Вот и сейчас: умотал в Питер. В кино его, видите ли, сниматься позвали! С хорошим режиссером, роль почти что главная, да еще и фильм по его собственной книжке. «Просто глупо, – сказал, Надюшка, – отказываться». А что актеры, даже далеко не звезды, часто своих подруг на съемки с собой берут, об этом вроде и не ведает. По крайней мере, когда Надя заикнулась, что у нее как раз отпуск не отгулян, а в Питере белые ночи, Димка только отмахнулся:
– Да ты что, заинька! Я сам-то на птичьих правах, куда еще ты!..
Ну, раз «заинькой» называет – значит, точно планирует в Питере загулять. Приударить за какой-нибудь актрисулей.
Вот и надейся на этого Полуянова...
В итоге попрощались они холодно.
Дмитрий отбыл на свои съемки, между прочим, в вагоне-люкс, в отдельном купе с туалетом и душем (виданное ли дело?), а Надежда твердо решила: скучать без него она не будет. Открыта для любых безумств, положенных свободной женщине, – вплоть до похода на мужской стриптиз. Хватит уже терпеть, надеяться и ждать. Пора и о себе подумать. Или хотя бы в Димино отсутствие весело провести время...
Правда, пока что удалось договориться лишь с бывшим одноклассником Мишкой – и то не на стриптиз, а просто поболтать в кафешке. Не свидание, конечно, просто дружеская встреча, но надо же с чего-то начинать!
...А когда после работы Надя, принаряженная, спешила к метро, к ней опять прицепилась какая-то бабка! Схватила у входа в подземку за рукав, молвила жалобно:
– Деточка! Хоть ты остановись! Совсем плохо мне!..
Первым порывом было просто сбросить бабкину руку со своего плеча и сухо, как в Москве принято, буркнуть: «Бог подаст!»
Но все же – что за наказание этот ее характер! – чуть притормозила, встретилась со старушкой глазами... Одета та оказалась чистенько. И лицо приятное. А главное, на щеках пламенем горел неестественный румянец. Верный признак, что давление подскочило.
И Надя пробормотала:
– Что случилось?
Решила – если бабка сейчас начнет разливаться, что у нее дом сгорел, то она пошлет ее однозначно. А старуха тяжело оперлась на ее руку и прохрипела:
– Голова кружится... И грудь давит... А лекарство свое я дома оставила... Адельфан.
Ну, адельфану – цена копейка. И аптека – совсем рядом, два шага от метро.
«Но с какой стати мне с этим возиться? И так опаздываю!»
Хотя, пожалуй, минут пять запасных у нее еще есть. И лучше уж прийти позже, чем, полной дурой, ждать в кафе опаздывающего одноклассника – а тот наверняка вовремя не явится, сейчас сплошные пробки, а Мишка на метро принципиально не ездит. А старуха, похоже, не врет: вон, и глаза красные, и румянец распылался совсем уж ярко. Типичный гипертонический криз.
Надя строго велела бабке:
– Адельфан я куплю. Пойдемте со мной, аптека рядом. Заодно и давление измерим. Там бесплатно можно.
И потащила старуху за собой.
А когда оказалось, что давление у той под двести, тем более не смогла ее бросить. Пусть Мишка, если хочет, обижается, но бабуле надо «Скорую» вызвать.
Однако, едва Надя вытащила мобильник, старуха взмолилась:
– Не надо «Скорую»!
И неожиданно извлекла откуда-то из складок одежды тысячную купюру, протянула девушке:
– Пожалуйста, милая... Я тебе потом еще дам. Ты только меня домой отвези!
Пенсионерка, швыряющая тысячи направо и налево, – это что-то новенькое.
Надя отвела руку с дрожащими в ней деньгами и мягко произнесла:
– Что вы! Не нужно...
Снова метнула взгляд на часы – опаздывала она уже конкретно – и закончила:
– Куда вам домой, с таким давлением!
– А в больницу я не пойду. – Упрямо сжала губы старуха. – Сама что ли не знаешь, как там лечат! Особенно нас, стариков... Уж доберусь как-нибудь до дому. Здесь недалеко.
И, попытавшись встать, покачнулась. Надя подхватила ее под мышки. Стоявший в очереди народ равнодушно взирал на мизансцену, а кто встречал Надин молящий взгляд – демонстративно отворачивался. Да, это Москва. У всех свои дела. Передоверить бабку явно некому. Может, раз та такая богатая, просто посадить ее на такси и пусть катится?
И Надя пробормотала:
– А где вы живете?
Но старуха уже совсем сдала. Снова рухнула на стул, откинулась на спинку, прикрыла глаза. И прохрипела:
– В правом... кармане... Там адрес.
А какой-то дедок еще и поторапливает:
– Девушки, сколько можно стул занимать? Я давление измерить уже полчаса жду!..
Надя метнула на него гневный взгляд и отрезала:
– Значит, подождете еще!
Она извлекла из бабкиного кармана аккуратно сложенный тетрадный листок, развернула, вчиталась в старческие каракули... Ого, а бабуська-то, похоже, из крутых! Вторая Тверская-Ямская улица, дом 54, самый центр.
Как бы сказал циничный Полуянов, весьма полезное, перспективное знакомство. Но, главное, вот совпадение: ей самой как раз на Тверскую и нужно. Кафе, где они договорились встретиться с Мишкой, всего через два дома. Значит, судьба. И человеку поможет, и на свидание попадет – пусть с опозданием.
Только прежде надо бабку хотя бы минимально в порядок привести.
Надя решительно обошла аптечную очередь. Какая-то мадам попыталась, правда, квакать, но девушка возмущенно произнесла:
– Не видите, что ли? Я не себе! Человеку плохо!
– Нам всем тут плохо... – проворчала дама, но более возражать не стала.
«Могу ведь, когда надо, всех построить! – мелькнуло у Нади. – Жаль только, для других все получается, а для себя никогда».
Она приобрела – на собственные средства – упаковку адельфана, нитроглицерин и бутылочку минералки. Вернулась к своей подопечной, дала лекарства – та безропотно выпила. Аптечная публика поглядывала на Надю даже с некоторым уважением – как на опытного, не теряющегося в сложных ситуациях доктора. А старушонка и вовсе смотрела на нее будто преданная собака, бормотала:
– Спасибо, детонька, что б я делала без тебя...
«Поехала бы, как положено, в больницу, – сердито подумала Надя. – А теперь вот таскайся с тобой».
Выглядела старуха уже получше. Вряд ли столь быстро подействовали таблетки – просто отдохнула немного да уверилась, что о ней позаботятся, на произвол судьбы не бросят.
«Одно непонятно: мне-то зачем это надо? – тоскливо подумала Митрофанова. – Шла на свидание, а вместо него с какой-то бабкой вожусь. И ради чего?»
Вопрос риторический. Как насмехается тот же Полуянов, у Нади страсть к благотворительности в крови. Но только если иные на добрых делах целые состояния сколачивают, девушке никогда не перепадало и копейки. Ну просто рука у нее не поднимется взять у несчастной пенсионерки ее с трудом скопленную тысячу!
Ловить такси до второй Тверской-Ямской сейчас бессмысленно – вечер, машин полно, минимум час будешь ползти, хотя ехать всего ничего. Придется на метро. Только бы бабуся от духоты и толпы опять помирать не начала.
«Ну тогда сдам ее дежурной по станции – и все», – твердо решила Надя.
В конце концов, у нее свидание или как?..
Лидия Лебедева исполнила свое последнее фуэте сорок три года назад. Исполнила блистательно – и ведать не ведала, что этот спектакль окажется для нее последним...
Это был обычный, рядовой вечер: ни единого важного гостя в правительственной ложе не ожидалось, никакого телевидения и давали всего лишь «Лебединое озеро», повторенное, зазубренное, годами выстраданное. Но только для звезды это все неважно. Она – лучше всех и должна выглядеть и танцевать соответственно. Никому даже в голову не должно прийти, что суставы с утра болели так, что пришлось просить верную Люську вколоть анальгетик.
...Лебедева беспечно улыбалась мужу, превозмогая боль, порхала по квартире и даже предложила любимому: она отработает сегодняшний спектакль, а потом они махнут в Крым. На целую неделю! И будут, как во время медового месяца, пить «Массандру» и бродить босиком по пляжу...
Мужу идея понравилась, и он пообещал, что немедленно по прибытии на работу отправит своего ординарца за билетами, и Лидия, конечно, сделала вид, что поверила. Хотя прекрасно знала: Виктор на самом деле еще более сумасшедший, чем она, на своей службе горит. Так что в Крым влюбленной парочкой, наверное, они станут ездить гораздо позже – когда оба окончательно состарятся...
А едва муж отбыл на работу и необходимость делать вид, что все в порядке, отпала, Лидия едва не застонала. Что же с ней такое? Боль в ногах – привычная, ничего нового. И мигрень от погоды – тоже рядовое явление. И какой-то озноб, пробегающий по телу, он не от болезни, от нервов. Потому что вечером спектакль. И пусть он рядовой, проходной – все равно проживаешь его словно в последний раз. Ну и подумаешь, что сегодня, как говорят у них в театре, «колхозный день» – придут зрители по билетам, распределяемыми профкомами. Она все равно обязана быть безупречной. Совершенством. Богиней.
Лебедева всегда стремилась к этому – еще с первых классов в балетной школе. Когда совсем девчонкой оставалась в репетиционном зале после уроков. Запиралась, чертила мелом круг на полу. И до мушек в глазах отрабатывала пресловутые фуэте. Вылетая сначала после двух па, потом после трех, десяти, шестнадцати... А сегодня, в «Лебедином озере», ей предстояло сделать тридцать два оборота. И она, разумеется, не сомневалась, что исполнено все будет безукоризненно. Без единой погрешности, точно в унисон с оркестром.
Но только балет – это ведь не математика. И не спорт. Здесь не всегда достаточно – всего лишь четко и без помарок отработать номер. Должно присутствовать что-то еще. Душа. Огонек. Кураж.
А вот куража-то сегодня как раз и не было. И даже за несколько часов до спектакля, предательская мыслишка закрадывалась: не позвонить ли в театр? Не сказаться ли больной? Но только и без того идут все эти шепотки: что она, Лебедева, готова сойти с дистанции. Раз призовешь на помощь дублершу, другой – а потом тебя и вовсе с первого состава снимут...
Лидия снова кликнула безропотную Люську, велела поставить еще один укол. Приказала себе: не думать о хвори, забыть о ней. И, уже стоя за кулисами в ожидании своего выхода, поняла, что опять поступила правильно. Потому что эта особая атмосфера, это дыхание зала, казавшееся сквозь плотный занавес шумом океана, способны были излечить любое недомогание и любой сплин. И пусть публика сегодня колхозная и дружно хлопает совсем не в тех местах, где положено, – бешеная энергия их присутствия, сопереживания, их лиц все равно заряжала фантастически. А уж когда посередине второго акта она увидела в служебной ложе такое родное лицо... Виктор! Любимый… Несмотря на всю свою занятость, пришел – и неприкрыто любуется ею, словно в первый раз...