благоприятное время: он был одним из первых устроителей трестов из нескольких крупных предприятий. Для этого треста объединенной торговли выстроил громадный дом на Варварской площади под наименованием „Деловой двор“», – пишет Варенцов. В этом самом «Деловом дворе» Второва и застрелили в 1918 году.