– Не забывай, ты теперь гей. Помни об этом даже во сне, а то выйдешь из образа.
Он все понял. Небрежно улыбнулся, разжал объятия, притворно вздохнул:
–Верная жена, Вася – это атавизм. Как хвост на заднице. Ты же не крестьянская дочь, которая боится в подоле принести. Сейчас есть надежные средства контрацепции.
Вот злыдень! Все-таки каждый мужчина непременно должен отомстить, если его щелкнули по носу.
–Я не боюсь принести в подоле, Ерема,– суховато сказала я,– но интим, как кредит, портит отношения. Ты не находишь?
Это был намек на мой денежный долг (не натурой же его отрабатывать).
–Проехали, Вася,– сразу посерьезнел Ерема,– извини, если что…
–Проехали, Ерема,– согласилась я,– давай мировую.
–За то, чтобы завтра, наконец, слесарь из Мумбая вернул твои сокровища,– улыбнулся он.
Я отпила, но не ответила на его шутку. Что-то мне напомнили эти слова. Я даже поежилась. «Завтра… Поздно». Цыганка на пляже… Опять это «завтра». И как бы между прочим спросила:
–А ты никуда не собираешься завтра?
–Ты меня гонишь? Не бойся, я больше не ядовит.
–Я не гоню. А вот…
–Что?
–Вспомнила, что тебе гадалка посоветовала – мотать отсюда, пока не поздно.– Я старалась говорить легко, но Ерема нахмурился:
–Знаешь…– сказал он задумчиво,– не только она…
–Кто еще?
–В Москве одна пророчица,– он усмехнулся,– нагадала, что завтрашний день будет для меня «особо неблагоприятным». Очень не советовала ехать сюда.
–Что за пророчица?
–Бывшая подружка…
–Тогда понятно,– успокоилась я,– конечно, напугать бойфренда легче, чем отпустить его с миром.
–Возможно… Давай выпьем за то, чтобы у нас всегда наступало завтра.
–Всегда не получится – засомневалась я,– когда-нибудь настанет день, после которого завтра не наступит.
–Но пусть это случится не завтра.– поправился он.
Завтра… Завтра… Завтра…– это было как навязчивая мантра. Мы словно заклинали себя. Во всяком случае я уже слышать не могла это слово. Мы выпили, закусили влажными дольками манго. Ерема задумался и помрачнел.
–Что с тобой, май френд?– окликнула я и положила руку ему на плечо.
–Устал я, Вася,– не принял он мой дурашливый тон,– надоело все. Вся эта кутерьма. Все чего-то хотят от меня. Достали. Высасывают, как упыри.
–Кто тебя достал?
–Книги, женщины, издатели. И для всех я – не я. Мои книги – какого-то Егора Крутова. По-моему, женщины тоже любят не меня, а этого знаменитого Егора. А я хочу, чтобы меня…
Я молчала – ему надо было выговориться.
–Все! Баста! От своей женщины я ушел. Своего героя убил… Больше на конвейере по производству Егоров Крутовых работать не буду.
–Господи, Ерема!– воскликнула я.– Да твои книги нарасхват. Ты талантлив, сделал себе имя.
–Это не мое имя, Вася,– повторил он.– А что касается таланта… Слушай, я как-то писал детектив о шоу-бизнесе. Разговорился с одним продюсером. Он мне прямо сказал, что не будет раскручивать талантливого певца, лучше найдет посредственного.
–Почему?
–Потому что ему нужен манекен. Он на него налепит этикетку с любым именем и зарегистрирует собственный бренд. Потом эту этикетку, в любой момент, переклеит на другого манекена. Взаимозаменяемые клоны, Вася,– герои нашего времени. И так везде, где крутятся большие деньги. А я хочу быть собой.
–Ты пробовал?– осторожно спросила я.
–Да. Пришел как-то в другое издательство. Предложил: буду печататься у вас. Они прыгали от радости: кто откажется от раскрученного Егора Крутова? Но когда сказал, что решил издавать книги под своим именем, сразу поскучнели. Еремей Гребнев им был не нужен. Он никто, этот Еремей. Но у меня есть одна идея…– начал он, но не закончил и заговорил о другом: – Вась, ты ведь тоже пишешь. Я встречал твои книжки на прилавках. Даже полистал одну-две. В отличие от некоторых,– намекнул он на мое безразличие к его триллерам.
–Куда мне до тебя!– отмахнулась я.– У тебя же собрание сочинений! Ты почти классик, Ерема. А я так… Пишу время от времени.
–Почему время от времени?– спросил он, прихлебывая из своего бокала.
Я тоже отхлебнула глоток вина.
–Чаще не выходит. Понимаешь, мне интересны необычные, но реальные истории. Невыдуманные. Что случается, о том и пишу.
–Невыдуманные…– задумчиво повторил он.– Да… Я тебя понимаю. У нас сейчас такие дела творятся… Покруче боевиков и пострашнее страшилок. Вот и я…– снова начал было Еремей, но продолжать не стал.
–А где, кстати, Клавдея?– перевела я разговор.– Что-то я ее не вижу. Читала в твоем интервью, что ты с ней не расстаешься.
–Пойдем, покажу.
Мы прошли в спальню. Он вытащил из-под кровати обувную коробку. Открыл.
В ней сидела маленькая черепашка.
–Ой! Какая прелесть!
Я погладила панцирь.
–А почему она не ползает?
–Сейчас.
Он достал черепаху из коробки и опустил на прохладный пол. Она поползла в сторону гостиной, странно приволакивая ногу.
–Что у нее с ногой?
–Она всегда прихрамывала. Я как-то зашел в зоомагазин…– Он пояснил: – У меня действие одного романа разворачивается вокруг контрабанды редких животных. Смотрю, сидит эта прелесть в террариуме. Грустная такая. «Не продается?» – спрашиваю.– «Не берут» – отвечает продавец.– «Что так?» – «Она бракованная. Сразу не посмотрели, а теперь не можем продать».– «Что с ней?» – «Лапу повредили, когда везли».
Мне ее жалко стало. Такой облом в самом начале – и судьба ее черепашья наперекосяк. «Я ее беру»,– говорю. Купил и назвал КлавдЕя. У меня бабушка из деревни. Она соседку так кликала. На сельский манер: «Клав-де-е-я…»
Я кивнула. Деревенский говор я тоже знала, моя мама – фольклорист.
–Кстати, ты ведь знаешь, КлавдЕя означает «хромая». Я Клашу сделал героиней романов. У моего следока Белова тоже есть черепашка, как символ дотошности и удачи – тише едешь, дальше будешь. Ну и долголетия тоже.
–Да, запоминающаяся фишка. Вот только насчет долголетия… Зачем же ты убил этого… ну, Белова своего?
–Сказал же, больше не буду Егором Крутовым. Начну с начала. Считай, с нуля. Есть у меня одна задумка. Но пока рано об этом говорить.
Рано так рано. Выпили, включили «ящик». В Мумбае ликвидировали последствия нападения боевиков. Обгорелые фасады зияли проемами выбитых окон, но на лицах прохожих уже появились улыбки, а о теракте заговорили в прошедшем времени. Интересно, приедет завтра мой слесарь или нет?
Теперь каждый мой утренний визит к стойке портье напоминал никчемный, но непременный ритуал.
–Приехал?– как заведенная спросила я.
Сейчас девушка снова разведет руками и я пойду на пляж. Девушка радостно заулыбалась и, как обычно, посулила:
–Завтра, завтра…
–Послушайте,– возмутилась я,– уже пять дней прошло. Пять!– И растопырила пальцы перед ее смуглым носом.– Сколько можно?!
–Завтра, завтра…– еще приветливее повторила она.
Я безнадежно махнула рукой и отправилась к морю. Ни Паши, ни Еремы еще не было. Ерема приходил часа на полтора позже, говорил, что с утра любит побродить по городу. В городе интереснее было гулять по вечерам – музыка, иллюминация, лавки, рестораны. По утрам пусто и тихо. Но, может, ему так больше нравится? Неспешно подошел Паша.
–Привет!
Он опустился на соседний лежак.
–Привет,– кивнула я,– а Ерема где?
–Скоро будет.
Мне как-то неловко было говорить с Павлом. Вот назвали человека «рабом», и уже чувствуешь себя с ним не на равных. Хотя, что особенного? «Литературный раб» – профессия как профессия, не хуже других. Впрочем, тут же подумала я, разница между писателем и литрабом такая же, как между золотоискателем и золоторем. По звучанию похоже, а отношение разное.
–Ты с Рэмом давно знакома?– первым начал разговор Павел.
–Мы в газете вместе работали. Лет семь назад.
–Ты, вроде, тоже пишешь? Рэм говорил.
–Это случайно вышло. Я, когда из газеты ушла, агентство «Кошкин дом» открыла. Как сейчас говорят – поменяла карму. И точно. Жизнь сразу кардинально изменилась.
–В лучшую сторону?– заинтересованно спросил Паша.
–Это как посмотреть,– прикинула я.– Раньше жила – горя не знала. А тут вдруг со мной стали происходить странные истории. По большей части уголовные. Ну я одну такую байку в газете написала. Потом вторую, третью. Так и пошло… Сначала стремно было, а теперь вроде как привыкла.
–Хороша привычка – в дерьмо влипать,– посочувствовал Павел.
–Хорошего мало,– согласилась я.– Но что поделаешь, я – как спутник. Чуть сошла с заданной орбиты, сразу вышла на кривую криминальную дорожку.
–Воркуете?
К ним подошел Ерема.
–Общаемся,– уточнил Павел.
Я отправилась купаться. Потом купались они. Потом все вместе мы отваживали торговок. Я заметила, что Ерема все время оглядывается, будто ждет кого-то.
–А нашей-то… Нет сегодня…– подтвердил он мои мысли.
–Кого это, «нашей»?– лениво спросила я, нежась на теплом лежаке.
–Вчерашней… гадалки.
–Наверное, у нее выходной,– равнодушно сказала я,– хотя странно… Они каждый день взад-вперед шастают. Но раньше я ее не видела.
–Не видела?
–Может, она ко мне не подходила… В этих сари их не различишь. Ты что, ждешь ее? Зачем?
Он не ответил.
–Что с тобой, Ерема?– посерьезнела я.– Неужели предсказание пляжной побирушки тебя так задело?
–А, ерунда все…– отмахнулся он.– Хотя… Хотя всякое бывает… Она сказала: «Завтра уезжай». Почему именно «завтра»?
–Они все говорят «завтра» и «потом» – только два слова и знают. В любом случае «завтра» уже наступило, а ты на солнышке лежишь.
–Но «…Вдруг: виденье гробовое, незапный мрак иль что-нибудь такое…» [4]– делано улыбаясь, процитировал он.
–Перестань, Ерема!– сердито перебила я.– Этой пифии надо было триста рупий срубить, она и срубила. Вспомни, что она мне напророчила…
–Что?– оживился он.
–«Деньги быть»,– передразнила я.– И Паше тоже про богатство. Паша пока еще бесценный перл не нашел, хотя ныряет, как заведенный. А ко мне снова не приехал слесарь…