А на спине – «Мечтай!»
– Пойдём, – киваю я, позволяя себе немного помечтать. А вдруг именно сегодня на мою долю выпадет героическое деяние, и директор, поражённый в самое сердце, подпишет приказ о повышении… – А тебе-то зачем?
– Ну, я, это… подышать! Кстати, я тут придумал, как реализовать один проект, послушай…
Возбуждённо – так, словно сам верит в то, что говорит, – Саша рассказывает, что якобы можно под мостами разместить датчики паранормальной активности, создать интерактивную тролль-карту, сократить количество профилактических обходов. Если б всё получилось, то больше не возникало бы ситуаций, когда какой-нибудь хитрый тролль прячется во время осмотра, а потом вылезает и пакостит.
Если бы, да.
Я смотрю на то, как Саша с энтузиазмом размахивает руками, и прикручиваю сарказм. Не говорю, что финансирование под это не выбьешь, а если и выбьешь, то получишь максимум половину от требуемого. Или о том, что директор не пропустит дальше своего стола ни одну заявку – кроме, возможно, заявки на новую кофемашину, потому что наша стала плеваться кипятком.
Даже помалкиваю, что на щеке у Саши чернила, хотя рука сама тянется в карман за платком – послюнявить и оттереть, как первоклашке.
– …как считаешь?
Под взглядом в упор я теряюсь и отворачиваюсь в сторону, к Таврическому.
– Считаю, что датчики – это хорошо, но их в первую же неделю спилят и сдадут в цветмет. Блестят же.
– Да не спилят!
– А чижика сколько раз уже спёрли?
Саша хмурится; надпись «Мечтай!» у него на спине медленно трансформируется в «Думай».
До улицы Маяковского мы шагаем вместе и даже в ногу; потом я сворачиваю, а Саша идёт дальше, до Литейного. И хорошо, а то ещё немного, и подхвачу его энтузиазм да поверю в лучшее, а в нашей конторе так нельзя… Но всё-таки торопиться на обход не хочется – Мойка от меня никуда не убежит, чай, не Блуждающий канал, который каждую ночь выныривает то в одном, то в другом районе. По пути заворачиваю в книжный магазин – их тут рядом несколько, но этот мой любимый. Для вида рассматриваю ассортимент на выкладке перед кассой, обхожу по периметру зал с зелёным диваном посерединке, а затем прохожу в дальнюю часть, к гигантскому бюсту Маяковского, расписанному в крапинку, под драконье яйцо.
Если остановиться перед ним, придумать плохое стихотворение, а потом героическим усилием его не озвучить, а сразу же забыть, то он предскажет будущее на ближайшие пару дней, причём довольно точно.
Вообще, обычно у меня этот фокус проходит, но сегодня не везёт. Мысли в голове никак не желают складываться в стихи, ни плохие, ни тем более хорошие. Маяковский смотрит с укоризной – ну, я и сама знаю, что сегодня рассеяннее, чем всегда. Хочется расправить крылья, взмыть над крышами – и заложить круг с истошными воплями.
Без причин, просто от безысходности.
– Счастлив, кто падает вниз головой:
Мир для него хоть на миг – а иной! – с чувством декламируют у меня над ухом что-то полузнакомое из классики. – Здравствуйте! Вам помочь с выбором?
Оборачиваюсь и вижу глазастую барышню с короткими волосами цвета морской волны. Секунды через три признаю в ней Лену, которой надо было родиться не книготорговцем, а птицей сирин: яко бѣ кому послушающу глас ея (как я в прошлый раз), рискует тоже оставить тут четверть своей зарплаты и уйти с полным рюкзаком книг.
– К сожалению, выбора у меня сегодня нет. – Вздыхаю, пытаясь сообразить, стоит ли считать процитированное двустишие предсказанием. – Но за предложение спасибо.
Погода сегодня замечательная – небо хмурое, видимость как в сумерках, но зато дождь идёт только сверху, за что большое ему спасибо. Позавчера моросило, по ощущениям, со всех сторон; в воздухе парила мелкая взвесь – достаточно было пройти половину улицы, чтобы отсырела одежда и отсохла вера в человечество… На углу две кофейни: в одной неподражаемо делают фильтр, но просят за это какие-то несусветные деньги, а в другой дёшево продают бурду с сахарным сиропом.
С минуту бегаю от одной витрины к другой – и предсказуемо выбираю ничего.
Прекрасное начало нового дня.
На Невском проспекте людно в любую погоду. Хуже всего в праздники летом, когда улица превращается целиком в одну большую очередь, которая топчется на месте, но и будним сентябрьским днём то и дело на кого-то налетаешь… Иногда краем глаза ухватываешь в потоке тень, марево, силуэт – словом, нечто зыбкое. И тогда лучше отвернуться и ускорить шаг, а то привяжется ведь, даром что до первого моста; то же лихо за полчаса может испортить жизнь на полгода вперёд. Но лихо – долговязая костлявая фигура, обёрнутая в туман, сутулая, дрожащая, с единственным глазом посередине лица, – к счастью, встречается редко…
Куда больше всякой противной мелочи.
Болота – всегда рассадник нечисти, но болота, за которые воевали и умирали, опасны вдвойне. Пётр, скорее всего, это прекрасно понимал: советники у него всегда были неплохие, как и образование, поэтому город строили с учётом, так сказать, коренных жителей.
С очень, очень древними корнями.
Мары, лоскотухи, нечеты, умруны, юмы – кого тут только не было. По мере того как топи осушались и покрывались коростой мостовых, как одевались камнем берега, вырастали крепости, дворцы и хибары, ветвились дороги, слабела нечисть. Если раньше случалась эпидемия, то кто-то обязательно замечал, как тащится от дома к дому трясавица в рубище. Теперь же ей и её проклятыми сестрицами могли разве что припугнуть ребёнка. На месте шишиги видели кочку, на месте лешего – пень… Вот только нечисть никуда не исчезла. Она истончилась, лишилась плоти и внятного облика, превратилась в зыбь.
Но вред по-прежнему приносила настоящий.
И тут помогли каналы – и мосты. Зыбь текучую воду не пересекает, так что чем больше в городе водных артерий и перемычек, тем безопаснее. Даже если привяжется, например, умрун к какому-нибудь неудачнику, то с высокой вероятностью отвалится по пути. А раньше сколько было историй, которые заканчивались куда менее приятно! Скажем, едет мужик мимо кладбища, и вдруг пригожий молодец в красной рубахе просит его подвезти до села, по пути молчит, от табака отказывается, от креста рожу кривит. А как доберётся до места, так кинется на своего благодетеля и на куски порубит! Ух, страшно!
Нет, жертвы есть и сейчас, но их куда меньше, чем могло быть… и зачастую это те, кто сам ищет встречи с чем-то сверхъестественным.
Другое дело тролли.
Под мостами они заводятся с завидной регулярностью – и вредить начинают почти сразу. Например, если зимой не заплатить такому новоявленному «хозяину», то он покроет мост ледяной коркой – ступай, жадина, на свой страх и риск, но потом не жалуйся, если ноги переломаешь.
А пробки? Аварии?
Летом тролль может вывернуть руль у самоката или велосипеда, и человек врежется в толпу – и других собьёт, и сам пострадает… Если не уследить и позволить троллю отожраться на случайных подношениях – на монетках, которые кидают туристы в каналы, чтоб вернуться, на бутылках, окурках и яблочных огрызках, то заматеревшая тварь может и утащить неплательщика к себе. Так лет десять назад вдруг резко подскочила статистика самоубийств на Боровом мосту, и оказалось, что виноват именно тролль, который прятался в расколотой плите из могильника, использованной при строительстве. Такие проклятые штуки здорово сбивают с толку, поэтому тролль скрывался от инспекторов несколько лет, прежде чем разожрался и обнаглел настолько, что стал нападать открыто.
Тогда я наравне со всеми участвовала в ликвидации; до сих пор передёргивает, когда вспоминаю бугристую жабью лапу размером с экскаваторный ковш, высунувшуюся из воды. Загнать тролля в ловушку удалось только после дюжины бесплодных попыток, а свиток, где он запечатан, теперь лежит в зачарованном ларце, на особом хранении, и Карл Людвигович лично проверяет его каждую неделю.
Впрочем, такие чудовища попадаются нечасто.
Погружённая в размышления, я сама не замечаю, как добираюсь до Михайловского замка, а оттуда до начальной точки маршрута рукой подать. Здороваюсь с чижиком-пыжиком – судя по нахохленному виду, его опять спилить пытались, бедолагу; всё-таки беру себе дешёвый кофе с подозрительно приятным ароматом и начинаю обход.
Набережная Мойки знакома до последнего камешка.
Скучно.
Когда вдруг звонит телефон в кармане, я успеваю обрадоваться… а потом вспоминаю, что звонить мне, в общем-то, некому. Только если с работы, а оттуда хороших вестей не приходит.
На экране высвечивается знакомый номер нашей канцелярии – накаркала, хотя я чайка, а не ворона.
– Ларочка, после обхода возвращайся в офис, – виноватым голосом просит Валерия. – Шеф хочет сделать объявление.
– Пусть сделает и на доску повесит, кто ему запрещает, – ворчу я, хотя и понимаю уже, что это бесполезно. Мрачное серое небо словно бы опускается ещё ниже. Иногда мне кажется, что оно здесь тоже разумное, что-то вроде небесной зыби – и питается плохим настроением. – Завтра приду и прочитаю.
Трубка испускает такие печальные эманации, что хочется зашвырнуть её в Мойку от греха подальше.
– Не получится, – вздыхает Валерия. – Я предложила, конечно, но он уже минут пятнадцать тренируется в своём кабинете говорить: «К нам едет ревизор!»
– А правда едет? – почти сдаюсь.
– Едет проверка. По идее, ежегодная…
– И когда она в последний раз до нас доезжала?
– Ну, на моей памяти никогда, – признаёт Валерия. – Там на должности дядя Хан Ханыча сидел, так что проверяли они в основном кабаки. Теперь человек сменился… Приходи пораньше. Чего там на этой Мойке смотреть? Её три дня назад проверяли. А так быстро отстреляемся, шефа проводим и пиццу закажем.
Валерия, конечно, права. Если бы она была оборотнем, то котиком: после разговора с ней всегда ощущение, что тебя обмурлыкали с ног до головы.
Главное – не забывать, что на самом-то деле Валерия ведьма и специализируется на порче по фотографии.