ов – и никуда не исчезнешь.
За стол сел Сах иччи, поставив перед собой тарелку, полную жареных яиц, щедро политых кетчупом – его любимое блюдо.
– Барыта этэҥҥэ? – шутливо спросила Су Анасы.
– Барыта этэҥҥэ, – с улыбкой закивал Сах иччи и принялся за еду.
Ведьма сидела на широком подоконнике и пыталась разглядеть со дна жёлтого колодца звёзды. Во дворе было тихо, дом спал, в свете уличного фонаря намывался кот. И как ему не холодно гулять в такую погоду? Впрочем, может, ему и идти-то некуда. И теперь он греется под электрическим солнцем, спасаясь от чудищ, что скрывает темнота.
Иногда, когда Ведьма вот так сидела ночью у окна и глядела вниз, ей казалось, что за пределами этого двора ничего больше нет. Выйдешь за порог квартиры – окунёшься в бесконечную пустоту. И как свет фонаря спасал кота от чудовищ, очерчивая на земле чёткий жёлтый круг, её берегли стены квартиры. Ведьма всегда так думала, всегда в это верила. До тех пор, пока её соседи не начали исчезать. И Ведьма совсем не знала, что с этим делать. Но что она знала наверняка – делать что-то обязательно нужно.
Через тёмный провал арки во дворе материализовался Вампир. Остановился в свете фонаря и, как показалось Ведьме, с облегчением выдохнул, оказавшись в его кругу. Потом присел рядом с котом, и тот тут же принялся тереться о его ноги, задирая хвост. Вампир достал из рюкзака пакетик корма и высыпал на землю.
Ведьма улыбнулась. Вампир ей нравился: хороший парень, добрый и робкий, и даже пристрастие к крови его не портит. А ещё он хотел большего – это Ведьма в людях и нелюдях особенно ценила. Вампир другой, не похожий на Кощея и Су Анасы, которые, словно мухи в янтаре, застряли в давно сгинувшем прошлом. Не легкомысленный, как Гамаюн, скачущая по впискам и шабашам, но и не душный, как Домовой, который только и думал, что о домашних заботах и умел хороводить разве что ложками. Ведьма чувствовала с Вампиром некое родство – она тоже собиралась добиться многого. Пройти посвящение на Лысой горе, обзавестись фамильяром, войти в Питерский ковен, а после – стать его Верховной ведьмой. У неё для этого были все задатки, ей все так говорили: от родителей, которых она оставила в Хабаровске, до ведьм, которые проводили отбор в Питерский ковен.
Некоторое время Ведьма наблюдала за тем, как Вампир ласково чешет кота между ушей, а потом спрыгнула с подоконника, забралась под настольную лампу и открыла тысячелетний гримуар. В коридоре скрипел паркет, и Ведьма старалась не думать о том, кто или что это может быть, радуясь, что закрыла дверь в комнату на замок. Она листала гримуар в поисках ответов. Кто-то же из сотен поколений ведьм должен был знать, что происходит.
В комнате Су Анасы было пусто.
Не осталось ни Су Анасы, ни её сыновей.
Дверь была распахнута, и Ведьма стояла на пороге. Она шла умываться, привычно готовясь выгонять соседку из душа. Но выгонять оказалось некого.
Как и в комнате Лешего, в этой не было мебели. Только на стене осталась одиноко висеть картина с изображением какой-то реки. Возможно, той самой Волги, о которой любила вспоминать Су Анасы. За окном, которое выходило на шумный Невский, разливался молочный туман. Когда Ведьма закрывала дверь в комнату, картины на стене больше не было.
– Мне страшно, – сказала Ведьма, когда Вампир зашёл на кухню. – Я искала ответы в гримуаре, говорила с другими ведьмами – никто ничего не знает.
– Я не могу исчезнуть, – тихо сказал Вампир, отстранённо разминая пакетик с донорской кровью. – У меня столько планов. Я просто не могу. – Он посмотрел на Ведьму. – Может, если сидеть тихо и запереться…
– Су Анасы говорила сидеть тихо и «слушать течения» и исчезла в ту же ночь! Что точно нельзя делать, так это сидеть сложа руки.
– Что ты предлагаешь?
Ведьма подскочила и принялась мерить шагами кухню. Сердце стучало, щёки горели, каждое слово наполняло её решимостью:
– Подготовить самые сильные заклинания. Расставить по квартире ловушки. Развесить обереги. Встретить это и дать ему отпор. Что бы ни поселилось в нашей квартире, что бы ни забирало наших соседей, ему тут не место. – Она остановилась и ударила кулаком по ладони. – Это наш дом, и никто у нас его не заберёт!
Подскочив на месте, она убежала с кухни и вернулась с гримуаром.
– Вот, смотри! Это заклинание «магических силков», это – самое сильное изгоняющее заклинание, оно сложное, но я справлюсь. Это – для очищения пространства, а это – заклинание вечного сна. Мы его – что бы это ни было – поймаем и перепробуем все заклинания, но найдём способ победить.
– Не знаю. – Вампир с сомнением смотрел в гримуар. – Ты уверена, что это сработает?
– Не уверена! – Ведьма захлопнула книгу. – Но это лучше, чем сидеть и ждать, пока мы все исчезнем. Мы должны хотя бы попытаться.
– Ну. – Вампир почесал затылок. – Разве не глупо бежать навстречу неизвестно чему? Может, умнее будет бежать в другую сторону?
– Ты о чём? Куда бежать?
– Если честно, я нашёл другую квартиру, мне товарищ из донорского центра помог. – Вампир отчего-то виновато улыбнулся и пожал плечами. – Уже вещи собрал. Прости.
Ведьма молча смотрела за тем, как Вампир неловко мнёт в руках пакетик с кровью, как берёт рюкзак, спортивную сумку из коридора и уходит, бросив на прощание невнятное: «Ты там… заходи, если что. Я скину адрес». Когда хлопнула входная дверь, она медленно опустилась на стул.
– Барыта этэҥҥэ, – тихо сказал Сах иччи. Ведьма, утонувшая в своих мыслях, и не заметила, как он оказался на кухне.
– Разве? – спросила Ведьма, но ответа не получила. Сах иччи только простодушно улыбнулся и принялся заваривать чай.
Ведьма работала не покладая рук, целый день. Исписала стены заклинаниями, начертила на полу самые мощные пентаграммы для поимки самых разных существ и сущностей: демонов, призраков, бесов, духов, полтергейстов и многих других. Развесила по дому полынь, окурила углы шалфеем, рассыпала землю с Новодевичьего кладбища. Ведьма была готова к бою.
Туман за окнами сгустился, превратившись в непроницаемую молочную дымку. Он поглотил звуки улиц, звуки дождя и даже звук колотящегося сердца Ведьмы, которая сидела на кухне и ждала, сжимая в побелевших пальцах гримуар. Что бы ни пришло сегодня, насколько страшным оно бы ни оказалось, она не отступит. Она сделает всё и даже больше. Она ведьма. Лучшая в своём городе и одна из лучших в Петербурге. Ей всё по плечу.
В квартире было непривычно тихо. Никто не шумел, не разговаривал, не ругался. Не верещали дети Су Анасы, не причитал Домовой, не стучала трость Кощея, не скрипел корнями Леший. Они исчезли, выцвели, стихли, унесённые в никуда, но Ведьма не исчезнет. Ведьма останется. Ведьма выстоит.
Входная дверь не открылась, не замигала лампа, не раздались шаги. В квартире не изменилось ничего, но Ведьма вдруг явственно, всем телом ощутила – оно здесь. Оно всегда было здесь, в этих стенах, под паркетом, за выцветшими шторами, в вечно протекающем кране. Огромное, как океан, неосязаемое, как туман, могущественное, как приливная волна. Оно приходило ночами, шептало на ухо и щекотало пятки, забиралось под кожу и скребло по рёбрам изнутри, заставляя испытывать животный, ничем не объяснимый страх.
Оно заполнило собой коридор, прокатилось по комнатам и остановилось на кухне у границы круглого жёлтого пятна света потолочной лампы. Ведьма смотрела на бесконечную, безмолвную Пустоту.
Пустоту, которая пришла за ней.
Страх сковал Ведьму. Страх перед большой, необъятной Пустотой, которая была одновременно везде и нигде. Которая была голодна. Ведьма вдруг почувствовала себя никчёмно маленькой, слабой, беспомощной. Ребёнком, заброшенным в самое сердце океана. Непобедимая стихия, которой, как ни крути головой, не видать конца. Разве… разве можно даже подумать о том, чтобы победить такую громадину? Ударь её, и она в ответ тебя раздавит, искалечит, переломает кости и сотрёт в порошок. Попробуй подчинить её, и пожалеешь о том, что родился на свет.
Так может, лучше подчиниться? Склонить голову, сжаться в комочек и не двигаться? Может, тогда не будет больно? Может, тогда не копыта Медного всадника пройдутся по твоему хребту, а ласковое, почти материнское касание сотрёт слёзы и принесёт покой?
У Ведьмы в гримуаре были сотни заклинаний, сотни слов, способных победить кого-угодно и что угодно, но Ведьма не произнесла ни одного. Вместо этого она закрыла глаза, вжала голову в плечи и прошептала: «Барыта этэҥҥэ».
Действительно, стало немного легче.
Сах иччи сидел на кухне в одиночестве и пил когда-то давно подаренный Лешим коньяк. За окном разыгралась страшная буря, вырубило электричество, квартира погрузилась в непроглядную темноту, которую робко разгоняла единственная свеча. Огонёк на кухонном столе колебался то ли от сквозняка, то ли от дыхания Сах иччи, который напевал себе под нос бессловесную мелодию занесённой снегами родины. Сах иччи скучал по снегу, по холодному морю и жалел только о том, что не успел снова их увидеть. Больше Сах иччи ни о чём не жалел.
– Барыта этэҥҥэ, – прошептал он и задул свечу.
Следующим утром на кухню коммуналки на Невском не пришёл никто.
Антонина КрейнТуман с залива
Следовало сразу сообразить, что от него будут сплошные неприятности – от этого слишком смазливого петербуржца с блестящим именем Феликс, моего нового соседа по квартире.
Моего первого соседа, если быть точным.
– Ты с ума сошёл? – вытаращилась на меня сестра, когда я объявил, что переезжаю в Петербург. – Делить кухню и ванную с каким-то незнакомцем… С твоей брезгливостью это просто ужасная идея.
– Зато я буду жить на берегу Мойки, – упёрся я. – Прямо возле Фонарного моста. Десять минут пешком до Адмиралтейства, пять минут до Исаакиевского собора… Красота. К тому же я не просто комнату арендую, а половину этажа: мне достанется целых пятьдесят метров!