Я о ней совсем забыла! Помнила только про волчачью малину. А ведь нежилая улица куда опаснее Погребов с их зелеными холмиками и маленькими дверками!
– Мне сегодня тоже страшно туда идти, – призналась Ленка, – Какое-то даже предчувствие.
У меня тоже сразу появилось предчувствие. Я представила, как из пустого дома медленно-медленно выходит облако, похожее на стелющийся по земле дым, и накрывает нас с Ленкой. Мы оказываемся у него в плену и забываем все на свете.
– А давай не пойдем дальше, а скажем всем, что были на площадке! – внезапно нашла выход Ленка. – Мы же почти дошли.
Мы и вправду почти дошли. С того места, где я стояла, виднелся двухэтажный деревянный дом с заколоченными окнами, за ним начиналась та самая улица.
Я почти уже согласилась с Ленкой, но в последний момент представила, как Катя и другие будут меня спрашивать, что там было-то, на этой площадке. А я выдумывать не умею. И мне еще сильнее захотелось увидеть всё собственными глазами – пусть даже придется идти через эту страшную улицу.
– Пошли! – громко сказала я. – Не бойся.
– Сама не бойся! – огрызнулась Ленка и поплелась вперед.
Мы незаметно прошмыгнули мимо дома с заколоченными окнами. Следующий был окружен невысоким забором. В нем окна были не заколочены, а просто выбиты. На грядках росли борщевики и одуванчики.
– Помни про малину! – сказала Ленка. – И тут вообще ничего нельзя есть и пить. А если из дома кто-то выйдет и что-нибудь предложит, надо сразу отказываться и бежать.
Мы прошли мимо еще одного пустого дома – все нижние окна и дверь были заколочены, а два верхних сохранились, и на них даже висел тюль.
– Там покойник живет, – на всякий случай пояснила Ленка. А то вдруг мне еще не очень страшно?
А потом началась самая жуть. Пять или шесть домиков, мимо которых мы прошмыгнули, стараясь не шаркать ногами по асфальту, на вид были вполне обитаемы. Заборы покрашены, окна не заколочены и не выбиты, а отмыты и украшены новыми занавесками. В огородах на грядках росла какая-то полезная ботва. В одном дворе даже клумба колосилась всякими цветочками.
– Цветы смерти, – пропыхтела Ленка, не сбавляя ходу. – Понюхаешь и умрешь.
Но меня уже нельзя было остановить. Мы пробежали еще немного и оказались на заросшем травой пустыре. Там и сям торчали какие-то противные колючие кусты, валялись обгоревшие кирпичи и консервные банки, битое стекло и окурки. За пустырем виднелось шоссе, по которому проносились автомобили. На шоссе нельзя даже Ленке, а за ним уже начинается настоящий лес, Сосновка.
– А где площадка? – спросила я.
– Вот она, – сказала Ленка, нагло глядя мне в глаза, и обвела рукой пустырь.
Я присмотрелась внимательнее. Вот – крупная обглоданная кость. А это – наполовину вкопанная в землю полуистлевшая автомобильная шина.
– А где горка в три этажа? А карусель с кнопкой? А лазилка? – спросила я.
– Нету, – ответила Ленка. – Кому ты поверила? Я всё выдумала. Тебя что, бабушка про меня не предупреждала?
– А зачем ты сюда ходишь, если тут ничего нет?
– Чтоб вы завидовали. Мне нельзя к вам в гости. А вам нельзя на мою площадку!
Ленка повернулась ко мне спиной, залезла на автомобильную шину и стала по ней скакать, как обезьяна.
– Пошли домой? – предложила я.
– Сама уходи! – закричала Ленка. – А я буду играть на моей площадке!
В одиночку идти по дороге, кишащей мертвецами, утыканной растущими камнями и омываемой отравленными водами канализационного ручья, было страшно. И я решила посидеть в сторонке, на какой-нибудь шине, подождать, пока Ленка напрыгается. Но она затопала ногами, сжала кулаки и снова закричала, чтоб я уходила, иначе она мне врежет.
Я убежала на улицу с волчачьей малиной и быстро зашагала по ней, стараясь не вдыхать аромат ядовитых цветов.
Не прошла я и двух домов, как встретила нашего соседа деда Сережу. Вместе с сослуживцами он, как всегда по воскресеньям, прогуливался по окрестностям перед партией в домино. Старики удивились, увидев меня одну так далеко от дома, но я соврала, что возле садоводства мой папа накачивает спустившую шину велосипеда, а я намечаю маршрут. Дед-Сережина компания проводила меня до ручья, а потом они пошли своей дорогой.
Конечно, им вчетвером не страшно гулять по мертвецкой улице. А может, Ленка всё выдумала? И в обитаемых с виду домах живут самые обычные люди, а заколоченные развалюхи скоро снесут и построят на их месте что-нибудь полезное?
От ручья пахло обыкновенной канализацией, а вовсе не ядовитой химией, но я не стала в него наступать: пахнуть какашками ничуть не лучше, чем превратиться в какашку.
За деревянными заборами садоводств бурлила жизнь: кто-то копал землю, кто-то шел в гости, слева пилили дрова и слушали радио, справа лаяли собаки.
На зеленом обманном мосту через Лубью стояла незнакомая бабушка с двумя маленькими внуками. Они швыряли в воду куски зачерствевшей булки – кормили уток. Я храбро прошла по мосту, и он, конечно, не провалился подо мной. Врунья Ленка!
Камни, торчавшие из кусачего асфальта, не стали выше и не вонзились ни в чьи пятки. Всё обман!
Мимо Погребов я пробежала, глядя в сторону, на щелястый забор с крапивой. Промелькнули справа желтые двухэтажные дома, быстро нашлись ворота в бесконечном доме: одинаково широкие что с нашей стороны, что с противоположной. Баба-яга уже уехала на своей телеге, но, наверное, и она была честной старушкой.
Когда я вернулась на нашу площадку, там под бдительным присмотром двух бабушек и одной мамы гуляли Катя, Марина и Юля.
И я рассказала им всё. Про Ленкин пустырь! Про ручей! Про мост! Про Погреба! Никаких чудес вокруг не было, нас окружала обыкновенная простая жизнь.
Мы ждали Ленку, чтобы посмеяться над ней, но обед загнал нас домой.
Папа лежал на диване и с закрытыми глазами думал философские мысли. Я разбудила его и рассказала про Ленкино вранье. Вместо того чтобы рассердиться и запретить мне играть с этой лживой девочкой, он пожал плечами и сказал, что каждый со скуки что-нибудь да придумывает.
После обеда мы снова собрались на площадке, чтобы дождаться Ленку, но она так и не вернулась. Наверное, обошла дом с другой стороны, чтобы не смотреть нам в глаза. Врунья, врунья!
Мои рассказы о приключениях по ту сторону бесконечного дома раздвинули границы нашего мира. Планета Ржевка оказалась гораздо больше, чем мы предполагали, и ее нужно было заново открыть.
Этим летом каждая из нас (в сопровождении старших, конечно) побывала за пределами изведанных земель.
Оказалось, что Маринина бабушка хорошо знает Бабу Ягу в ушанке и покупает молоко только у нее. Никакая она не Яга, а просто молочница из Ковалёво, а валенки и ушанку носит потому, что старая, и кровь ее не греет. Бабушка нарочно взяла Марину с собой, и они долго стояли возле бесконечного дома, разговаривали с Ягой, которая на самом деле не Яга. Кстати, и бесконечный дом имеет начало и конец: когда к Юле приехали из города двоюродные сестры, они играли в казаки-разбойники и обошли этот дом вокруг. Он и вправду очень длинный. Но не длиннее Камышинской улицы, на которой стоит.
В выходные, наступившие после разоблачения Ленки, меня отпустили с папой в садоводство купить клубники у частника. Был знойный день, мы шли по колючему асфальту, но камни не прорастали сквозь нашу обувь. Папа сказал, что никакие это не скалы, а обычная щебенка, которую насыпают под асфальт, чтоб он был крепче. А потом асфальт постепенно стирается, потому что по нему много ходят, и щебенка проступает наружу – она так просто не сотрется. Был хороший день, и мы долго стояли на зеленом мосту через Лубью – просто так, даже уток не кормили. А потом через мост проехала машина – и не провалилась в реку.
Дольше всех не поддавались Погреба. Казалось, что их-то Ленка выдумать не могла, ведь там же настоящие домики в земле. Но вдруг оказалось, что у скучного Катиного соседа на Погребах есть свой погреб. Он там картошку хранит, а труба – никакая не труба, а вентиляция. В доказательство своих слов он принес несколько мелких грязных картофелин, а Катя вынесла их во двор.
Мы договорились не замечать Ленку, да она и сама к нам больше не подходила – пропадала целыми днями на своей площадке или где-то еще. Мы даже установили за ней слежку: когда ушла, в какую сторону, когда вернулась, откуда, – но быстро запутались в очередности и сторонах света.
А потом Ленка уехала в город, потому что ее мама вышла там замуж. Они теперь живут в большой квартире напротив ЦПКиО. И Ленка гуляет на самой лучшей площадке города как у себя во дворе. Так моей бабушке рассказал ее дедушка, а старый морской волк врать не будет.
Александр ЕтоевЖизнь в неблагополучном районе
Лет десять назад на светлой кирпичной стене дома № 23 по проспекту Елизарова появилась надпись: «Удави современника!» – с жирным восклицательным знаком на конце фразы. Мне нравятся такие советы. Я иногда и сам, прогуливаясь с ведерком краски в одной руке и кистью в другой, делюсь с городскими стенами подобными практическими советами. Надпись держалась долго, краска была хорошая. Даже сейчас (на дворе осень 2014-го), если вглядываться внимательно, фразу разобрать можно. Я это говорю к чему: хочешь оставить след в каменной летописи родного города – краску выбирай качественную.
Когда-то он назывался Палевский. Потом его сделали Елизаровским. Сорок лет ровно я шагал по его асфальту до станции метро «Елизаровская». Вру, конечно: во-первых, не всегда ровно, во-вторых, не совсем сорок. Надо вычесть из заявленных сорока годы, пущенные на жизнь семейную. Хотя прожиты они не напрасно. Детей трое, жен – две, луна в небе одна.
Станцию метро «Елизаровская» один мой знакомый реббе ласково называет «Елеазаровская» – должно быть, в честь благочестивого библейского старца, замученного за то, что отказался есть языческую жертвенную свинину. «Елизаровская» – та самая станция, что находится за остановку до «Ломоносовской», описанной Сергеем Довлатовым в рассказе из сборника «Чемодан».