Ашраф взял ее за руку.
— О чем ты задумалась, хабибти?
Его голос понизился до невозможно глубокой ноты.
Чувства переполняли ее, но все, что она смогла, — это выдавить из себя улыбку и сказать:
— Просто думаю, как там няня справляется с Оливером.
Что-то мелькнуло в его глазах… разочарование?
Мелькнуло и исчезло, но Тори так и не смогла избавиться от ощущения, что она проявила неподобающую нерешительность и трусость.
Это чувство росло, когда ее первая неделя в Зе-Альде перешла во вторую. Теперь она видела Ашрафа не только вечером, но и днем.
Он показал ей старую часть города с узкими улочками и внутренними зелеными двориками. Там они зашли на большой крытый рынок, где все — от медной посуды до ювелирных изделий, духов и специй — было разложено на коврах, лежащих прямо на земле. Посетили несколько арт-галерей с эксклюзивными произведениями искусства, поразившими ее воображение разнообразием стилей и форм. И большой городской парк, где люди гуляли семьями, наслаждаясь прохладой тенистой зелени.
В конце недели он пригласил ее на ежегодный конный базар на краю города, где можно было увидеть породы из всех областей страны. Атмосфера была праздничная. Проводились конные состязания, и Тори с удивлением узнала, что Ашраф тоже собирается принять в них участие. Она с восторгом смотрела, как он и лошадь, сливаясь, превратились в единое существо — кентавра.
Когда они возвращались во дворец, уже темнело. Стекло между ними и водителем было поднято, и Тори хотелось, чтобы Ашраф дотронулся до нее. Ей не хватало его прикосновений. Ее решение держать дистанцию с каждым днем таяло, как вода в песке.
Она повернулась к нему.
— Конечно, это очень великодушно с твоей стороны — сделать мне такой подарок… я благодарна… но я не могу его принять.
— Конечно, можешь. Я видел твои глаза, когда ты смотрела эту лошадь. Это была любовь с первого взгляда.
Тори послышалась зависть в его голосе. Странная мысль, подумала она, и тут же отбросила ее в сторону.
Лошадь была красивая, кто бы спорил. Но если бы Тори знала, что Ашраф ее купит, она бы не позволила своему взгляду задержаться на кобыле ни на секунду дольше.
— Но когда меня не будет здесь, ей ведь…
Ашраф жестом прервал ее:
— Она твоя, Тори. Если ты примешь мое предложение и останешься, она будет стоять во дворце. Если ты вернешься в Австралию, ее отправят туда морем и будут обеспечивать всем необходимым.
Это было впервые, когда Ашраф заговорил о ее возможном возвращении в Австралию. Но Тори почему-то тревожилась.
Она сглотнула, пытаясь разобраться в своих чувствах. Неужели она действительно была разочарована?
Звонок телефона прервал ее мысли. Она поддерживала связь с друзьями через социальную сеть и не ожидала никаких звонков.
— Виктория, это ты?
Знакомый голос врезался в ее голову, как шрапнель. Отец даже не стал ждать ее ответа, и по его тону было ясно, что он недоволен.
Тори невольно выпрямила спину.
— Привет, папа. Боюсь, я не могу сейчас говорить. Я…
Но мало что могло остановить Джека Нилссона.
— В какие игры ты играешь, детка? Почему мне приходится узнавать от кого-то, что ты уехала из Австралии с шейхом Зе-Альде? Местная пресса уже вовсю строит догадки и скоро доберется и до меня. И что мне тогда говорить?
С каждым словом его голос звучал все более раздраженно. Тори закрыла глаза, внутренне содрогаясь от его тона, хотя прекрасно знала, что не в ответе за его плохое настроение.
В какой-то момент она подумала просто дать отбой, но отец наверняка бы перезвонил, еще более раздраженный, чем до этого.
— Я же сказала, что я и Оливер собираемся поехать в Зе-Альде.
— В Зе-Альде, а не в королевский дворец! Ты даже не заикнулась, что знакома с шейхом. Ты что, хочешь выставить меня на посмешище?
— Вовсе нет, — сказала она, когда ей удалось остановить поток его слов. — О тебе я тогда вообще не думала. — Она думала об Оливере.
— А следовало бы подумать и обо мне! Ты ведь знаешь, что приближаются выборы. Если бы я знал, что у тебя есть такие связи, мы могли бы подсуетиться и получить эксклюзивные права на разработку местных месторождений…
Она почувствовала, как к ее горлу подступила тошнота. Как всегда, его первой мыслью было — что он скажет прессе. Второй — сможет ли он получить от ее отношений какую-то выгоду. Коммерческую или политическую.
Тори вздохнула. Пора уж ей привыкнуть к таким вещам. Другого от него трудно было бы ожидать. Но иногда он превосходил сам себя. Ни слова ни о ее здоровье, ни о здоровье Оливера. Каким образом ему до сих пор удавалось делать ей больно?
— Отец, я не могу сейчас говорить.
— Почему? Ты не одна? С тобой он?
Тори уже открыла рот, чтобы попрощаться, когда Ашраф протянул руку к ее телефону.
— Можно? — Это прозвучало не как вопрос, а, скорее, как команда.
На мгновение она задумалась, но потом пожала плечами. Отлично. Пусть эти двое альфа-самцов сами разбираются между собой.
Услышав спокойный голос Ашрафа, она поняла, что ее отец встретил достойного оппонента. Ашраф был вежлив, но тверд, сразу дав понять, что их отношения — это их личное дело и что она и Оливер находятся в безопасности и ничем не стеснены.
Ашраф закончил разговор и вернул ей телефон. — Он беспокоится за тебя.
— За меня? — Она покачала головой. — Он никогда за меня не беспокоился — разве только за то, чтобы мое поведение не бросило пятно на его карьеру.
Ашраф наклонил голову.
— Похоже, он тебе не очень нравится.
Так же как и ему.
Джек Нилссон, услышав в трубке мужской голос, тут же сменил тон и начал говорить о построении крепких связей между их странами. Если он и беспокоился за Тори и Оливера, то ему удалось это очень ловко скрыть.
— Его трудно любить…
— Продолжай. — Отношения в ее семье помогли бы ему лучше понять Тори.
— Не стоит.
Ашраф не сводил с нее пристального взгляда. — Я предпочитаю быть подготовленным. Он уже намекнул о переговорах насчет брачного соглашения.
Тори изумленно вскинула брови.
— Что?! Это возмутительно! Я никогда не говорила ему ни о каком браке!
Ашраф пожал плечами.
— Тем не менее похоже, что он скоро позвонит мне в офис. — Не то чтобы он ожидал каких-то особых трудностей с человеком, чьи намерения были столь прозрачны.
Тори откинулась назад, потирая лоб.
— Извини. Я никогда…
Он взял ее руку, заставив расслабить напряженные пальцы.
— Тебе не за что извиняться, Тори.
Она выглядела ужасно расстроенной, и Ашрафу захотелось закрыть эту тему, сказать, что все это не важно…
— Он сосредоточен только на себе. Он женился на моей матери ради денег и положения. Сами мы его не интересовали, но, когда наступал момент произвести впечатление на избирателей, он выводил нас в свет, чтобы продемонстрировать идеальную семью.
Ашраф слышал боль в ее голосе и поклялся научить Джека Нилссона уважать его дочь.
— Но с матерью мне повезло. Мы были очень близки.
— Отец не давил на тебя?
Она задумалась.
— Все, что я делала, оценивалось очень поверхностно. Я хотела играть в футбол, но он решил, что это не подходит для девочки и будет лучше, если я научусь играть на фортепиано. — Она тряхнула головой. — И не дай бог, если бы я попалась ему на глаза в испачканной одежде или с растрепанными волосами.
Тори поморщилась.
— Мы были для него всего лишь бутафорией, которая позволяла ему хорошо выглядеть. Вероятно, именно это в конце концов и погубило мою мать. Она оставалась с ним лишь ради меня, полагая, что любая семья лучше, чем ее отсутствие. Но я знаю, что без него нам было бы лучше.
Ашраф задумался. Не проводила ли Тори параллель между его предложением создать семью для Оливера и положением ее матери, застрявшей ради ребенка в неудачном браке? А еще хуже, не сравнивала ли она мотивации Ашрафа с мотивациями ее отца?
Эта мысль заставила его внутренне содрогнуться. — Он и теперь пытается управлять твоей жизнью?
Тори невесело рассмеялась.
— Когда умерла моя мать, я восстала и поступила в университет. Он хотел, чтобы я изучала юриспруденцию и пошла по его стопам, но…
— Но ты выбрала геологию. — Он улыбнулся. — Акт протеста и возможность пачкать одежду?
Ее улыбка согрела его.
— Вероятно, ты прав. К тому же эта работа давала шанс быть от него подальше.
— Когда ты узнала, что беременна, ты не искала у него поддержки?
Казалось странным, что в ее положении она решила перебраться в другую часть Австралии.
Ее рука дернулась, и она попыталась отстраниться от него.
— Что такое?
Она опустила глаза.
— Он сказал сделать аборт. Сказал, что я ничего от этого не выиграю и с ребенком мне будет трудно найти себе хорошего мужа.
Горло Ашрафа сдавило готовым вырваться оттуда проклятием. Он сделал медленный вдох, пытаясь успокоиться.
— Возможно, он подумал, что ребенок может стать постоянным напоминанием, через что тебе пришлось пройти…
— Не пытайся его оправдать! Он никогда не интересовался ни мной, ни моими делами. Он даже не хотел, чтобы я посещала психолога, опасаясь, что моя история может просочиться в прессу. — Она тряхнула головой. — Он сказал, что все это просто отвратительно. Он умыл руки и ни разу не спросил о ребенке.
Ашраф готов был вскипеть. Тори пришлось пережить такое, но все, что счел нужным сделать для нее отец, — это посоветовать избавиться от ребенка.
Его руки так и чесались задать хорошую трепку человеку, который осмелился говорить о брачном соглашении, не обладая даже обыкновенной порядочностью, чтобы позаботиться о своей дочери.
Нечего было удивляться, что Тори была против брака по расчету. Ашраф говорил о важности публичного принятия в Зе-Альде, и, вероятно, она решила, что у него могли быть те же мотивы, что и у ее отца.
Он провел пальцами по ее щеке.
— Даю тебе слово, Тори, я не такой, как твой отец.