– Ты совсем рехнулась?! – возопил он.
То есть произнёс он несколько другие слова, но суть заключалась именно в этом. А поскольку постановка вопроса не подразумевала ответа, я и не стала себя утруждать. Вместо того снова замахнулась лыжей. Парень дёрнулся, но что-то подсказало ему, что связываться будет себе дороже. Потому он сплюнул, повторил свой пассаж о моём психическом развитии и бросился бежать.
Вот, собственно, и всё. По-хорошему, в этом месте полагается ударная развязка, из всех щелей и подвальных окон должны были хлынуть мыши, и чёрный человек – мышиный король или кем он там являлся – должен был восстать, чтобы… Не знаю. Чтобы отблагодарить меня за спасение или наоборот – покарать. В любом случае, ничего не произошло. Никто не восстал, никто не явился. Я подняла шляпу, накрыла ею мышиный узел и ушла из того двора.
И засим Шахерезада прекратила дозволенные речи…
Они вышли к перекрёстку Лиговского и Обводного и остановились на светофоре, дожидаясь зелёного сигнала.
– И всё же, – наконец заговорила Савельева. – Хвосты в твоей истории так и не связались в узел. Ни на один из вопросов ты не ответила.
– Прости. – Томка развела руками. – Я рассказываю, как было. Могу придумать дюжину разнообразных ответов и объяснений, но правда в том, что все они так и останутся высосанными из пальца догадками. Не лучше ли оставить всё как есть?
Савельева её как будто и не услышала.
– Вот, например, каким образом он разговаривал? Мыши пищали в унисон?
– Может быть, – пожала плечами Томка. – Какая разница?
– Допустим, можно предположить существование некой мышиной телепатии, – не унималась Савельева. – Под управлением мышиного короля целое оказывается чем-то большим, чем сумма составляющих его частей. Что-то похожее можно наблюдать у голых землекопов или сурикатов. Ну а в условиях большого города притворяться человеком – вполне себе выигрышная стратегия… Но это всё равно не объясняет, как они смогли овладеть человеческой речью.
– Вот видишь, – сказала Томка. – Ты уже начинаешь гадать и искать объяснения там, где они совсем не нужны. С тем же успехом это могли быть мыши из подвалов Мариинки - они так пропитались флюидами Чайковского, что обрели разум. Как тебе такая версия?
– Честно? Звучит дико.
– Как и любое другое объяснение. Стоит начать докапываться, и мы неизбежно придём к тому, что всего этого не могло быть. А оно было. В итоге самым разумным решением оказывается принять чудо как данность – радоваться ему или бояться его, но не препарировать, как лабораторную крысу. Чудеса после такого не выживают.
Савельева крепко задумалась, нахмурила высокий лоб, но так ничего и не сказала. А десять секунд спустя – по таймеру на светофоре – вдруг дёрнула Томку за рукав:
– Эй! Смотри…
Томка близоруко прищурилась. На другой стороне улицы, на углу, стоял высокий человек в длинном чёрном плаще и широкополой шляпе, слегка покачиваясь, как деревце на ветру. Лица на таком расстоянии она не разглядела, да и было ли это лицо? На мгновение сердце замерло, но в итоге даже не заколотилось быстрее. Томка почувствовала, как на неё нисходит отрешённое спокойствие: так или иначе, она с самого начала знала, что этим всё и закончится.
– Знаешь, – проговорила она, – пожалуй, я нисколько не удивлена. Если хочешь, мы можем его догнать, и, коли повезёт, это и в самом деле окажется мышиный человек. И опять же – коли повезёт, ты получишь ответы на все свои вопросы.
Савельева тряхнула роскошными волосами, и на долю секунды в её синих глазах мелькнула решимость валькирии, уже готовой броситься в самую гущу сражения исполнять свой валькириевский долг. Но затем она переступила с ноги на ногу и отошла от края поребрика.
– Пожалуй, не стоит. Ты права: пусть тайна останется тайной, а чудо – чудом. Пойдём лучше слушать, как поезда стучат Цоя. Чудес много не бывает.
– И то верно, – кивнула Томка. – Кстати, есть у меня одна история…
На другой стороне улицы человек в чёрном плаще поднял руку и дотронулся до полей шляпы – может, в знак приветствия, а может, поправляя головной убор. Потом развернулся и дёргающейся походкой двинулся в сторону метро. Томка махнула ему вслед, но он не обернулся.
Елена КондрацкаяБарыта этэннэ[1]
П ервой из коммуналки на Невском пропала Гамаюн. Никто этого не заметил – пернатая девица вечно где-то пропадала. Утром понедельника исчез Домовой. Никто не придал этому значения – он давно грозился съехать, потому как единственный следил за порядком в «местах общего пользования» и всегда громко высказывал своё недовольство по этому поводу. А вот когда из коммуналки пропал Леший, все заволновались.
– Это всё очень странно, – покачала головой Ведьма. Невысокая, молодая, черноволосая и, как и полагается ведьмам, загадочно красивая, она стояла на пороге кухни, прислонившись к дверному косяку, и глядела перед собой огромными глазами. Такими же болотно-зелёными и мутными, как облупленная плитка на стенах. На плече висело застиранное банное полотенце, тощими руками Ведьма прижимала к груди косметичку с золотой надписью «Гусси». В ванной шумела вода. – Ты так не считаешь?
Вампир неохотно оторвал взгляд от экрана ноутбука и облизнулся. Он тоже был молод, а по меркам вампиров, и вовсе юн. Рыжие кудри и бездонные чёрные глаза, которые так нравились романтичным питерским девушкам. И Ведьме – тоже.
– А? Это ты мне? – спросил он.
– Говорю, странно это всё…
Запищал, закипев, чайник, и на кухню зашёл, постукивая костяной тростью, Кощей. Он был лыс, стар и хромал на правую ногу, но спину держал ровно, а подбородок высоко – в Кощее ещё читалась былая стать, и даже потрёпанный спортивный костюм не мог её скрыть.
– Что странно? – прохрипел он, подтягивая на ходу красные треники с белыми полосками.
– Леший. И другие, – сказала Ведьма. – Куда они запропастились?
Кощей повесил трость на спинку стула, выудил из накренившегося шкафа чашку с крупной надписью «Сила в сказках», забросил в неё две чайные ложки растворимого кофе, залил кипятком и только потом заговорил:
– Не знал, что вы дружили.
– С кем? – вскинула брови Ведьма.
– С Лешим. И другими.
Ведьма непонимающе нахмурилась:
– Нет, мы не дружили. При чём тут это?
– А чего вас это тогда так заботит? – цыкнул Кощей, сверкнув золотым зубом.
Проковылял к столу и сел поближе к окну, собирая серой кожей скудный свет, который добирался до квартиры из жёлтого двора-колодца. По стеклу тянулись застывшие дождевые капли. За окном было серо, и на кухне горела, помогая солнцу, потолочная лампа, очерчивая на полу зыбкий жёлтый круг. Но света не хватало: старенькие электроплиты, разномастные стиральные машинки и кухонные шкафы, заботливо обклеенные новой плёнкой, оставались в тени. Над плитами висели травы, которые запасала Ведьма для зелий и заклинаний, сохла на сушилке детская одежда, которая никогда не помещалась в комнате Су Анасы и стремилась захватить всю квартиру. Это же пытались сделать бесконечные самокаты и санки, оккупировавшие общий коридор. На подоконнике засыхал фикус, который никто не поливал с исчезновения Домового.
– А вас почему это не заботит? – всплеснула руками Ведьма и чуть не уронила косметичку.
– Меня заботит, что у меня спектакль через четыре часа, а вокруг опять какая-то суматоха. – Кощей закинул ногу на ногу и вальяжно откинулся на спинку стула, безуспешно стараясь не морщиться от боли в пояснице. – Артисту нужен покой, чтобы войти в образ.
– Уверен, интеллигентные зрители ТЮЗа оценят ваши старания, – прыснул Вампир, не отрывая взгляда от ноутбука.
Кощей с презрением покосился на юнца:
– Моя профессия хотя бы настоящая. В ней есть душа. Не то что эти ваши… как их… удавы-переводчики.
– Питон-разработчики, – закатил глаза Вампир.
– Одна погань – змеи. У змей – это всем известно – души нет.
– Посмотрю я, что вы скажете, когда я закончу курсы и начну деньги лопатой грести. Через год я себе целый банк крови куплю!
Ведьма громко фыркнула:
– У нас соседи пропали! Трое за месяц. Почему вы делаете вид, что ничего не происходит?
– Ну, пропали. А мы что можем сделать? – пожал плечами Вампир. – Это разве наша работа? Может, Леший в свой лес ушёл. На ретрит.
– Его лес, тот, что на нынешнем Комендантском проспекте был, давным-давно вырубили. А в чужой ходить – себя не уважать. – Кощей отхлебнул кофе и причмокнул от удовольствия. – Он как лет тридцать назад перебрался в эту квартиру, так, по-моему, ни разу в леса и не ходил.
– Вот! Я и говорю, что-то неладное творится! – Ведьма сделала ещё одну попытку привлечь внимание к проблеме.
На кухню зашёл низенький старичок в полосатом халате и широких штанах – круглый, улыбчивый, с корзиной белья в руках. Кивнув всем собравшимся лобастой головой с щетинистым ёжиком на макушке, он заторопился к одной из четырёх стиральных машин.
– Вот скажите, Сах иччи, – бросил ему Кощей. – Вы тоже считаете, что вокруг творится что-то ужасное?
Сах иччи взглянул на Кощея добрыми раскосыми глазами и задумался.
– Барыта этэҥҥэ! – наконец улыбнулся он и принялся забрасывать бельё в стиралку.
– Видите, Сах иччи считает, что беспокоиться не о чем. – Кощей отвесил старичку шутливый поклон.
– Сах иччи на всё отвечает одно и то же, – не унималась Ведьма. – Что не спроси – всё «барыта этэҥҥэ»!
– Барыта этэҥҥэ, – закивал Сах иччи, щедро насыпая порошка в машинку.
– Вот! – снова воскликнула Ведьма.
– Слушай, Ви, не разгоняй раньше времени, а, – вклинился Вампир и кивнул на пожелтевший календарь 1980 года, который висел над столом уже почти полвека. – У тебя шабаш на носу, посвящение, Лысая гора – думай о том, что действительно важно.
Кощей согласно закивал. Сах иччи сосредоточенно воевал с режимами стиралки.
Ведьма шумно выдохнула, открыла было рот, чтобы запротестовать, уже набрала воздуха в грудь, но вдруг развернулась на пятках и зло затарабанила кулаком в дверь ванной.