Брик – ее фамилия по мужу Осипу, а появилась на свет урожденная Лиля Юрьевна Каган (дочь юрисконсульта австрийского посольства и одновременно юриста-правозащитника) в Москве в 1891 году. Черта оседлости не помешала семье Каган обосноваться в Первопрестольной, преодолеть которую позволяли всякого рода послабления, например наличие высшего образования, получить которое было весьма непросто, учитывая мизерную «процентную норму». Кстати, мать Лили, Елена Юльевна, училась в Московской консерватории.
Отец Лили Брик, частный поверенный Юрий (Уриель) Каган (или все-таки Коган, как упоминается он в источниках той поры?), слыл человеком начитанным, обожал Гёте, потому и нарек дочь в память о невесте этого великого немецкого поэта – Лили Шенеман. Тем самым он словно предвосхитил возникновение любовной драмы между Лилей и Маяковским, как между Гёте и его невестой, которой он посвящал стихи (правда, Гёте не «лег на дуло в 36», а дожил до восьмидесяти двух лет, быть может, потому, что в итоге предпочел другую женщину). Уриель Каган был членом литературно-художественного кружка, коих в Москве тогда развелось во множестве. В доме была обширная библиотека, царила салонная атмосфера: устраивались вечера, играли на рояле, разучивали сценки. Семья жила на Маросейке в Козьмодемьянском переулке, в доме купца Егорова, на третьем этаже, рядом с синагогой, кстати, в православие Каганы не перекрестились.
Лилю и ее младшую сестру Эльзу, на пять ее лет моложе, гувернантки научили говорить не только на русском, но и немецком и французском языках. Училась Лиля с 1905 года в Московской женской гимназии Министерства народного просвещения, учрежденной Людмилой Валицкой. Именно в этой престижной гимназии случился ее первый роман: она влюбила в себя учителя, который в качестве награды за возможность лицезреть обожаемую ученицу выполнял за нее домашнюю работу. До сих пор биографы Лили ломают копья – какой предмет преподавал несчастный педагог: то ли физику, то ли словесность. Логично поверить в то, что это была словесность, ведь написанные учителем сочинения дочери – на радость родителям – всегда удостаивались наивысшей оценки, о чем они не забывали сообщить всей родне и знакомым. В гимназии, что вполне естественно, Лилю тоже ценили, и не только тот самый преподаватель: как глубоко она раскрывала тему, какой слог и стиль!
Однако истинным призванием Лили Брик являлось не умение складывать слова, а соблазнять мужчин. Кто только не попадал под ее чары: и сам Федор Шаляпин, зазывавший девушку в ложу Большого театра; и Распутин, только прикидывавшийся старцем; и художник-бубнововалетовец Гарри Блуменфельд; и даже некий случайный попутчик-офицер в вагоне, угрожавший немедля застрелиться, если Лиля не… Биографы до сих пор грезят о ее некоем интимном дневнике, якобы тщательно скрываемом проказницей Лилей, только существовал ли он на самом деле? В общем, в Лилиной колоде были карты самой разной масти и ранга: и простые миллионеры, и рядовые поэты, и учителя, и приятели-гимназисты, но все же к представителям творческих профессий она проявляла куда большую благосклонность. Тогда и проявился ее интерес к поэтам от буквы «В» (Вознесенский) до буквы «М» (Маяковский).
Для интеллигентных родителей Лили это стало сущей катастрофой: старшая дочь подавала такие надежды, сулившие ей успех чуть ли не Жорж Санд, а тут такое! Девушку пытались образумить, поначалу – отвлечь учебой на математическом факультете прогрессивных Высших женских курсов Герье, куда она поступила после гимназии в 1908 году, а затем на архитектурных курсах на Большой Никитской улице. Но в 1911 году любимую дочь отправили по проторенной дороге еще дальше, в центр художественной жизни Европы – Мюнхен, где в то время в частных студиях продолжали профессиональное обучение многие неординарные личности из России: Грабарь, Петров-Водкин, Бурлюк, Кандинский. Лиля оказалась в благотворной среде и заинтересовалась скульптурой. Конечно, великого скульптора из нее не вышло, но задатки этого вида искусства пригодились в жизни: много позже она изваяла портреты мужа Осипа и Маяковского. Но и в Мюнхене Лиля оставалась сама собой.
Тем не менее родители Лили не оставляли надежд на ее исправление. Они решили, что если в Мюнхене она не взялась за ум, то уж у бабушки в польском Катовице точно возьмется. Но и там нашелся свой серый волк, которым оказался родной дядя Лили. В своих чувствах он зашел настолько далеко, что задумал связать себя узами брака с полюбившейся ему племянницей. Однако у Лили планы были иные: зачем ей этот Катовице вместе с великовозрастным дядей? Она вновь вернулась в Москву, и семья не знала, чем ее занять. Когда ей наняли учителя музыки, чтобы он учил ее игре на фортепиано, на дому, она прямо на инструменте его и совратила. Звали осчастливленного Лилей преподавателя Григорий Крейн (человек с такими именем и фамилией хорошо известен знатокам советской музыки). Потом – аборт, сделанный в далекой провинции у столь же далеких родственников. «Операция прошла не слишком удачно: Лиля навсегда лишилась возможности иметь детей, хотя и без этой беды к материнству никогда не стремилась. Ни тогда, ни потом», – открывает интимную тайну лично знавший Лилю Аркадий Ваксберг.
Так бы Лиля и кочевала от одного мужчины к другому, если бы не настойчивость ее давнего знакомого Осипа Брика, с которым они познакомились году в 1905-м, когда Россию охватили забастовки и стачки. Гимназистка Лиля занималась в кружке политэкономии, руководимом Осипом. Политэкономия ей была мало понятна, а вот Осип понравился. Почти ровесник – на три года старше, – тихий молодой человек, за революционные настроения отчисленный из Московской гимназии № 3, упорно ухаживал за Лилей. Удачный момент наступил в 1912 году, и им нельзя было не воспользоваться. В итоге в марте того же года раввин московской синагоги обвенчал их: Лиля возжелала провести церемонию дома, с чем не спорили, потому что Лилин папа сказал священнику, что дочка у него с придурью.
Еще до свадьбы романтическое чувство Осип обсуждал со своим двоюродным братом и соседом Лили Юрием Румером, будущим ученым, одним из основателей Академгородка в Новосибирске. Перед тем как стать «видным советским физиком-теоретиком», Румер лет пятнадцать провел за колючей проволокой в шарашке, поэтому память у него была хорошая. Профессор Румер хорошо запомнил свою соседку Лилю и является для нас ценным свидетелем: «Началось все это, конечно, с дружбы наших матерей. Они были дружны, они вместе ходили в театры – эти две пожилые дамы, вместе выезжали на курорты немецкие – Thuringen, Friedrichroda и так далее… Мой двоюродный брат – Осип Максимович Брик. Его мать и моя мать – родные сестры. Так это все и текло, пока не подросли. А когда подросли, Осип Максимович влюбился в Лилю и захотел, чтобы она стала его женой. А так как Осип Максимович был богат и способен, и недурен собой, то все, казалось бы, за этот брак. И он меня даже спросил, а он на 10 лет был старше меня – спросил: „А тебе Лиля нравится?“ Я сказал: „Очень!“ – „Ты понимаешь, – говорит, – мне она тоже очень нравится“. И вот таким образом они купили шикарную квартиру, шикарную обстановку и стали строить новую семью».
Ко времени создания новой семьи Осип закончил юридический факультет Московского университета и торговал кораллами: именно в этой причудливой сфере трудилась, не покладая рук, фирма «Павел Брик, вдова и сын». Памятливый Юрий Румер утверждал, что роль кораллов якобы выполнял особый сорт песка, добывавшийся в заливе около Неаполя: «Дело вот как было. Имеется под Неаполем заливчик, где песок приобрел форму крупных камешков, которые очень напоминали темные кораллы. Это были маржани, итальянские крестьяне называли их так – „маржани“, и им даже в голову не приходило делать из них украшения. А вот дядя Макс мой, путешествуя там с женой и Осипом Максимовичем, обратили внимание на то, что можно устроить небольшую мастерскую, изготавливать вещи, которые можно будет очень выгодно продавать. И Максим Павлович этим занимался, он иногда выезжал, надевал шикарную шубу, брал красивый саквояж и уезжал в Синь-Цзянь, в Сибирь или в Среднюю Азию продавать очередную партию обработанных им и еще двумя рабочими камней. Причем он брал задаток у этих людей, которые у него покупали камни, и никогда не требовал, чтобы остаток тоже ему отдавали. Его считали там праведным купцом, и говорят, что даже мечети были заполнены молящимися за этого праведного человека. Он брал десять рублей залога, а сто рублей остатка нередко прощал. И очень быстро разбогател – не на бриллиантах, а вот на этих маржани… А маржани в чемоданах остались, и потом уже в 1919 году, вероятно в поисках каких-то преступников, скрывающих от власти несметные сокровища, или еще зачем-то нагрянула милиция и отобрала оставшиеся необработанные камни. Ювелиры, которым, очевидно, как экспертам, их показали, только плечами пожали и посоветовали эти камни выбросить. Так, видимо, и сделали, поскольку камни не вернули. На этом все и кончилось, а так они давали доход – и немалый».
Если рассказ Румера верен, песок оказался золотым – Брики были куда богаче Каганов, отец Осипа Максим Брик был купцом первой гильдии, что и позволило ему просочиться через черту оседлости. «Я стал женихом. Моя невеста, как вы уже догадываетесь, Лили Каган», – радовал Осип родителей, знатоков кораллов. О моральном облике Лили они были хорошо наслышаны. Отговаривая сына, они называли будущую невесту «артистической натурой» и как в воду глядели. Лиля нашла ход к сердцу свекра и свекрови, попросив подарить на свадьбу не брильянтовое колье, а рояль «Стенвей»: и вправду, артистическая натура!
Лиле хотелось быть в глазах мужа хорошей хозяйкой – удалось ей это или нет, вопрос открытый, но вот как она пишет о начале семейной жизни: «В этот месяц я сняла квартиру, заказала мебель, купила белье, ковры, посуду. Когда Ося приехал, он был потрясен великолепием, самостоятельностью и собственностью!» Квартиру, конечно, сняла не она, а ее родители: большую, четырехкомнатную, в Большом Чернышевском переулке. Она вообще была хорошей хозяйкой, что отметят многие знающие ее люди.