Спасопесковский пер., 10, стр. 1. Фото 2024 г.
Но тогда Левински еще не спятил, он предложил Козлову и его ансамблю «Арсенал» выступить 24 декабря 1974 года в Спасо-хаусе на рождественском концерте перед дипломатами и их семьями, исполнив рок-оперу Jesus Christ Superstar. Козлов колебался, взвешивая риск от посещения резиденции американского посла, размышляя, что выбрать: международный скандал (запись концерта обещали передать по «Голосу Америки») и связанная с ним известность или продолжение сидения в подполье в качестве музыкального андеграунда с отдаленными перспективами выхода на большую сцену? Козлов и «Арсенал» выбрали первое и не прогадали.
В день концерта музыканты приехали в Спасо-хаус. Рождественские чудеса у новогодней елки от Санта-Клауса, то есть господина посла, начались сразу – их угостили настоящей итальянской пиццей и кока-колой, вкус которой запомнился на всю оставшуюся жизнь. С высоты прожитых лет именно этот «перекус» остался в их памяти, затмив впечатления от непрекращающихся оваций посольской публики, перешедшей в бурные и продолжительные аплодисменты. Потом тоже покормили, а точнее, подкормили, разве что не предложили остаться в резиденции посла навсегда и получить политическое убежище, но этого и не требовалось. Эпоха стояла такая, что выезд из СССР уже не был сопряжен со сложностями, присущими 1930-м годам, когда Булгаков вынужден был сидеть в своей стране, словно в клетке, причем далеко не золотой. Еще музыканты порадовались фирменным звуковым колонкам и микрофонам со стойками, предложенным им для выступления. У них были свои, чуть ли не самодельные. Справедливости ради, следует отметить, что у американцев было чутье на неформальное искусство, в каком бы жанре оно ни существовало. Поддерживая его, они создавали себе репутацию свободолюбивой, в том числе и в творчестве, страны. Многие представители советской богемы в это верили, а уезжая на Запад, сталкивались с суровыми реалиями рынка, кое-кого заставившего вернуться обратно уже в 1990-е годы.
При Михаиле Горбачеве атмосфера опасности вокруг посещения Спасо-хауса постепенно сошла на нет. Необходимость пробираться домой ночами по арбатским переулкам, запутывая следы от мерещащейся орды топтунов, отпала. Ныне у бывшего особняка Николая Второва в Спасопесковском переулке как-то пустынно и очередей на вход давно не наблюдается.
Глава 5Особняк Аксаковых
«Зовут к Аксаковым, поехал… доиграть в бостон. Досадно. Доиграл и проиграл», – отметил в дневнике Михаил Погодин 25 февраля 1832 года. В семье Аксаковых рады были видеть Михаила Петровича едва ли не каждый день. Погодин даже жаловался на чрезмерно сытные обеды, коими его кормили гостеприимные хозяева: сил не было отказаться! Перечитывая дневник Погодина, то и дело встречаешь подобные записи: «Обедал у Аксакова и с большим удовольствием говорил с Щепкиным о театре» (7 марта 1828 года). Или: «Прекрасный семьянин Аксаков. Милы очень его дети, особенно Гриша и Оля. Познакомился с князем Шаховским, очень благосклонным. Слушал замечания его о театрах и актерах. Толковал с Загоскиным об Озерове, против которого Шаховской вовсе не виноват. Поздно домой. Как тепло и благорастворенно» (7 апреля 1828 года).
Благость растворялась в душе Погодина чуть ли не после каждого визита к Аксаковым, хотя бывали и редкие исключения. Так, спустя полгода, 6 октября 1828 года он отмечает: «Обедал у Аксаковых. После в мушку. Болтали о турках». 20 октября 1828 года: «Обедал у Аксаковых и опять проиграл в мушку 25 рублей. A зачем, слабый, все садишься играть? Хочется отыграться!» А через две недели Михаил Петрович проиграл еще больше – 50 рублей! Расстроенный и с пустыми карманами, «усталый и дрянный», он поехал домой, дав себе обещание: «Решительно больше не играю!» Однако через неделю Погодин вновь сел за большой обеденный стол Аксаковых, а затем проиграл в мушку. Много денег оставил в этом доме за карточным ломберным столиком Михаил Петрович, литератор, издатель, коллекционер и просветитель, а ведь его сложно назвать расточительным, недаром некоторые черты Погодина нашли отражение в образе незабвенного помещика Плюшкина, которому Гоголь выдумал весьма яркую говорящую фамилию.
И.Н. Крамской. Портрет С.Т. Аксакова. 1878 г.
Зато Аксаковы – фамилия настоящая и, по одной из версий, имеет тюркское происхождение: от прозвища Оксак, что означает «хромой». Вероятно, древний прародитель аксаковского рода ходил, опираясь на палку. Но у тех Аксаковых, которые жили в Большом Афанасьевском переулке, хромоты не отмечалось. Так, по крайней мере, свидетельствуют современники. Была у них другая особенность. Аксаковы – одна из самых распространенных в XIX веке фамилий среди русских писателей. Помимо автора «Аленького цветочка» Сергея Тимофеевича, известны его сыновья, литераторы Иван и Константин Аксаковы, а также дочь Вера, мемуаристка. Супруга Ивана Сергеевича (дочь Федора Тютчева) тоже была литератором. Еще у Сергея Тимофеевича был пензенский племянник Александр Николаевич, переводчик и публицист. Кроме того, тульские уроженцы Николай и Александр Аксаковы – дальняя родня Сергея Тимофеевича – были литераторами.
Большой Афанасьевский пер., 12, стр. 1. Фото 2024 г.
Особняк в Большом Афанасьевском переулке (ныне дом № 12, строение 1) населяли самые известные Аксаковы. В этом доме семья Сергея Тимофеевича, как гласит мемориальная доска, проживала с 1829 по 1833 год. Особняк, принадлежавший коллежской секретарше Т.Д. Слепцовой, был нанят летом 1829 года. Родился же Сергей Тимофеевич Аксаков в сентябре 1791 года, в Уфе, в семье чиновника земского суда и помещика Тимофея Аксакова и его супруги Марии Зубовой, дочери уфимского чиновника. В Уфе и ее окрестностях прошло и детство будущего писателя, испытавшего «сказочное» влияние своей «Арины Родионовны» – ключницы Пелагеи. Сызмальства полюбил мальчонка и удочку. После окончания гимназии в Казани в 1805 году его зачислили студентом в только что созданный Казанский университет. На студенческие годы пришлись его первые поэтические и театральные опыты: организованная при его участии труппа поставила его же пьесу. Не оставила своим вниманием муза Мельпомена и самого начинающего драматурга.
После университета в 1808 году началась чиновничья служба Аксакова – в Петербурге, переводчиком в Комиссии составления законов, однако литература увлекала его куда больше, и Аксаков познакомился с ее видными представителями. В 1811 году, уйдя в отставку, он уехал на родину, в Москве, как и в столице, бывая наездами. В Первопрестольной он вошел в круг московских литераторов, общаясь с Сергеем Глинкой, Федором Кокошкиным, Михаилом Загоскиным и другими. Отечественную войну 1812 года Аксаков переждал в Оренбургской губернии, много занимаясь переводами, в том числе и французских авторов, в частности Мольера, комедия которого «Школа мужей» была позже поставлена в Петербурге.
Там же в 1815 году Аксаков познакомился с Гаврилой Державиным, которого считал гением. А кабинет старого пиита представлялся ему ни много ни мало «святилищем русской поэзии». Гаврила Романович, выслушав декламацию собственных стихов в исполнении молодого гостя, заметил: «У вас все оды в голове, вы способны только чувствовать лирические порывы, а драматическую поэзию вы не всегда и не всю понимаете». Малого того, «Державин любил также так называемую тогда „эротическую поэзию“ и щеголял в ней мягкостью языка и исключением слов с буквою р. Он написал в этом роде много стихотворений, вероятно втрое более, чем их напечатано; все они, лишенные прежнего огня, замененного иногда нескромностью картин, производили неприятное впечатление. Но Державин любил слушать их и любил, чтоб слушали другие, особенно дамы. В первый раз я очень смутился, когда он приказал мне прочесть, в присутствии молодых девиц, любимую свою пиесу „Аристиппова баня“, которая была впоследствии напечатана, но с исключениями. Я остановился и сказал: „Не угодно ли ему назначить что-нибудь другое?“ – „Ничего, – возразил, смеясь, Гаврила Романыч, – у девушек уши золотом завешаны“». А было Державину 72 года.
Однако эти откровения Державина не самые главные, важнее всего то, о чем поведал он Аксакову: «Мое время прошло. Теперь ваше время. Теперь многие пишут славные стихи, такие гладкие, что относительно версификации уже ничего не остается желать. Скоро явится свету второй Державин: это Пушкин, который уже в лицее перещеголял всех писателей». Примечательно, что свидетельств о пребывании Пушкина в гостях у Аксакова – в Большом Афанасьевском и по другим адресам – не осталось. Они встречались в 1830 году у Погодина, который жил на Мясницкой. Считается, что Александр Сергеевич творчески использовал сюжет очерка Аксакова «Буран» в своей «Капитанской дочке».
Знаком был Пушкин и с супругой Аксакова Ольгой Семеновной, в девичестве Заплатиной, дочерью суворовского бригадира. Поженились они в 1816 году, венчались в старинном московском храме Симеона Столпника на Поварской, который сохранился до нашего времени в сильно перестроенном виде. В браке у них родилось десять детей (по некоторым источникам – одиннадцать), семья была большая и дружная. С них хотелось брать пример. Ольга Семеновна Аксакова стала для Михаила Погодина образцом идеальной жены и матери. Однажды (будучи влюблен в княжну Александру Трубецкую) он, пребывая «в кругу семейства милого», размечтался: «Что, если бы мне зажить так с Сашенькою!» (из дневника от 7 сентября 1828 года). Но не сложилось, хотя, по просьбе Погодина, жена Аксакова не раз гадала ему на картах: Михаил Петрович был с ней откровенен в сердечных делах.
До середины 1820-х годов семья жила преимущественно на родине – в Ново-Аксакове и Надеждине, но и Москву Аксаков не забывал, посетив Первопрестольную в 1821 году и встретившись со старыми знакомыми из литературной и театральной среды. В Москву на постоянное место жительства Аксаковы переехали в связи с поступлением Сергея Тимофеевича на государственную службу – в 1827 году он трудился цензором в Московском цензурном комитете, но недолго. В 1832 году за недосмотр крамольной пародии «Двенадцать спящих будочников» и ее публикацию Аксакова уволили по личному ра