- А Марс - цветущий?
- Нет, - сказал он и покрутил головой. - Он бурый. Красный и бурый… Наверное, там все время засухи. Я так думаю, Янка. Ты куда это гребешь?
- К тому вот островку, - сказала она, поднимая одно весло. - Вон к той отмели. Мы вытащим лодку и поедим. Днем нельзя плавать, солнце сожжет… Ты городской, вон кожа какая белая.
- Мне жалко, что я не могу тебе помочь, товарищ Янка, - сказал он серьезно, - хотя…
Он спрыгнул в воду, даже не закатав штанов, и здоровой рукой потянул за борт лодки, днище заскользило по песку.
- Осторожней, черт здоровенный, - крикнула она сердито, но он видел, что ей приятно, что он такой сильный. Она бросила весло в лодку, схватила корзинку и тоже выпрыгнула на берег. Из-под ног прыскали в разные стороны песчаные блохи.
- Я думаю, - сказал он, растянувшись на песке под ракитовым кустом, - пролетарский разум когда-нибудь построит космический корабль. Совсем скоро. Чтобы полететь на Марс. Или на Венеру. Там, правда, должно быть горячо, потому что она ближе к Солнцу.
Его здоровая рука потянулась к ней и как бы нечаянно, очень робко, дотронулась до ее пальцев, и она вся задрожала от этого горячего прикосновения и сделала вид, что ничего не происходит.
- Как можно летать на звезды? - спросила она, чтобы показать, что ничего не заметила. - Они же горячие…
- Звезды горячие, а планеты - холодные. - Он уже смелее сжал ее пальцы. - Они как Луна. Ты же видишь, Луна холодная…
- Отчего ж она тогда светится?
- Лучи Солнца, - сказал он, окончательно запутавшись. - Лучи Солнца… Ты знаешь, Яна… Товарищ Коллонтай утверждает… что когда молодой мужчина и молодая женщина… совершенно естественно… стакан воды… - и зашарил горячей рукой уже под рубахой ее, по ее груди, по телу, которое вдруг, несмотря на яркий солнечный свет, покрылось пупырышками. Она вскочила и уперла руки в бока.
- Послушай, ты, попович! Не знаю, как там у вас в городе, а у нас все как у людей. Хочешь - садись в лодку, гребем обратно, падаем бате в ноги, идем к отцу Йожке…
- Но, Янка, - сказал он, тяжело дыша, - это ж предрассудки. Поповские предрассудки.
- А вот дам тебе веслом по голове, будут тебе поповские предрассудки! Ладно. Давай сталкивай лодку… Поплыли.
Она наклонилась, чтобы забрать жбан с квасом, зарытый в холодный песок у кромки воды, потом подобрала юбки, из вредности высоко заголив крепкие белые ноги, и прыгнула в лодку.
Зудел один комар, и писк его далеко разносился над водой. Потом к нему присоединились другие, и вот уже маленький черный столбик кружится над темной водой, сворачиваясь, разворачиваясь. Никодим хлопнул себя по лбу, оставив кровавый след.
- Почему тебя не кусают?
- Есть такая трава… я тебе ее покажу. Потом.
Солнце село, вода вспыхнула сначала золотом, потом серебром. Туман накатил на нее, потом собрался в комки и поднялся к небу, превратившись в легкие белые облака.
- Куда мы плывем? - спросил он растерянно. - Домой?
- Ты ж хотел к зеленым людям. - Она подняла весло, стряхивая с лопасти серебряные круглые капли.
- Янка, это уже не смешно.
- Я и не смеюсь. Дывысь… вон, в небе.
- Облако?
- Это не облако. Это чья-то душа… Ищет дом. Их много сейчас таких… все летают, все ищут.
- Фантазерка ты, Янка, - сказал он, уже начиная раздражаться. - Поворачивай.
- Дурень ты, - сказала она добродушно.
Плеснули весла. В темной воде пролегла серебряная дорожка, и кто-то ворочался в этом серебре.
- Рыба? - спросил он.
Она молча покачала головой.
- Выдра? Водяная крыса?
- Русалка, - сказала она равнодушно. - Ишь, разыгралась.
Темное, оставляя за собой треугольный серебряный след, подплыло к лодке, и он увидел бледное лицо с темными ямами глаз. Волосы липли к щекам, ко лбу. Он отпрянул.
- Лодку-то не качай, - сказала она.
Из воды высунулась белая рука, уцепилась за борт лодки длинными белыми пальцами. Лодку качнуло. Янка, размахнувшись, стукнула по пальцам веслом, и рука, сорвавшись, упала в воду с рыбьим плеском. Белое тело, развернувшись и качнув напоследок лодку еще раз, ушло в глубину, плеснув темным хвостом и обдав их фонтаном холодных брызг.
- Это же русалка, - сказал Никодим.
- Ну, - согласилась Янка.
- Русалка. Настоящая русалка.
- Бабьи сказки? - насмешливо спросила Янка, уводя со лба мокрую прядь.
- Их не бывает, - сказал Никодим. - Точно. Не бывает. Ты надо мной подшутила, признавайся? Какая-нибудь твоя подружка…
- Ты что? - удивилась она. - Совсем дурень?
На темных отмелях шумели темные ивы, клонили головы к воде, лодка плавно шла по стремнине. Янка вздохнула.
- Говорят, - сказала она, - если плыть вот так, по лунной дорожке… вот так… плыть и плыть, можно…
- Что? - спросил он почему-то шепотом.
- Попасть в другое место.
- Какое?
- Никто не знает.
Плеск весел. В дальних камышах кто-то заворочался и ухнул. Никодим сказал:
- Это все-таки была рыба.
- Может быть, - равнодушно ответила Янка.
- Или выдра.
- Ага. Или выдра.
Вода была черной, но там, где лодка рассекала ее, на изломе, отсвечивала маленькими бледными полулунами. Иногда нос лодки разрезал плавучие островки мусора - стебли камыша, перепутанные с травой, ивовые листья, похожие на маленьких темных рыбок.
Далеко за окоемом зарница багряной лентой обняла темный лес, острые зубцы елей взметнулись вверх на фоне дрожащего, свивающегося в кольцо света.
- Ось, вон он. - Она показала подбородком. - Огненный змей. Они всегда на Успение прилетают. Они к вдовам ходят. Оборачиваются людьми и ходят. А вдов сейчас много, ох много.
- Зарница, - сказал он. - Просто небесное электричество. Электричество, Янка, это ого-го что такое.
- Батя привез однажды лампу, - сказала она. - Говорил, електрическая. Нажали на пимпочку, а она не горит.
- Конечно не горит, - сказал он серьезно. - Для этого нужны особые провода. И еще электростанция, чтобы вырабатывать электричество. Я тебе потом объясню.
Она пожала плечами, одновременно налегая на весла:
- С керосинкой проще.
Никодим помолчал, потом спросил:
- А русалки нас больше не тронут?
- Не-а, они сейчас сонные.
- А этот ваш… дурачок?
- Так то ж на Иванов день.
С весла сорвалась капля, ударила по воде, и где-то внизу, из-под воды, ей ответила тихая, но частая барабанная дробь.
Он вздрогнул. Она усмехнулась, зубы блеснули в темноте.
- Это ж рыба. Вьюн. Такая рыба, болтливая дуже.
- Куда твой отец увез этих… недобитков?
- Людей, - сказала она терпеливо.
- Людей.
- Я ж говорю, на тот берег.
- А что там?
- Не знаю. Батя говорит, если долго плыть… а потом ехать, будет большой город. Он говорит, там, в этом городе, женщины летом ходят с парасольками.
- Парасольки?
- Да, такие шляпки на палочках.
- А, зонтики. От солнца. Это буржуазное украшение. От дождя - другое дело.
- Это чтобы солнце не пекло, дурачок. Когда солнце голову напечет, с человеком знаешь что может быть?
Она помолчала и оглянулась через плечо:
- Вон, дывысь.
- Что там?
- Заячий остров.
Еще несколько сильных гребков, и лодка бесшумно заскользила по зарослям высокой травы, растущей прямо из воды. Трава расступалась перед носом лодки и смыкалась у нее за кормой. Луна висела над дальним берегом как круглое красное зеркало, отражающее невидимый отсюда пожар.
Потянуло холодом. Туман вновь начал свиваться меж травой, и оттуда, из тумана, выросли торчащие из воды колья. Много-много кольев.
Янка подняла весла и так и застыла, с весел срывались и прыгали в воду капли, а лодка сама по себе скользила по воде, и Никодим увидел темную фигуру, выступившую из тьмы. Кто-то шел рядом с лодкой, бесшумно, не произнося ни слова. Наверное, тут было совсем мелко.
Потом лодка подплыла к частоколу, и Янка спрыгнула в воду и привязала лодку к одному из кольев, потом нагнулась, достала из-под лавки мешок, а заодно прихватила и фонарь, который стоял на носу.
Ему стало неловко, и он здоровой рукой взял у нее мешок.
- Что там у тебя?
Мешок был тяжелый.
- Мед. Яблоки. Я ж говорила, у них не растут яблони.
Вода по-прежнему плескалась, но уже только-только покрывая ступни, и Янка запалила фонарь. Рядом с ними стояла женщина.
Никодим изумленно поглядел на нее.
- Она ж совсем зеленая, - выдохнул он в ухо Янке.
Та серьезно кивнула:
- Я ж говорила.
У женщины была изумрудная гладкая кожа и волнистые темно-зеленые волосы, а глаза - как серебряные монеты.
- Как добрались? - спросила она нежным голосом.
- Та река ж спокойная, - ответила Янка.
- Хорошо, - сказала женщина, - идите. Отдыхайте.
Она шла впереди, и Никодим увидел, что одета она в белую холщовую рубаху до щиколоток, а ступни у нее босые и ногти на ногах ярко-голубые, как воронье яйцо. На песке оставались цепочки узких темных следов.
Дом стоял среди ивняка, на высоких сваях, точно на куриных ножках. К двери была приставлена деревянная лестница. Рядом с домом был вбит такой же высокий кол, рядом с ним, распространяя запах дегтя, на песке боком лежала узкая легкая лодка.
- Это зачем? - удивился Никодим.
- Когда полная вода, - объяснила Янка, - заливает их. Теперь понимаешь, почему тут не водятся яблоки? И пчелы.
- А зайцы водятся?
Она недоуменно повернулась к нему.
- Ну, остров-то Заячий…
- Ну да. - Она серьезно кивнула. - Зайцы всегда знают, какой остров уйдет под воду совсем, а какой - нет, вот и собираются тут. У них договор.
- Какой?
- Что зайцам можно тут оставаться. Когда полная вода. Хотя я не понимаю, чего их жалеть, они ж деревья подгрызают. Видел наши яблони? Это от зайцев, а ты думал?
В доме было чисто и пусто. Стол выскоблен добела, на лавках красно-белые узорчатые полотенца, в красном углу - икона с ликом Божьей Матери и бледный язычок лампадки.