Зная о том, насколько больным человеком был Михаил Александрович, писателя все равно выпускали на съездовскую трибуну, бесстыдно используя его авторитет. А вот станичники, земляки писателя, утверждают, что алкоголизмом он не страдал, одна из них рассказывает: «Слухи о том, что автор „Тихого Дона“ пил, сильно преувеличены. Не видел его никто в станице пьяным, никто не говорил ни о каких запоях. До войны, слышала, был такой грех. Но и эти слухи исходили от москвичей, не от вешенцев». Выходит, что в Москве писателя и спаивали – завистники, друзья и враги. А еще говорят, что талант не пропьешь. Творческая судьба многих писателей, и не только советских, заставляет сомневаться в правильности этой поговорки. В этой связи уместно привести мнение Василя Быкова: «В довольно драматическом и богемном писательском быту немалую проблему создавал алкоголь. Частые поездки, хождение в гости, заседания и съезды почти никогда не обходились без дружеских застолий, нередко длительных и чрезмерных. Не всегда они заканчивались мирно – иногда вспыхивали свары, что стоило нервов…» Не только нервов, но и истинного позора и собственной дискредитации.
В Москве Шолохову не работалось, зато в Вешенской Михаил Александрович вновь брался за перо. 1 января 1957 года открывшие «Правду» читатели увидели там его рассказ «Судьба человека». Произошел тот редкий случай, когда название газеты оправдало ее содержание. Впервые со страниц главной газеты страны люди узнали кусочек правды – о тяжелой судьбе попавших в плен советских солдат. Шолохов нигде не мог напечатать рассказ – его просто боялись публиковать, тогда, отчаявшись, он положил его в конверт и отослал по адресу, который в нашей стране знает каждый человек: Москва, Кремль. Тогда письма доходили до адресата, и причем быстро. Никита Сергеевич Хрущев, прочитав печальную историю Андрея Соколова, не откладывая, позвонил Шолохову, но того никак не могли отыскать. Думали, что писатель в Вешенской на рыбалке, а оказалось – в гостинице «Москва», в болезненном состоянии. Вырвавшись из объятий зеленого змия, Шолохов услышал от Хрущева немало теплых слов. Первый секретарь решил, что самое место для такого рассказа – в «Правде». В дальнейшем Хрущев взял писателя с собой в поездку по Америке, хотя его отговаривали помощники – не дай бог Шолохов сорвется, тогда скандал неминуем. Однако, как рассказывал Сергей Никитич Хрущев, Михаил Александрович справился со своей пагубной страстью и не взял в рот ни капли.
Несмотря на то что Шолохов в 1930-е годы и сам находился на волосок от ареста, не испытывая иллюзий в отношении того, что творится кругом и пытаясь спасти других, он впоследствии всегда резко высказывался в отношении антисоветски настроенных диссидентов и прочих либералов и в карман за словом не лез. Его фамилия неизменно стояла и под «письмами советской общественности», осуждающими инакомыслящих: в пример можно привести письмо советских писателей в «Правде» от 31 августа 1973 года против Сахарова и Солженицына. Это была его позиция. Так, приехав весной 1966 года в Москву для участия в XXIII съезде КПСС, Шолохов также не стал отмалчиваться. С партийной трибуны в Кремле он выступил в качестве главного «общественного» обвинителя: «Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные 20-годы, когда судили не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием… Ох, не ту бы меру наказания получили бы эти оборотни!» Зал откликнулся бурными аплодисментами.
«Оборотни» – это всего лишь литераторы Андрей Синявский и Юлий Даниэль, которые провинились тем, что посмели публиковаться за рубежом. За это они и были арестованы в 1965 году, а в следующем – осуждены по часто применявшейся в отношении слишком свободолюбивых писателей статье «антисоветская агитация и пропаганда». Виновными они себя не признали. Отбывали срок в колонии строгого режима. Процесс широко освещался в советской печати. Между прочим, один из этих «оборотней», Юлий Даниэль, – фронтовик, прошел войну, был ранен. Многие коллеги Синявского и Даниэля, а также ученые и деятели культуры не побоялись выступить в их поддержку, в том числе Павел Антокольский, Белла Ахмадулина, Валентин Берестов, Юрий Домбровский, Анатолий Жигулин, Лев Копелев, Юрий Левитанский, Юрий Нагибин, Булат Окуджава, Давид Самойлов, Корней и Лидия Чуковские, Варлам Шаламов, Виктор Шкловский, Илья Эренбург и другие. Но только не Шолохов.
В советском кинофильме «Ко мне, Мухтар!» один из героев, листая журнал «Огонек», комментирует: «О! Видал? Михаил Шолохов. Вот это подфартило! И деньги, и почет!» Картина вышла на экраны в том самом 1965 году, когда Михаил Александрович удостоился Нобелевской премии по литературе. Но стоило ли завидовать? Только близкие люди могли знать, каково было старому уже писателю осознавать, что далеко не все читатели считают его автором романа «Тихий Дон». Началась вся эта история без малого сто лет назад, в 1928 году, почти сразу после публикации первых глав романа в журнале «Октябрь», и столько же лет ломаются копья относительно «проблемы авторства романа „Тихий Дон“». Вот, например, что писали москвичи в своих дневниках уже на следующий год после выхода журнала с первыми главами. «Рассказывают, что в „Госиздат“ явилась старушка с документами (черновиками и т. д.), доказывающими, что ее сын, белый офицер, погибший лет 9 тому назад, является автором романа, который выпущен у нас под именем Шолохова. Последний, подразумевается, достал при неизвестных обстоятельствах единственный имевшийся у автора хорошо переписанный экземпляр и „использовал“ его, причем последующие части (а таковые уже появились в печати) много хуже первой», – пишет историк-антиковед Иван Шитц 14 марта 1929 года.
В 1928 г. в журнале «Октябрь» были опубликованы первая и вторая книги романа «Тихий Дон»
Он же сообщает 1 апреля 1929 года: «История с „Тихим Доном“ Шолохова не утихает, хотя появилось в газетах письмо, странным образом не Шолохова, а нескольких партийных литераторов, ничтожных, „крупнейшим“ среди них является Серафимович (репутация которого стоит очень не высоко). Письмо это говорит о подлинном авторстве Шолохова и призывает к расправе над теми, кто будет себе позволять говорить что-либо о подложности автора. А рядом с этим продолжаются толки, что автор (слышал два имени, Карпов или Макаров) писал уже раньше в „Русском богатстве“, что его матери Госиздат платит гонорар, обязавшись контрактом, что была устроена в Госиздате встреча этой дамы с Шолоховым, и они отшатнулись друг от друга, он – ибо узнал мать преданного им офицера, она – ибо сразу вспомнила чекиста, арестовавшего ее сына и его бумаги. Словом, легенда (?) растет, а Шолохов – молчит». Заметьте, что речь идет не о достоинствах романа, а слухах и домыслах, расходившихся как круги по воде.
Обложка «Роман-газеты». 1928 г.
Вероятно, уже тогда достоинства романа были настолько неоспоримы, что сразу же нашлись и претенденты или их родственники, решившиеся присвоить авторство произведения. Если бы «Тихий Дон» был заурядной книгой, едва ли завязалась бы эта неприятная возня. Сколько книг и статей написано, фильмов снято, люди тратят чуть ли не всю жизнь, чтобы доказать свою правоту. Казалось бы, обнаружение в 1999 году рукописей первых двух частей романа должно было помирить противников проблемы авторства, утихомирить эту «литературную войну», но нет, это еще более разожгло страсти по «Тихому Дону». Все опять остались при своем мнении.
Вероятно, что моральные страдания молодого писателя постепенно усугубились и физическими. Думаю, что истины мы уже никогда не узнаем, а вот с тем, что Михаил Александрович является третьим русским писателем, получившим Нобелевскую премию, спорить трудно, так что вернемся в Сивцев Вражек, где он пережил свой международный триумф. Логично было бы ожидать, что и сам факт присуждения премии, и то, что официально это было расценено в СССР как мировое признание, все это должно было на короткое время примирить разные по взглядам писательские группировки. Однако всенародной радости не получилось. «Приехав в „Нов. мир“, узнаю новость: Шолохов получил Нобелевскую премию. Все говорят об этом с кислыми улыбками. Это, конечно, справедливо, но…» – отметил драматург Александр Гладков в те дни в своем дневнике. Вот это-то короткое «но» очень характерно для советских писателей. Вместо того чтобы ценить Шолохова как литератора, либеральные круги не могли простить ему его консервативную позицию.
Лидия Чуковская также не возрадовалась. «Какая мерзкая погода была в Комарове в тот октябрьский день, когда мы прочли о Нобелевской премии. С моря подлейший ветер, с неба не то снег, не то дождь, а люди оскорблены, унижены, смущены, в глаза не глядят друг другу. Срам – и в природе и в душах. Я услышала новость на бегу, перебегая из жилого корпуса в столовую. Меня будто грязным полотенцем по лицу ударили» (дневник от 19 декабря 1965 года).
Интересен такой факт: впервые о возможности присуждения Шолохову Нобелевской премии написали не советские газеты, а шведские, и не в 1960-е годы, а еще в конце 1930-х. Неслучайно в дневнике Александры Коллонтай читаем: «Нобелевский комитет по присуждению мировой премии за беллетристику присудил премию Бунину как лучшему русскому писателю. Почему не Горькому? Почему не Шолохову? Его знают и любят в Скандинавии» (запись от 13 декабря 1933 года). В Швеции «Тихий Дон» назвали не иначе как советским аналогом романа «Война и мир» Льва Толстого. После перенесенных человечеством тяжелых испытаний в период Второй мировой войны и победы над фашизмом вероятность присуждения Шолохову премии стала чрезвычайно высока, потому что хорошо известный в мире советский писатель по праву ассоциировался со своей социалистической родиной, которая сыграла решающую роль в разгроме гитлеровской Германии.
Однако до официального выдвижения Шолохова собственной страной прошло более десяти лет, и связано это с писателем Сергеем Николаевичем Сергеевым-Ценским, удостоенным в 1941 году Сталинской премии первой степени за роман «Севастопольская страда». Именно к нему в 1953 году и обратился Нобелевский комитет с предложением выдвинуть советского писателя на Нобелевскую премию. Скорее всего, выбор именно Сергеева-Ценского в качестве номинатора был вызван тем, что еще в 1943 году его избрали в Академию наук СССР. Писателей-академиков тогда в Советском Союзе было кот наплакал, и уж, конечно, не звание сталинского лауреата надоумило шведов послать Сергееву-Ценскому письмо, ведь в Швеции тоже была своя Академия наук. Кстати, самого Шолохова избрали в Академию наук в 1939 году, что серьезно повышало его шансы в глазах придирчивых шведов (они ведь не знали, что в СССР есть еще и «народные академики» типа Трофима Лысенко).